«Как можно понять, что с тобой все кончено? — думает Малин. — Я даже представить себе не могу, каково терзаться этой мыслью. Что ты никому не нужен, не востребован».
За непроницаемой стеной с колючей проволокой находится белое здание без окон, похожее на ангар. Это фабрика.
«Напоминает тюрьму», — думает Малин.
Охранник в будке одет в голубую униформу. На его лице трудно установить границу между щеками и подбородком, равно как и сказать, где кончается лицо и начинается шея. Где-то посредине этой покрытой кожей массы вставлены серые водянистые глаза, и они скептически смотрят на Малин, протягивающую полицейское удостоверение.
— Мы ищем Карла Мюрвалля. Он возглавляет здесь компьютерный отдел.
— По какому поводу?
— Это не имеет значения, — замечает Зак.
— Вы должны сообщить…
— В связи с расследованием, — отвечает Малин.
Охранник отводит от нее взгляд, набирает номер, кивает несколько раз, потом кладет трубку.
— Идите к главной регистрационной стойке, — говорит он.
Малин и Зак направляются к парадному входу. Им приходится совершить променад в несколько сотен метров. Они минуют закрытые монтажные цеха, на полпути через распахнутые двери видят сотни потрепанных траверс, подвешенных к балкам на потолке, как будто давно находящихся в бездействии и с нетерпением ожидающих своего часа. Вращающаяся дверь из травленого стекла держится на прикрепленных к потолку стальных балках. Она ведет к регистрационной стойке.
За столом красного дерева сидят две женщины. Ни одна из них не обращает на вошедших никакого внимания. Слева широкая мраморная лестница. Пахнет полированной кожей и моющими средствами с ароматом лимона.
Они подходят к стойке.
Одна из женщин поднимает глаза.
— Карл Мюрвалль сейчас спустится. Вы можете подождать его на тех стульях возле окна.
Малин оборачивается и видит три красных мягких кресла-«яйца» на коричневом ковре.
— Он скоро будет?
— Через несколько минут.
Карл Мюрвалль появляется двадцать пять минут спустя. На нем серая куртка, желтая рубашка и коротковатые темно-синие джинсы. Завидев его, Малин и Зак поднимаются и идут навстречу. Карл Мюрвалль протягивает руку, его лицо ничего не выражает.
— Инспекторы? Чем обязан?
— Нам надо поговорить с глазу на глаз, — отвечает Малин.
Карл указывает в сторону стульев:
— Может, здесь?
— Лучше в какой-нибудь комнате для совещаний, — говорит Малин.
Карл Мюрвалль поворачивается и начинает подниматься по лестнице. Бросает взгляд через плечо, как бы желая убедиться, что Малин и Зак следуют за ним.
Он набирает код на замке стеклянной двери, и та отъезжает в сторону, открывая длинный коридор.
В одной из комнат, мимо которых они проходят, слышно жужжание мощного вентилятора. За матовым стеклом мелькает едва различимая тень.
— Серверная комната. Сердце производства.
— И вы за это отвечаете?
— Это моя территория, — говорит Карл Мюрвалль. — Я контролирую здесь все.
— Здесь вы работали, когда был убит Бенгт Андерссон?
— Именно так.
Карл останавливается возле очередной стеклянной двери, набирает еще один код. За дверью вокруг десятиметрового дубового стола стоят двенадцать черных стульев. На столе блюдо с огненно-красными зимними яблоками.
— Кабинет правления, — говорит Карл. — Должен подойти. Итак?
Карл Мюрвалль сидит напротив них, откинувшись на спинку.
Зак крутится на своем стуле.
Малин наклоняется вперед.
— Ваш отец не был моряком.
Лицо Карла Мюрвалля остается неподвижно: ни один мускул не напрягается, глаза не выражают никакого беспокойства.
— Ваш отец — легенда поселка Юнгсбру, человек по имени Карл Андерссон, Калле-с-Поворота. Вы знали об этом?
Карл Мюрвалль улыбается Малин, и в его улыбке нет насмешки, только пустота и одиночество.
— Абсурд, — говорит он наконец.
— И если наши сведения верны, то вы и Бенгт Андерссон — сводные братья.
— Я и он?
Зак кивает.
— Вы и он. Неужели мать вам не рассказывала?
Карл Мюрвалль стискивает зубы и повторяет:
— Абсурд.
— И вы ничего не знали об этом? Что у вашей матери была связь с Калле-с…
— Мне наплевать, кто был моим отцом. Все это в прошлом. Вы должны понять. Должны понять, как мне приходилось бороться за то, чтобы стать, кем я стал.
— Можем ли мы взять у вас пробу ДНК, чтобы сравнить с ДНК Бенгта Андерссона? Тогда мы будем знать наверняка.
Карл Мюрвалль качает головой:
— Мне это совершенно неинтересно.
— Почему?
— Потому что я знаю. Вам не нужно брать никакую пробу. Мама все рассказала. Но поскольку я решил оставить всех моих сводных братьев и их жизнь в прошлом, мне нет до этого никакого дела.
— Итак, вы сводный брат Бенгта Андерссона? — уточняет Зак.
— Был. Ведь сейчас он мертв, так? У вас еще что-нибудь? Я тороплюсь на следующую встречу.
