— Значит, мы здорово увязли, — заключает Юхан Якобссон.
Зак кивает.
— Как в бетоне, я бы сказал.
— У нас есть другая линия — Асатру. Бёрье, — спрашивает Свен, — что нового? Вы допросили Валькирию Карлссон после того, как Малин столкнулась с ней возле дуба?
— Пытались связаться с ней по телефону и сегодня попробуем опять, — отвечает Бёрье Сверд. — Допросили двадцать человек, связанных с Рикардом Скуглёфом, но, похоже, ни один из них не имеет отношения к Бенгту Андерссону. Но мы можем задаться вопросом: что она, собственно говоря, делала на месте преступления да еще в таком виде? И зачем?
— Возмутительное поведение, — замечает Юхан. — Как еще можно назвать публичную медитацию в чем мать родила?
— Она никому не мешала, — говорит Малин. — Я звонила любовнице Йорана Кальмвика в Осло, и та все подтвердила. А сегодня я попытаюсь поговорить с Никласом Нюреном. Похоже, это последний камень, под который нужно заглянуть на этой линии расследования.
— Нам остается только бороться, — говорит Бёрье, и как раз в этот момент в дверь стучат.
Не дожидаясь приглашения, ассистент Марика Грувберг просовывает голову внутрь комнаты.
— Извините, если помешала. Но некий фермер обнаружил мертвых животных, повешенных на дереве в поле. Сообщение поступило только что.
«Круги», — думает Малин.
Семь кругов.
Все глубже и глубже.
Оттенки серого и белого меняются местами, сливаются, так что глазу становится трудно провести границу между небом и землей.
Животные висят на одной из трех елей в маленькой рощице посреди поля между Гёта-каналом и церковью. Вдали, возле канала, черные деревья без листьев застыли, словно группа солдат, вытянувшихся по стойке «смирно». Белая, напоминающая гроб церковная стена на расстоянии около восьми сотен метров растворяется в атмосфере, словно ее удерживают на земле лишь расплывшиеся краски окружающих строений — охряного здания школы и желтого, будто лютик, учительского дома.
Похоже, туши были обескровлены, прежде чем их подвесили за шеи на нижней ветке самой маленькой из елей. На снегу пятна запекшейся крови, как видно вылившейся из порезов. Доберман, поросенок и ягненок, которому самое большее год от роду. Пасть собаки обмотана черно-желтым скотчем.
Под деревом, на перепачканном кровью снегу, валяются окурки и мусор, Малин замечает следы лестницы.
Рядом с ней стоит фермер, некий Матс Кнутсон, одетый в утепленный зеленый комбинезон.
— Я объезжал свои земли на машине, как обычно делаю в это время года, чтобы посмотреть, что и как, и тут увидел это на дереве. Довольно странная картина.
— И вы ничего здесь не трогали?
— Даже не приближался.
Зак становится все более подозрительным ко всему живому на равнине.
«Все они одним миром мазаны», — говорил он в машине на пути к месту преступления.
— Что бы это значило?
— Да, и это уже не братья Мюрвалль.
— Нет, они сидят в тюрьме.
— Может, Йимми Кальмвик и Иоаким Свенссон?
— Возможно. Ведь они мучили кошек, если верить Фредрику Уннингу.
— Надо снова их допросить.
— То же со Скуглёфом и Валькирией Карлссон.
В нескольких метрах от ветки с повешенными животными на снегу виднеется надпись, сделанная неровными буквами: МИДВИНТЕРБЛОТ.
Но использовалась не кровь, а красная краска-спрей, насколько Малин может видеть невооруженным глазом. Только что подъехавшая Карин Юханнисон обследует землю, сидя на корточках. Ей помогает коллега, которую Малин никогда не видела раньше: молодая девица с крупными веснушками и копной рыжих волос под бирюзовой шапкой.
В стороне от красного слова кто-то вывел мочой три буквы — ВАЛ. На большее, по-видимому, его не хватило.
Зак стоит рядом с деревом, указывая на животных.
— Им перерезали горло и выпустили кровь.
— Думаешь, они еще были живы, когда их вешали?
— Разве что собака. Когда срабатывают инстинкты, эти создания бывают чертовски живучи.
— Следы лестницы, — говорит Малин. — Наверное, металлической, судя по этим потертостям на дереве. А дырки в снегу от ее концов.
Бёрье Сверд ходит взад-вперед, беседуя по мобильному телефону.
— Посмотрите на эту собаку на дереве, — предлагает он потом, закончив разговор. — Какой же беспомощной была она под конец! И даже пасть эти мерзавцы не оставили в покое. Судя по всему, она была украшением своей породы, а значит, куплена в питомнике и, конечно, это отмечено в бумагах. Мы сможем установить владельца по налоговому регистру. Снимите же ее, ну!
— Сначала мы должны закончить, — отвечает Карин и смотрит на них, улыбаясь.
— Так заканчивайте скорей! — возмущается Бёрье. — Она не должна здесь висеть.
— Нужен ли агрегат на этот раз? — спрашивает Карин.
— Какой, к черту, агрегат! — кричит Бёрье.
— Не для животных, — отвечает Зак. — Или как ты думаешь, Малин?
Малин качает головой.
— Кажется, у нас есть все, что нужно.
Они слышат звук приближающегося автомобиля, полицейской сирены и оборачиваются. Из машины выходит Карим Акбар и кричит:
— Я знал, я знал, это все Асатру, то, о чем говорил профессор. Это язычники!
