Ставров невольно почесал затылок. Сказать, что певец был очень известен, значило ничего не сказать. Наверное, если бы даже в какой-нибудь глухой российской деревне, где телевизор принимает только первую программу, да и то с помехами, спросить древнюю столетнюю бабку, как зовут этого артиста, она безошибочно бы прошамкала беззубым ртом его имя и фамилию!..
— Да-да, вы правильно меня поняли, по глазам вижу, — опередил его удивленное восклицание Заказчик, пряча кассету в карман. — Давно пора очистить нашу эстраду от пошляков и бездарей!.. Только учтите, что подобраться к нему на расстояние даже не пушечного, а хотя бы пистолетного выстрела будет чрезвычайно трудно — господина артиста охраняют почти как нашего президента, если не лучше!.. А Ассоциация совсем не хотела бы, чтобы ее агенты выполняли задания методом камикадзе. Посему постарайтесь, Георгий Анатольевич, не только остаться целым и невредимым, но и не попасться… кому бы то ни было. Тем более — с поличным… Еще вопросы?
— Я хотел бы знать, какое отношение он имеет к Чечне и к вашей идее ветеранской мести, — не удержался от иронии Ставров.
Заказчик пристально посмотрел на Георгия.
— Самое прямое, поверьте мне, — наконец сказал он. — Надеюсь, вы поверите мне на слово, если я скажу вам, что эстрадная деятельность давно уже стала ширмой для этого мерзавца. Вы думаете, у него большие доходы от концертов? Отнюдь нет, дорогой Георгий Анатольевич, на самом деле этот душка успешно ведет нелегальную торговлю оружием и именно его банда поставляла автоматы чеченским головорезам, которые из этих автоматов убивали вас и ваших друзей из-за угла. А вот деньги, вырученные от своего грязного бизнеса, молодой человек отмывает весьма оригинальным способом — вкладывая их в свои видеоклипы, компакт-диски и аудиокассеты. Конечно, у него есть кое-какие музыкальные способности, но музыку заказывают не ему, а заказывает он сам…
Требовать доказательств от Заказчика было бы, конечно же, глупо и бессмысленно.
— Сроки? — спросил Георгий.
— Мы не спешим, — сообщил Заказчик. — Но и тянуть не стоит…
На заочное, но весьма детальное знакомство со звездой эстрады у Ставрова ушло почти три недели. За это время Георгий сумел разыскать и изучить все публикации о нем в прессе, прослушать все песни в его исполнении, просмотреть все его видеоклипы — но это было только цветочками. Гораздо больше времени и усилий было затрачено Ставровым, чтобы установить те данные, которые вовсе не афишировались публично, начиная от адреса певца и кончая численностью и персональным составом его охраны. И с каждым днем Георгий все больше убеждался в правоте Заказчика.
Уничтожить певца так, чтобы при этом не только не быть схваченным, но и не дать повода для подозрений, было практически невозможно. Неизвестно, действительно ли был этот любимец публики замешан в незаконном бизнесе оружием или дело было в его известности, но охраняли его на славу. Ни одна муха не могла пролететь незамеченной в особняк, который принадлежал певцу. Ни один камушек на дороге перед машиной певца не мог ускользнуть от внимания охраны. И уж вовсе было безумством думать о том, чтобы убить его в каком-нибудь ресторане или ночном клубе — туда просто не пускали посторонних, а те, кого пускали, неусыпно контролировались на случай «мало ли чего»…
Между тем, время шло, и Ассоциация тоже начинала нервничать. Однажды Георгию кто-то позвонил прямо в институт и спросил — очевидно, полагая, что попал в террариум, — не грозит ли опасность змеям впасть в спячку посреди лета («Нет, не грозит, — с вялым юмором ответствовал Ставров, — просто у них еще не отросли зубы»).
Надо было срочно что-то придумать.
И Ставров придумал. Идея пришла к нему как раз в тот момент, когда он, наверное, уже в сотый раз лениво просматривал видеозапись одного из последних концертов певца. Оставалось сделать совсем немного, прежде чем воплотить ее в жизнь. И, прежде всего, — научиться стрелять из игрушечного пистолета так же метко, как из настоящего…
Клим Лазарев сидел в артистической уборной и равнодушно разглядывал себя в большое зеркало. Давным-давно прошло то время, когда он себе не нравился и страшно переживал из-за этого. Воистину — если человек прикладывает усилия, чтобы выглядеть лучше, значит, он еще на что-то надеется в этой жизни. Климу было без малого тридцать пять, но он уже ни на что особо не надеялся. Он знал: всё, что можно достичь, он уже достиг, а то, чего он не достиг, достигнуть невозможно и, следовательно, не стоит по этому поводу комплексовать…
Рядом и сзади него суетились гримерши. Почтенные женщины, знающие толк в своем ремесле. Но даже им сейчас не удавалось скрыть одутловатость лица и набрякшие под глазами круги — неизбежная плата за попойки ночи напролет. Не поворачивая головы, Клим бросил гримершам:
— Ну всё, достали уже!.. Пшли вон!
Те не возмутились, привыкнув за долгие годы к грубости со стороны своего работодателя. По их мнению, за такие деньги, которые им платил Лазарев, можно было бы стерпеть еще и не такие унижения…
Когда дверь открылась, пропуская гримерш, в уборную донесся нечленораздельные выкрики и глухой ропот зала, «разогревающегося» перед приступом массового фанатизма. В который раз за этот день Клим внезапно ощутил безотчетный страх и сам удивился этому. Чего он боится? Чего еще можно бояться в его-то положении?
