Никто в Конторе, кроме Мадина, и не ведал, что эпитет «один из руководителей Ассоциации» применительно к Тополю Артемьевичу следовало трактовать как «руководитель», а вот Мадин действительно был лишь одним из его заместителей, причем лишь самому Тополю Артемьевичу было известно, сколько все-таки замов у него имеется и какие вопросы каждый из них курирует…
Сегодня они вновь обсудили перспективы эксплуатации Трансгрессора. Перспективы были отнюдь не радужные. Одной-единственной «дырки», которую удалось вычислить еще при Арвине Павловиче, явно не хватало для ведения полнокровной разведки.
Жесткий временной интервал в пятьдесят лет между Центром и агентурой не позволял заглянуть в более отдаленное будущее, чтобы проследить последствия тех корректив, которые вносились в настоящее. Да и не было никакой гарантии, что в результате какого-нибудь природного катаклизма туннель Трансгрессора не закроется раз и навсегда. Впрочем, разговор на данную тему был бессмысленным и всякий раз ничего нового, кроме взаимных сожалений по поводу того, что хорошо было бы расширить плацдарм вторжения в будущее, не приносил. Несмотря на усилия нескольких научно-исследовательских лабораторий, работавших полностью в автономном, независимом от других, режиме, так и не удавалось нащупать в пространственно-временном континууме другие туннели, потому что закономерностей в появлении «дырок» не было никаких, а действовать методом научного тыка было все равно, что, как образно выразился руководитель НИЛ-2 Роман Хордин, «ждать, пока грудной ребенок, тыкающий пальцами в клавиатуру компьютера, напишет научно-фантастический роман». А единственный человек, который владел драгоценной информацией, молчал, как партизан, и длилось это молчание без малого второй год… Это был Наблюдатель, захваченный в плен тоже при Арвине Павловиче, и им занималась группа Твердохлеба, бывшего следователя КГБ. Твердохлеб был мастером по развязыванию самых закушенных языков, и благодаря ему Ассоциация не раз получала ценную информацию, но тут, как говорится, коса нашла на камень… Все известные на настоящий момент науке допроса методики и приемы были испробованы Твердохлебом в отношении Наблюдателя, но никакого результата они не принесли.
Гипнозу пришелец из будущего не поддавался, а даже самые сильные препараты, развязывающие язык любому смертному, на него не действовали. Боли пленник тоже не был подвержен, и, наверное, если бы его, в лучших отечественных традициях, рубили живого на кусочки, то и тогда он бы молчал с бесстрастным выражением лица. Однако экспериментировать подобным образом на таком материале не решался даже Твердохлеб, которого еще в самом начале возни с чужаком Тополь Артемьевич недвусмысленно заверил, что если Наблюдатель умрет или потеряет рассудок, то его, бывшего майора, постигнет куда более ужасная участь…
Потом Тополь Артемьевич захотел узнать о более насущных проблемах, и тогда Мадин доложил ему о Найвине.
После смерти своей любимой девушки Виктор Найвин изменился, стал замкнутым, нелюдимым. Задания Ассоциации выполнял в целом исправно, но работал как бы с некой странной ухмылочкой, словно готовил нехороший сюрприз. Плотное наблюдение, которым его обложили со всех сторон, ничего криминального, правда, не выявило, но…
— Но что, Виктор? — поинтересовался Тополь Артемьевич, тяжко отдуваясь.
— Что тебе в парне не нравится?
— Я его боюсь, Тополь Артемьевич, — признался Мадин. — Чувствую, в один прекрасный день он такое отчебучит, что у нас с вами не только голова, но и кое-что другое заболит!.. А вы не боитесь?
— Я свое еще при Горбачеве отбоялся, — отрезал Тополь Артемьевич свистящим астматическим голосом. — Когда каждый день приходилось думать, а не стукнет ли Генеральному в башку взять Ассоциацию под свое личное руководство? А с таким принципиальным борцом за независимость, как покойный Арвин, мы бы все в один прекрасный день были арестованы и посажены в Лефортово… Ты в Лефортово хоть раз сидел, Вик? — вдруг поинтересовался он как бы невзначай, но Мадин, отрицательно покачав головой, почувствовал, как от такого вопроса его желудок сам собой сжимается. От такого начальника, как Тополь Артемьевич, можно было ожидать чего угодно. Даже ближайшему соратнику и заму. Точнее, тем более — ближайшему соратнику и заму. — Тебе повезло, — продолжал опять с той же невозмутимой многозначительностью Тополь Артемьевич. — Значит, ты боишься, Вик?
Может быть, есть основания полагать, что этому… как его?.. Найвину стало известно о том, что его девка не сама под колеса электрички угодила, а ее толкнули?..
— Нет, Тополь Артемьевич, это исключено. Твердохлеб тогда сработал чисто. Не то что у Найвина, у милиции и то никаких подозрений не возникло… Нет, знать Виктор ничего не может, он может только подозревать да догадываться. А это гораздо хуже, Тополь Артемьевич. Когда человек остается один на один с подозрениями, он способен больше поверить в выдумку, чем в правду…
— Ну-ну, — проворчал Тополь Артемьевич, — не философствуй, Вик, а то я совсем себя дураком почувствую…
— А это не я сказал, Тополь Артемьевич, — парировал Мадин. — Это еще Шопенгауэр говаривал…
Они помолчали.
