им противникам тайну Трансгрессора, ведущего сюда, в середину двадцать первого века. Именно благодаря его невольной оговорке Ассоциация смогла посылать своих агентов в будущее… Но самое страшное ждало Наблюдателя впереди. Однажды к нему, прямо в тюремную камеру, явился один из его коллег, но вместо того, чтобы спасти его от неминуемой гибели, он лишь постарался усугубить осознание Наблюдателем своей вины. Друг рассказал ему, что у него есть в этом времени сын и что его дальнейшее существование в этом мире является тем самым источником причинно-следственных возмущений, которые нарастают с каждым годом и в конце концов способны будут разрушить Ткань Миров… иными словами, привести к преждевременной гибели вашего мира…
Май прервал свой рассказ, чтобы расплатиться с официантом. Потом дождался, когда тот уберет со стола грязную посуду и принесет три чашки крепкого кофе.
— Что ж, это всё очень занимательно, — с иронией сказал Ставров, так и не дождавшись продолжения рассказа, — и чем-то смахивает на латиноамериканские сериалы, которые когда-то у российских женщин были в большом почете… Но причем здесь я? Какое отношение я имею к вашему коллеге?
— Самое прямое, — сказал Май, глядя в свою чашку. — Тот Наблюдатель и есть ваш отец, Гера…
Некоторое время за их столиком царило молчание. Лицо Георгия окаменело, а пальцы его машинально вращали ложечку в чашке с такой силой, что кофе выплескивался через край на блюдце. Рувинский зачем-то встал, потом снова сел.
— Гера, — сказал он, тронув за плечо своего приятеля, — Гер, не верь ты ему, что за чушь он порет?.. Почему ты считаешь, что они должны говорить нам только правду? А вдруг эта история тоже является частью их эксперимента?
— Сидите спокойно, Валерий, — сказал Май. — Вы же не хотите, чтобы я и про вас сказал правду, верно?
В глазах Рувинского что-то мигнуло. Потом он пожал плечами и отвернулся.
— Единственный выход из создавшегося положения, по нашему мнению, заключается в том, чтобы забрать вас, Гера, из этого мира, — продолжал спокойно Май. — Пока колебания возмущений не достигли опасного предела, еще можно предотвратить беду… Но дело в том, что мы не можем изъять вас отсюда силой. Вы добровольно должны пойти на это. Мы понимаем, что для вас это будет трудным решением, но надеемся, что вы найдете в себе силы, чтобы его принять… Мы очень долго наблюдали за вами и убеждены, что именно теперь вы окончательно готовы к тому, чтобы отправиться в наш мир…
— Вы хотите сказать, что сейчас я созрел, да? — перебил своего собеседника Ставров. — «И дочь-невеста вся в прыщах — дозрела, значит»…
— Не буду скрывать, — сказал Май, не глядя на Ставрова, — было среди нас и такое мнение, что надо не тратить понапрасну силы и средства, а убрать вас в самом начале твоего пребывания в двадцать первом веке. Убрать, разумеется, не в том смысле, в каком вы сами используете это слово, а в смысле — из этого мира в наш, — пояснил Наблюдатель. — Тем самым мы бы помешали вам еще больше вывести этот мир из состояния равновесия, ведь с каждым убитым вами человеком апокалипсис приближался к вашей цивилизации шагами длиною в несколько веков…
— Что ж помешало вам? — хрипло спросил Ставров. — Совесть взыграла? Или стремление насолить Ассоциации?
— Нет, Гера, ни то, ни другое… Просто тогда вы бы не стали и слушать меня. Вам же хотелось во что бы то ни стало, любой ценой вернуться к своей семье, и ничего иного вы бы не восприняли… Мы правильно решили, что вам надо дать время почувствовать, что вы — чужой и лишний в этом мире. Надеюсь, это и произошло с вами за последние дни…
Георгий так резко отодвинул от себя недопитый кофе, что чашка едва не опрокинулась на столик.
— Может быть, вы и правы, — сказал сердито он. — Да, я действительно натворил по своей глупости немало таких дел, о которых мне сейчас стыдно вспоминать!.. Но вы ошибаетесь, если думаете, что я с радостью приму ваше предложение! Мне, знаете, как-то не хочется бросать этот мир. Даже если он перевернется вверх тормашками лет так через тыщу!.. И потом, у меня здесь еще полно других дел, за которые, кстати, надеюсь, мне не придется потом краснеть!..
— А я и не настаиваю, — кротко возразил Май. — У нас еще есть время… Что ж, раз вы так настроены, давайте вернемся к нашему разговору хотя бы несколько дней спустя.
Он поднялся, собираясь уходить, но Георгий схватил его за рукав, принуждая остаться за столиком.
— Куда же вы? — осведомился он. — Вы еще не ответили на вопросы, Май!.. Или вы полагаете, что нам, подобно бессловесным тварям, нечего у вас спросить?