На обратном пути к машине Малин смотрит в сторону темной лесной опушки. Карл Мюрвалль не хотел говорить о своем отчиме, о том, как он рос в Блосведрете, о своих отношениях с братьями и сестрой.
— Ни слова больше. Вы узнали то, что вам было нужно. Представляете ли вы, каково мне сейчас приходится? Если больше у вас ничего ко мне нет, меня ждут мои должностные обязанности.
— Но Мария?
— Что Мария?
— Была ли она добра с вами, как с Мяченосцем? Добрей, чем Элиас, Адам или Якоб? Мы знаем, она хорошо относилась к Бенгту. Знала ли она, что он ваш сводный брат?
Молчание.
У Карла Мюрвалля землисто-бледные щеки. И уголки рта чуть заметно подрагивают.
Шлагбаум возле сторожевой будки поднимается, и они выезжают.
«Прощай, тюрьма», — думает Малин.
Должностные обязанности.
Каким же мрачным может сделать человека его работа.
Карл Мюрвалль приходится сводным братом и Ребекке Стенлунд.
«Но это не мои должностные обязанности, — думает Малин. — До этого они должны дойти сами, если до сих пор не знают. Ведь Ребекка Стенлунд тоже хочет, чтобы ее оставили в покое».
58
— Как ты думаешь, знала ли Мария Мюрвалль, что у Бенгта Андерссона и ее сводного брата общий отец? Не потому ли она так опекала его?
Зак говорит с набитым ртом, и поэтому речь его невнятна.
Малин откусывает от своей «чоризо».[48]
Закусочная возле кольцевой развязки Валларонделлен. Здесь лучшая колбаса в городе.
Автомобиль греется на холостом ходу, а за ним застыли в молчании безликие желтые многоэтажки и студенческие общежития в Рюде, тихие, словно осознающие свое место в иерархии жилых домов. Здесь ютятся те, у кого нет средств на большее, временно или всю жизнь, если удача окончательно отвернулась.
По другую сторону шоссе, за редкими рощицами, раскинулись корпуса университета. «Для многих проживающих в Рюде это как насмешка судьбы, — думает Малин. — Каждый день видеть перед собой олицетворение несбыточной мечты, упущенных возможностей, неправильного выбора, положенного предела. Архитектура отчаяния, можно сказать. Но не для всех. Далеко не для всех».
— Ты не ответила на мой вопрос.
— Я не знаю, — говорит Малин. — Быть может, она чувствовала эту связь. Инстинктивно. Или просто знала.
— Женская интуиция? — хихикает Зак.
— В любом случае, мы не можем спросить ее, — отвечает Малин.
Не играй со скорпионом — укусит. И барсук схватит за руку, просунутую в нору. Не зли гремучую змею, бойся жала. То же самое и с тьмой: если загонишь ее в угол, она набросится на тебя.
Но правда?
Что это такое?
Она шепчет про себя это слово, пересекая вместе с Заком двор в направлении дома Ракели Мюрвалль. Позади них солнце садится за горизонт. Светлое время суток быстро сменяется темным. Холодно.
Они стучат в дверь.
Хозяйка, конечно, видела их. «Господи, опять!» — пронеслось у нее, должно быть, в голове.
Тем не менее она открывает.
— Вы?
— Хотелось бы попасть в дом, — говорит Зак.
— Вы бывали здесь уже неоднократно.
Хрупкое тело Ракели Мюрвалль приходит в движение. Она пятится, но остается стоять в прихожей, уперев руки в бока и как бы демонстративно преграждая им путь: здесь и не далее.
— Я сразу перейду к делу, — начинает Малин. — Калле-с-Поворота. Он был отцом вашего сына Карла.
Глаза Ракели становятся еще чернее и как будто наполняются сиянием.
— Откуда вам это известно?
— Есть тесты, — отвечает Малин. — Мы знаем наверняка.
— И это значит, что Карл приходится сводным братом убитому, — добавляет Зак.
— Что вы хотите знать? Что я сочинила всю эту историю про моряка-содомита, когда он потонул во время кораблекрушения? Что однажды вечером в парке я отдалась Калле-с-Поворота? Я не одна была такая!
Ракель Мюрвалль смотрит на Зака с чуть заметным презрением во взгляде. Потом поворачивается и проходит в комнату. Они следуют за ней. А она говорит, словно хлещет плеткой:
— Калле так и не узнал, что он отец мальчика. Но я крестила ребенка под этим именем — Карл, чтобы никогда не забывать, откуда он у меня.
«Ты, — думает Малин, — и ему не дала забыть об этом. Нашла способ».
Глаза ее сейчас холодны.
— И как, вы думаете, мне приходилось с ним здесь? А сын моряка — это сын моряка. Они проглотили это, шоколадные сплетницы из поселка.
— А как Карл узнал об этом? — спрашивает Зак. — Черный и мальчики плохо обращались с ним?
— На мой семидесятый день рождения он явился с каким-то чудным ожерельем на шее. Думал, будто теперь что-то собой представляет. И тут я сказала ему все как есть. «Твой отец Калле-с-Поворота, — так я сказала. — Инженер ты! И что с того?» Он стоял там, где вы сейчас.
Старуха отступает назад, делает движение рукой в сторону Малин и Зака, размахивает ею, как бы отпугивая их: «Прочь… прочь…»
— Но если вы что-нибудь расскажете мальчикам, я вам устрою такую жизнь, что лучше бы вам на свет не родиться.