— Ну, ясно, — сказал Тополь Артемьевич, грузно ворочаясь в кресле. — Значит, ты предлагаешь в профилактических целях этого самого Найвина убрать? — Мадин сделал неопределенную гримасу. — А вот его непосредственный начальник Антон, между прочим, по-другому считает… Вот, почитай-ка, что он пишет в докладной.
Тополь Артемьевич подтолкнул к Мадину по столу красную кожаную папку, но Мадин не стал открывать ее.
— Да знаю я, что там Антон пишет, — с досадой сказал он. — Что парень толковый, умница, аналитик первого класса, и это всё правильно и соответствует… Но вы поймите, Тополь Артемьевич, что мне положено предусматривать самые худшие исходы, в том числе и по кадровой линии. Ведь контора наша с каждым днем становится все прозрачнее и прозрачнее, и мне, как ответственному за режим секретности, все труднее становится держать светомаскировку!.. А Антону нужны люди, чтобы за свою работу отчитываться!..
— Ну ладно, ладно, — поднял руку Тополь Артемьевич и хрипло откашлялся.
— Что ты закипел, как чайник без воды? Давай мы с тобой так порешим… Кому-то из своих людей в будушем поставь задачу раскопать архивы и узнать, что с этим Найвиным будет. Если брякнет его в ближайшем будущем скоропостижная смерть при очень естественных обстоятельствах — значит, ты был прав, Вик, и твое предложение мы и удовлетворим, а если нет… — Он красноречиво развел руками. — На нет и суда нет.
— Но ведь это ничего нам не даст, — торопливо сказал Мадин. — А что, если Найвин будет много лет работать тихой сапой на кого-нибудь еще, кроме Ассоциации? Как мы его вычислим тогда?
— А вы всю его судьбу проследите, — посоветовал Тополь Артемьевич. — Черт его знает, может, это что-то и даст… У тебя еще что-то есть ко мне?
Мадин покрутил головой, но больше спорить не стал. Он знал, что с Тополем Артемьевичем спорить бесполезно, это Арвину Павловичу можно было безбоязненно с пеной у рта доказывать свою правоту.
— Есть, — сказал он. — Совсем маленький вопросик… Собственно, я и сам бы справился, но просто чтоб вы тоже были в курсе… Помните, два года назад мы взяли Наблюдателя благодаря звонку одной женщины? Нам тогда еще повезло, что она позвонила именно по тому телефону, который мы дали телевизионщикам для объявления, а не по ноль-два…
Тополь Артемьевич побарабанил пальцами по краю стола, наморщив лоб, чтобы изобразить напряженную работу мысли. Ни черта он, конечно, уже не помнил.
— И что? — наконец, осведомился он.
— Дело в том, что эта гражданка вновь прорйзалась. Только теперь она хочет узнать, что, мол, стало с тем преступником, которого она добросовестно выдала нам… Неужели, мол, его еще даже не судили? А если суд уже был, то каков был приговор и где, в какой колонии он теперь отбывает срок — и так далее, и тому подобное… И наше счастье, что со всеми этими вопросами женщина попала не к посторонним, а опять же к нашим людям в официальных органах… Представляете, как можно было бы на ровном месте упасть?
Тополь Артемьевич шумно вздохнул.
— Да уж!.. — выдохнул он. — А почему ее сразу тогда не убрали?
— Команды не было, — сказал Мадин. — Арвин Павлович считал, что…
— Меня не интересует, что там считал Арвин! — резко отрубил человек в кресле. — Арвина нет уже второй год, а ты-то, Вик, был все это время на своем месте… Так что если утечка по этому каналу все-таки состоится, то пеняй на себя. И делай оргвыводы до, а не после того, как тебя жареный петух клюнет!..
— Понял, — сказал с тоской Мадин. За что боролись, на то и напоролись, подумал он. С Тополем всегда так: не знаешь, где тебя ждет нагоняй. — Разрешите идти?
— Иди, — пробурчал глава Ассоциации, но когда Мадин был уже возле дверей, как в известном телефильме про Штирлица, Тополь Артемьевич вдруг сказал: — Подожди-ка, Вик… Тут у меня появилась одна идея. Когда слишком много проблем, это плохо. А кто-то из основоположников верно утверждал, что не следует умножать количество проблем. У нас на сегодняшний день две проблемы по линии безопасности: Найвин и эта… — он пощелкал пальцами в воздухе, — ну, вторая Любовь Яровая… А нельзя ли их объединить? Скрестить бульдога с носорогом, а Найвина с той бабой, а?..
Мадин усмехнулся. Иногда его забавляли подобные «прозрения» шефа особенно когда тот тщился выражаться, как свой покойный предшественник — а тот все-таки доктором наук был…
— Объединить-то можно, Тополь Артемьевич, — ответствовал он. — Только про умножение проблем не Карл Маркс, а Оккам говорил, был такой монах в средние века, да и не проблемы он имел в виду, а сущности… А в остальном всё верно.
Тополь Артемьевич медленно сглотнул. Потом, врубаясь, похлопал глазками. Потом прохрипел:
— Ну и хорошо, что верно…
Когда дверь за Мадиным закрылась, он тяжело поднялся из кресла, открыл один из шкафов, стеклянные дверцы которого целомудренно, как окна проститутки, работающей на дому, были завешаны белоснежными шторочками, побулькал там чем-то и опрокинул в себя залпом хрустальный стопарь, наполненный коньяком. Занюхал, морщась, соленым огурцом и зажевал шоколадной конфеткой с вызывающим названием «Ну-ка отними».