— Ну почему же, — усмехнулся Наблюдатель. — Вам наверняка захочется многое узнать от меня… даже если вы мне не очень-то верите. Но все дело в том, захочу ли я отвечать на ваши вопросы… Вы же, скорее всего, будете пытаться выведать у меня какие-нибудь секреты, связанные с Ассоциацией, ее резидентом и трансгрессорами…
— Нет, — сказал Ставров. — Хотя, в частности, проблема Резидента для нас очень актуальна. Да и знать, где находится один из временных туннелей, нам тоже бы не помешало… Но ладно, с этими проблемами мы постараемся разобраться сами. Вы только не путайтесь у нас под ногами и не оберегайте нас больше, договорились?..
А сейчас меня интересует другое. Что стало с моим отцом?
Наблюдатель Май не сразу ответил. Он вообще ничего не ответил в том смысле, как принято отвечать на подобные вопросы. Он долго озабоченно стряхивал крошки со скатерти на пол, словно именно они мешали ему ответить так, как надо, а потом потер свой лоб, будто у него внезапно разболелась голова, и сказал:
— Вообще-то я и этого не должен был бы вам открывать, но раз вы настаиваете…
Только вот что. Есть ли у вас с собой компнот?
— Есть, — подал голос молчавший до того Рувинский и достал из бокового кармана пиджака небольшую плоскую коробочку. Разложил ее на столе, как обыкновенный блокнот, потом нажал сбоку кнопочку — и над столиком, мигнув разверткой, распустился, подобно чудесному цветку голо-экран размером со стандартную книгу.
На нем тут же появилась красивая заставка, предупреждающая о загрузке системы.
Май достал откуда-то, как фокусник, маленький черный комп-кубик и вставил его в компнот.
— Это надо не слушать, — наставительно сообщил он. — Лучше всего увидеть это своими собственными глазами… Если, конечно, вы не торопитесь.
Ставров покосился на соседние столики, но никто не обращал внимания на их экран.
Похоже, здесь подобное зрелище было в порядке вещей: подумаешь, после сытного ужина клиентам захотелось просмотреть какой-нибудь боевичок!..
Экран опять мигнул, и на нем возник вид какого-то помещения с бетонными стенами, испачканными странными красными потеками и брызгами…
Глава 35
На самом видном месте в кабинете, расположенном в звукоизолированном подвале глубоко под землей, располагался странный агрегат, напоминающий кресло-центрифугу для тренировки космонавтов. Это была установка для сканирования сигналов головного мозга у допрашиваемых под гипнозом. Во всем остальном кабинет бывшего майора Твердохлеба ничем особенным не отличался от современных служебных кабинетов. Не было тут ни клещей для вырывания ноздрей и языков, ни дыбы, ни наборов окровавленных пыточных инструментов, а был тут черный офисный стол с импортными канцелярскими причиндалами и разнокалиберной гаммой телефонов. Даже бетонные обшарпанные стены кабинета, забрызганные кровью, представляли собой иллюзию: в действительности же это были мастерски выполненные по спецзаказу обои… В углу, на невысоком столике что-то бормотал небольшой цветной «Самсунг», в другом углу невозмутимо высился окрашенный в белую краску сейф с неразборчивой табличкой, на боку которого висел календарь с красивой обнаженной японочкой… На стене позади стола хозяина кабинета висел милитаристский календарь, изготовленный «Росвооружением» — подарок одного из «спонсоров»… Напротив стола, вдоль стены, тянулась вереница жестких стульев, а в глубине кабинета, по обе стороны приземистого журнального столика, стояли мягкие кресла — для особо дорогих гостей.
Сейчас в одном из этих кресел располагался Виктор Найвин, а в другом — сам Твердохлеб. Между ними, на клеенчатой салфетке, расстеленной на лаковой поверхности столика, стояли раскрытая коробка конфет «Ассорти», ополовиненная банка шпротов, накромсанное толстыми шмотками мясо вперемежку с черным хлебом и початая бутылка коньяка «Белый аист» — после трех лет службы в Приднестровской Республике Твердохлеб как истый патриот тех мест, где он побывал, предпочитал всем напиткам «Белый аист», причем обязательно розлива фирмы «Квинт»…
Сегодня начальник группы дознания принимал Найвина в ряды своих подчиненных.
Собственно, это была еще даже не так называемая «проставка» — ведь «проставляться» должен был не Твердохлеб, а Найвин, и причем не один на один с начальником, а в присутствии всего славного коллектива дознавателей. Однако была у Твердохлеба одна личная традиция: прежде чем, так сказать, давать зеленый свет новичку, постараться прощупать, кто он и что он в «неформальной» обстановке…
Они выпили уже по третьей, и разговор начинал неотвратимо сползать от дурацких анекдотов и от длинных устных воспоминаний о наиболее ярких эпизодах своей профессиональной деятельности к чисто деловой проблематике и бессмысленной ругани в адрес остолопов-начальников.
— А вообще-то я очень доволен, что ко мне направили именно тебя, Витёк! — вдруг несколько фамильярно заявил Твердохлеб. — Хоть один умный человек будет под рукой!.. А то эти идиоты-костоломы у меня уже вот где сидят!
И он красноречиво похлопал себя по заросшей курчавым волосом крепкой шее.
— Ты уже видел нашего подопечного? — спросил он, закинув в рот очередной кусок мяса.
Найвин утвердительно кивнул.
— Ну и как он тебе? — невнятно поинтересовался Твердохлеб. — Давай-ка, подставляй посуду… Как думаешь, удастся нам с тобой его расколоть?