Спина вмиг покрылась мелким холодным потом. Вот из-за таких мелочей и рушатся самые подготовленные инсценировки. Ты совсем забыл, что твой «прототип» — кстати, именно он должен будет завтра на рассвете обнаружить хладный труп того человека, который тебя интересует в этом доме — таскается на прогулки поздно вечером и рано утром не ради прогулки, а ради выгула своего пса!.. И что теперь?
Провал? Или еще можно выкрутиться? Только бы этому шерлоку холмсу не пришло в голову спросить, какой породы собачка у господина бывшего министра… вопрос на засыпку будет…
— Нет, уважаемый тезка, — по подсказке Оракула очень кстати будет подчеркнуть знание личности охранника, дабы унять его разыгравшуюся бдительность. — Вы, видно, спутали… Это вчера мы выгуливались, а сегодня что-то приболели… ветеринара надо будет вызвать, кстати…
Охранник широко улыбнулся.
— Ну что ж, желаю выздороветь, Сергей Викторович! — сказал он, опускаясь обратно в кресло. — Вашей собачке, конечно…
Тоже мне, шутник выискался!..
Под неусыпным взглядом из-за барьерчика он прошествовал к лифту, в душе моля Бога о том, чтобы никто не выполз из спустившейся сверху кабины, потому что тогда придется вновь вступать в опасные разговоры. К счастью, лифт пришел пустой, и он нажал кнопку десятого этажа.
На десятый этаж он ступил уже в своем обычном облике. Впрочем, этажом ниже щелкнул дверной замок, послышались громкие голоса, и пришлось входить в состояние транспарентности.
Так… «Время?» — «Расчетное». Хорошо…
Дождавшись, когда голоса внизу смолкнут, он подошел к двери из натурального дуба, выходившей на обширную площадку справа, и надавил кнопку звонка. Вскоре за дверью послышались шаркающие шаги.
— Кто там?
— Телеграмма.
Глазок в двери мигнул желтым светом и вновь почернел. Изнутри пытались рассмотреть лестничную площадку… Снимем на секунду транспарентность, чтобы нас было видно.
— Опустите в почтовый ящик.
— Срочная телеграмма, Павел Антонович.
Невнятное ворчание, но потом любопытство и уверенность в бдительности охраны явно взяло верх. Загремела дверная цепочка, и дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы можно было просунуть в щелочку лист бумаги. Что ж, этого и следовало ожидать, все-таки не так-то просто проникнуть в квартиру человека, за считанные дни превратившегося из высокопоставленного партийного функционера в рядового пенсионера…
А мы опять станем невидимыми.
Глаз в дверной щели недоуменно завращал зрачком, пытаясь дотянуться взглядом до того, кто в такое позднее время принес срочную телеграмму, но на лестничной площадке никого не было. Только в двух шагах от двери прямо на полу лежал свернутый в несколько раз телеграфный бланк.
Сейчас он должен решить, что почтальон не выдержал занудных расспросов и отправился восвояси, оставив телеграмму возле двери: если, мол, она им нужна, то пусть выйдут и подберут, а мне, мол, некогда с этими бывшими препираться!..
Цепочка лязгнула, дверь распахнулась, и на лестничную площадку, озираясь, выглянул высокий худой старик в потертой пижаме. Уже готовился отойти ко сну, наверное, когда я позвонил… Убедившись, что на площадке и впрямь никого не видно, старик, прихрамывая, доплелся до бумажного прямоугольника, и, кряхтя, нагнулся, чтобы поднять его.
Используя этот момент, Анатолий скользнул в оставленную приоткрытой дверь и проследовал в квартиру. М-да, неплохо жили ответственные работники ЦК, совсем даже неплохо… Конечно, теперь уже не тот интерьер, и сервис не тот, но все еще такой квартирой по сравнению с жилищем среднего москвича можно гордиться.
Старик, которого звали Павел Антонович, жил в трехкомнатных хоромах один. Жена умерла несколько лет назад, когда он еще был завотделом Центрального Комитета, а сын давно уже не жил вместе с родителями. Хорошо, что ему не пришло в голову завести собаку, подумал Анатолий, обходя квартиру, — а то бы пес учуял меня…
Что-то ворча себе под нос, Павел Антонович вернулся в квартиру и тщательно запер на все замки входную дверь. Чистый телеграфный бланк, который Анатолий использовал для того, чтобы выманить старика из квартиры, он сунул в карман пижамы. На следующее утро, когда его обнаружит отставной министр лежащим на асфальте с размозженным от падения с десятого этажа черепом, этот листок по-прежнему будет лежать в кармане пижамы и станет одной из многих загадок для следствия по этому громкому делу…
Вначале старик двинулся было в спальню, где была разобрана широкая кровать, но потом вдруг остановился. Видимо, спать ему уже не хотелось. Почесав в затылке, Павел Антонович вернулся в гостиную — невидимый Наблюдатель следовал за ним буквально по пятам — и уселся в кресло-качалку с продранной обивкой. Щелкнул кнопкой пультом дистанционного управления, тщательно нацелившись трясущейся рукой в огромный «Джей-Ви-Си», стоявший на подставке-тумбе в углу комнаты.