Ареста? Публичного разоблачения его тайной деятельности? Ну, это вряд ли…
Во-первых, те, кто мог бы это сделать, давным-давно опутаны по рукам и ногам регулярными подношениями. Во-вторых, повсюду внедрены свои, проверенные на деле, люди, которые, в случае, если что-то против Клима и намечалось бы, не замедлили бы оповестить своего хозяина… Так откуда же взялся этот спазм животного ужаса, от которого потеют ладони и спина и кровь стучит в висках? Может, ты опасаешься покушений со стороны киллеров, нанятых «конкурентами»? Но это же смешно, если учесть, сколько человечков заняты исключительно обеспечением твоей безопасности!.. Даже сейчас ты, в сущности, не совсем один, потому что за дверью уборной дежурит парочка охранников, да и вокруг самой сцены телохранители расставлены так, что ни одно подозрительное движение в зале не ускользнет от их бдительных взглядов. Да что там говорить — ты ведь имел возможность убедиться в действенности своих опекунов, разве ты забыл тот злополучный концерт на стадионе в Алма-Ате в девяносто четвертом? Какой-то придурок, накурившийся гашиша, вздумал подпалить тебя из ракетницы, которую каким-то чудом сумел протащить сквозь милицейские кордоны. Милиция не успела ничего предпринять, но ведь твои ребята, Клим, успели. На два счета. На счет «раз» телохранитель, находившийся ближе всего к тебе, сбил тебя на пыльную, пахнущую паркетной мастикой сцену и надежно прикрыл тебя своим большим, широким телом. А на счет «два» второй мальчуган из твоей охраны положил придурка метким выстрелом из своей «беретты».
Это уж потом досужие писаки ужасались, как это он не побоялся ненароком попасть в кого-нибудь из зрителей, тем более, что толпа на трибунах была очень плотной.
А ничего удивительного в этом не было — просто Клима Лазарева всегда охраняли профессионалы, лучшие из лучших…
Дверь уборной открылась, прервав размышления Лазарева, и он услышал позади себя знакомый, нарочито бодрый голос:
— О чем задумался наш народный артист? «О подвигах, о доблести, о славе…»?
— Народный артист почему-то боится идти на сцену, — сказал Клим, следя в зеркало за вошедшим. Это был не кто иной, как его менеджер и сообщник по торговле «железяками» Артур Ишпахтин. Глаза Артура блестели, волосы тоже, и весь он как бы блестел, переливаясь на свету всеми цветами радуги, словно покрывал его тончайший слой какой-то невидимой смазки.
— Да? А я думал, народные артисты уже ничего не боятся, — сказал Артур, плюхаясь сбоку через подлокотник в глубокое кресло так, что ноги его вознеслись в воздух под углом в сорок пять градусов, и наливая себе в стакан виски из начатой бутылки. — Извини, тебе не предлагаю, тебе нельзя перед выступлением…
Клим подавил в себе невольное раздражение.
— Знаешь, Арчи, — сказал он, — это не совсем страх. А, может быть, и не страх вовсе. Скорее всего, это подсознательное нежелание кривляться перед этими сволочами… Слушай, может быть, завяжем с моей певческой карьерой? Чего нам с тобой не хватает, а?
Артур, чуть не поперхнувшись, отставил стакан на гримерный столик и вскочил.
— Да ты что, Клим?! — с неподдельным возмущением воскликнул он. — Крыша поехала у тебя, что ли? Да ведь если ты перестанешь выступать, то как мы будем оправдываться перед всякими там акулами пера, на какие средства, собственно, существуем сами и на какие средства существуют созданные нами фирмы и филиалы?!.. Это сейчас в глазах журналистов и прочих любознательных граждан мы — спонсоры-доброхоты… А потом нас спросят — откуда у вас денежки, господа бывшие артисты? От бывших гонораров? Но сколько мы можем так оправдываться — год? Два?
А потом?..
— Дурак ты, Арчик, — притворно-ласково сказал Лазарев. — Я же пошутил… Но насчет того, что мне действительно противно паясничать перед несколькими тысячами идиотов и идиоток, это я — серьезно…
Артур пристально глядел на своего дружка и непонятно было, какие мысли крутятся сейчас в его голове.
— Во-первых, — сказал он наконец, — не перед тысячами, а перед десятками тысяч… По предварительным данным, трибуны сегодня заполнены битком, и это — несмотря на то, что мы подняли минимальную цену на билеты до ста баксов. Разве помешает дополнительный доходец?.. А во-вторых, друг мой певчий, тебя же не заставляют драть глотку вживую — как всегда, будешь шпарить под «фанеру», и поверь, ничего унизительного в этом нет. Вон, даже Майкл Джексон и Мадонна пользуются фонограммами — и это считается нормальным. А мы что, хуже?.. Так что, давай-ка ты бросай эти упаднические выходки!
То, что говорил Ишпахтин, было верно, и Клим знал, что все равно никуда не денется и что, когда прозвенит третий звонок, послушно встанет и двинется на сцену, которую еще пять-шесть лет назад почитал почти как пьедестал почета, а теперь проклинает как свой эшафот. Но именно поэтому он еще больше злился.