Кто-то хлопает Малин по спине, и она оборачивается.
Это фермер Кнутсон, остающийся, похоже, в стороне от всеобщей суеты.
— Я еще нужен вам здесь или могу ехать? Коровы…
— Поезжайте, — отпускает его Малин. — Мы позвоним, если еще что-нибудь потребуется.
— А животные?
Фермер указывает на дерево.
— Мы снимем их.
Не успевает она договорить, как видит приближающийся автомобиль «Корреспондентен».
«Даниэль, — думает она. — Где ты был до сих пор?»
Но нет, из машины выходит не Даниэль. Это девушка-фотограф с кольцом в носу и прокуренный седой журналист, которого, насколько Малин известно, зовут Бенгтссон. Это бывалый тип с неизменной трубкой в зубах и неистребимым презрением к компьютерам и текстовым редакторам.
«Им, — думает Малин, — должен заняться Карим, раз уж он сюда выбрался».
«Не спросить ли мне про Даниэля, — вот следующая мысль, которая приходит в голову Малин, но она тут же отгоняет ее прочь. — И как это будет выглядеть? Какое мне, собственно, дело?»
— Снимите же пса немедленно, — повторяет Бёрье.
Он весь — гнев и отчаяние, не может думать ни о чем, кроме трупа собаки на дереве.
Малин хочется сказать: успокойся, Бёрье, она уже ничего не чувствует. Но молчит и только думает: «Все ее мучения уже позади».
— Теперь мы готовы, — объявляет Карин.
За спиной Малин слышит щелканье фотокамеры и хриплый голос Бенгтссона, который берет интервью у Карима.
— Что вы…
— Группы… связанные… подростки.
Вдруг Бёрье бросается в сторону животных и пытается с разбегу допрыгнуть до собаки, однако не достает до ее безжизненно висящих лап с комками запекшейся крови.
— Бёрье, какого черта! — кричит Малин.
Но он прыгает и прыгает снова, упорно борясь с гравитацией, опять и опять пытаясь вызволить собаку из ее жалкого положения.
— Бёрье! — кричит Зак. — Ты с ума сошел? Сейчас принесут лестницу, и мы снимем ее.
— Закрой рот.
В конце концов Бёрье хватает пса за задние лапы, его руки словно приклеиваются к трупу, и он соскальзывает вниз, увлекая собаку тяжестью своего тела. Ветка выгибается в дугу, и ледяная короста, удерживающая собаку на ней, трещит. Бёрье кричит и стонет, падая на окрашенный кровью снег.
Рядом приземляется собака с безжизненно открытыми глазами.
— Эта зима всех нас сделает безумцами, — шепчет Зак. — Законченными чертовыми сумасшедшими.
48
С этого поля Малин может рассмотреть лес, где изнасиловали Марию Мюрвалль. Край его кажется черной полосой на фоне белого неба. Малин не видит воды, но знает, что там, вдалеке, течет река Мутала, журчит, как огромный ручей под покровом льда.
На карте эти леса не представляют собой ничего особенного: пояс шириной три-четыре мили, тянущийся вверх от Роксена в направлении Чьелльму и Финспонга по другую сторону Муталы. Но там, внутри, можно исчезнуть, заблудиться, встретиться с тем, что непостижимо для человеческого рассудка. Можно навсегда затеряться в поросли и гниющей листве, среди грибов, которые никто не собирает, стать частью таинственного лесного мира. Раньше народ в этих краях верил в троллей и эльфов, в непонятных козлоногих существ, шныряющих между корнями и заманивающих людей, чтобы уничтожить.
«Во что верит народ теперь? — спрашивает себя Малин и отводит взгляд в сторону церковных башен. — В хоккей и музыкальные фестивали?»
Бёрье Сверд в наушниках. Записывает какой-то номер на клочке бумаги, потом звонит по мобильному.
Рядом Зак, тоже с телефоном.
Фермер Деннис Хамберг, проживающий неподалеку от Клокрике, сообщил о краже на своем скотном дворе. Он был в отчаянии: «Похищены два животных, поросенок и годовалый ягненок. Я переехал сюда из Стокгольма, чтобы серьезно заниматься сельским хозяйством, и вот меня обокрали».
Лес.
Черный и полный тайн.
Девушка с картины Йона Бауэра любуется своим отражением в озере. А что за ее спиной?
Они сидят в патрульной машине. Слышен звук мотора, работающего на холостом ходу, распространяется предательское тепло, заставляющее их расстегнуть куртки, оттаять, раскрыться. Летучка в полевых условиях. Присутствуют Малин, Зак, Юхан, Бёрье и Карим. Свен Шёман в участке, занят бумагами.
— Ну? — спрашивает Карим. — Что делаем дальше?
— Я возьму на себя собаку, — отвечает Бёрье. — Это не займет много времени.
— Кто в форме, пойдут по квартирам расспрашивать людей, — предлагает Зак. — А я и Малин заглянем к этому фермеру, а потом выясним, чем занимались Кальмвик и Свенссон вчера вечером. Пока нельзя ничего упускать из виду.
— Однако связь, кажется, очевидна, — говорит Карим с водительского сиденья. — Ритуал. Час от часу они становятся все беспечнее и больше обнаруживают себя.
— В таких случаях обычно все идет по восходящей, — замечает Малин. — Так показывает опыт. Но здесь сначала человек, а потом животные, едва ли можно говорить об эскалации.