От долгого пребывания наедине с собой у старика, видно, выработалась привычка бурчать себе под нос, и сейчас, перескакивая с канала на канал в поисках интересной программы, он отпускал язвительные комментарии по поводу того, что мелькало на телеэкране. Наконец, он выбрал какой-то тягомотный разговор ведущего с известным политиком, бывшим профессором столичного вуза, и, подперев лысоватую седую голову костлявым кулачком, застыл. Чувствовалось, что в таком положении он может просидеть долго…
Но Анатолий знал, что в эту ночь Павлу Антоновичу не дано заснуть в кресле.
Согласно материалам следствия, всего через час бывший чиновник должен будет открыть окно на кухне, вскарабкаться на подоконник и шагнуть во тьму По какой причине и добровольно ли он сделает этот шаг — это-то и предстояло выяснить…
Однако время шло, а поведение старика не давало никаких оснований видеть в нем самоубийцу. Воспользовавшись рекламной паузой, он сходил в туалет (Наблюдатель уже привык присутствовать при самых деликатных проявлениях физиологии объектов Наблюдения, и его давно не шокировал тот факт, что даже самый респектабельный политический деятель, оставшись в одиночестве, способен на мелкие постыдные грешки — человек остается человеком на любом посту, как бы цинично это ни звучало в данном случае), потом проследовал на кухню, где наложил на тарелочку сушек с маком, налил из термоса крепкого чая, настоенного на шиповнике, и вернулся к телевизору.
Наблюдатель вскоре поймал себя на мысли о том, что этот, по-детски макающий сушки в кружку с чаем, старец вовсе не похож на некогда грозного завотделом цека, который, в принципе, мог вызвать к себе на ковер и распечь любого, кто был ниже его в партийной иерархии. И не только партработников… Достаточно было вот такому Павлу Антоновичу позвонить — и перед ним стелились лакейски директора предприятий и автобаз, услужливо намекали на возможность отоваривания прямо со склада директора магазинов и заведующие разными торгами. От одного его слова могло зависеть, выйти какому-нибудь фильму в прокат или так и остаться на архивной полке, быть напечатанной какой-нибудь книге или нет, поехать за границу известному артисту и спортсмену или всю жизнь носить несмываемый ярлык «невыездной», встретиться отцу с сыном или мужу с женой или так и жить в постоянной разлуке по обе стороны государственной границы, которая для них действительно — на замке…
Разговор в передаче, которую смотрел Павел Антонович, стал вертеться вокруг событий прошлого августа, и старик чуть не подавился сушкой.
— Вот козлы! — неизвестно в чей адрес высказался он. — Такую страну просрали!..
И эти тоже… конспираторы херовы!.. не могли начатое дело до конца довести, все миндальничали с Мишкой да Борькой!..
Зазвенел телефон, и он вынужден был прервать свои излияния. Наблюдатель мгновенно переместился на темную кухню, где имелся параллельный аппарат, однако разговор оказался неожиданно очень кратким.
— … к тебе сейчас приеду, — успел услышать в трубке Наблюдатель чей-то неторопливый голос, и сразу же пошли гудки.
Значит, действительно ждать оставалось совсем недолго.
Теперь сомнений не оставалось. Скорее всего, тот, кто должен заявиться к бывшему партбоссу, и будет каким-то образом причастен к его падению из окна. Остается только выяснить, как именно это произойдет и кем окажется этот неизвестный — и еще одной загадкой истории станет меньше…
Судя по тому, что старик не собирался переодеваться, в гости к себе посреди ночи он ждал хорошо знакомого человека, тем более, что тот обращался к нему на «ты».
Бывший товарищ по работе? Или кто-то из соседей по дому?
Ладно, осталось совсем немного.
Зазвонил дверной звонок, и старик поплелся в прихожую в сопровождении невидимого Анатолия.
Звонили нетерпеливо, и Павел Антонович пробормотал на ходу:
— Иду, иду, чего трезвонишь так, будто у тебя мочевой пузырь вот-вот лопнет?!..
Глянув в дверной глазок, он тут же загремел замками и засовами, впуская в квартиру высокого, статного мужчину в возрасте не более сорока лет, но совершенно седого, как лунь.
— Раздевайся, — хрипло предложил старик вошедшему. — И ноги вытирай хорошенько, убирать теперь некому…
— Что, прислуга сбежала к новым хозяевам? — иронически осклабился гость, тем не менее, тщательно протирая подошвы туфель о коврик у двери.
— У меня никогда и не было прислуги, — огрызнулся Павел Антонович, шаркая в комнату. — Уж тебе-то грех не помнить!..
— Да я и не забыл, — сказал мужчина, следуя за стариком. — Вместо прислуги мы с матерью за тобой убирали да мыли… У тебя, помнится, занятная теорийка была насчет того, что будущий партработник должен с детства понюхать, чем пахнет дерьмо… вот ты и изгалялся над собственным сыном… в духе марксизма-ленинизма…
— Арвин, да прекрати ты, — вяло поморщился старик, видно, уже успевший привыкнуть к подобным упрекам. — Чаю хочешь?
Наблюдатель мысленно вызвал Оракула, чтобы тот нашептал ему данные о сыне старика, и вскоре убедился: да, это был тот самый человек… Но для чего ему может понадобиться выб