И он пересказал. Георгий так и сел обратно на табурет.
— Ну и ну! — сказал он. — Или я дурак, или ты себя слишком умно ведешь, как говаривал когда-то мой ротный… Но, честное слово, Валер, первый раз я не звонил тебе! Да ты подумай сам — что, мне больше делать нечего, кроме как названивать тебе по несколько раз? Ты же не девица, которую я собирался бы обхаживать таким манером!..
Рувинский отвернулся и принялся резать что-то прямо на кухонном столе.
— Может, ты на солнышке перегрелся? — неуверенно предположил он. — Или тебя наркотиками опоили? А?.. Ведь есть же, говорят, такие средства, после которых ты и сам не помнишь, что делал… как зомби, действуешь… Никто не мог с тобой такую штуку удрать?
— Какие там наркотики? — отмахнулся сердито Ставров. — Я сегодня и в рот-то почти ничего не брал… — («Понял», сказал Рувинский и намного проворнее, чем раньше, заработал ножом). — И всё я отлично помню, так что ты эти измышления свои брось!.. Может, у тебя видеофон барахлит?
— Ага, — саркастически откликнулся Рувинский, — барахлит, барахлит, только странно как-то барахлит: сначала запишет чье-нибудь сообщение, а потом воспроизводит его, полностью изменив отдельные фразы… — Он вдруг осекся. — Слу-ушай, Герка, а ведь теперь до меня дошло!.. Теперь мне ясно, каким образом меня подставили!
Забыв о колбасе, которую он нарезбл, и возбужденно размахивая ножом, Валерий стал доказывать Георгию, что тот, самый первый звонок, был кем-то фальсифицирован, что он, Рувинский, где-то читал или слышал, будто в этом времени есть устройства, которые позволяют смоделировать любого человека на экране компьютера и получить его видеоизображение, ничуть не отличающееся от живого оригинала. «Там и делать-то нечего! — говорил Рувинский. — Достаточно загнать объемное фото объекта с помощью сканера в комп, затем запустить программу мультипликации, и та сама „оживит“ изображение, а потом остается только наложить на изображение голос, который, кстати, тоже можно собрать из обрывков разных фраз, произнесенных оригиналом!»…
— Тот, кто проделал всю эту махинацию, — продолжал Валерий, — видимо, хотел заманить меня вечером в бар, где меня ждала бы встреча с полицией… Наверное, в полицию он тоже позаботился сообщить о том, что, мол, опасный тип, шпион-рецидивист, будет обретаться сегодня в девять в таком-то баре — анонимно звонил, конечно!.. Только он не ведал, что сразу после него позвонишь ты сам и захочешь встретиться со мной. А с моей невольной подачи бар так и закрепился в качестве места нашей встречи… Ну, как тебе моя версия?
— Голова! — с уважением покосился на него Ставров. — А кто, по-твоему, мог быть этот злодей?
— Если мыслить логически, дорогой Ватсон, то этот тип должен был знать меня, а особенно — тебя. И еще — Ружину… Кто в Агломерации и вообще в этом мире мог отвечать этим требованиям? А? Не слышу!
— Резидент? — предположил Ставров.
— Вот именно!
Рувинский так и лучился от своего открытия.
— Но зачем? — спросил с удивлением Георгий. — Зачем ему это было нужно?
— Ну, в отношении меня его мотивы понять можно и без увеличительного стекла…
Предатель, ренегат, сволочь и трус — вот что он думает обо мне. Такого не жаль и полиции сдать…
— Если бы просто сдать! — перебил своего нового приятеля Ставров. — Ведь никто тебя не собирался арестовывать, Валера… Всё было подстроено так, что ты получил бы пулю в лоб… не выходя из-за столика…
И он поведал изумленному Рувинскому то, что ему сказал «пьяный» в коридорчике возле кабины видеотерминала.
— Та-ак, — протянул архитектор. — Ну, теперь мне всё окончательно ясно…
— Что ты имеешь в виду?
— Что имею, то и… Извини, Гер, это для тебя такие выражения — пошлость, а нам, тем, кто провел здесь по несколько лет, они прямо душу греют. Ведь из местных никто их уже не знает… Они много чего не ведают или забыли. И фразы, и дела их предков, и даже то, чего нам, их предкам, стоило построить мир для них… Ружина не раз сетовала, и я вполне с ней в этом солидарен, как порой бывает противно, когда кто-то из них, сытый и мордатый, одетый с иголочки и ждущий от жизни только подачек в виде нескончаемого удовольствия, начинает судить нас за те ошибки и просчеты, которые мы якобы допустили!.. Да, я решил не участвовать в грязных делишках Ассоциации, в ее шпионских вылазках против этого времени, но знаешь, Гер, в такие вот моменты хочется вернуться обратно и ни в коем случае не допустить, чтобы этот будущий критикан с мозгами, не развитыми трудовой деятельностью, был рожден на свет!..
Рувинский провел ладонью по лбу, словно стирая невидимую паутину. Потом криво улыбнулся Ставрову:
— Я еще не заколебал тебя своей демагогией?
— Да нет…
— Ну ладно, сколько соловья баснями ни корми, а он, как известно, всё в лес смотрит… Давай-ка, налетай на то, что Бог послал.
Он сделал приглашающий жест. Повторять Ставрову лишний раз не пришлось: он с готовностью перебрался вместе с табуретом к столу и хищно нацелился на нарезанные кушанья, разложенные Рувинским по тарелкам, и на вспоротые ножом консервные банки.
— Здесь тебе, конечно, не ресторан «Астория», — продолжал хозяин дома, — но заморить червячка можно!..
— Ой, да брось ты скромничать, Валерка! — вскричал Ставров, набивая рот. — Все очень здорово! Главное, печеночного паштета у тебя нет?
— Нет. А что?
— А то, что мне как-то пришлось целую неделю питаться исключительно этим калорийным и полезным компонентом солдатского пайка, и с тех пор он у меня действительно в печенках сидит!..
— Понятно. Слушай, а ты как насчет этого дела? — Рувинский многозначительно постучал себя по горлу. — «Семенов, — строгим голосом спросил он, явно подражая кому-то, — ты пить будешь?»
— «А есть?», — подхватил Ставров, и они оба умиленно осклабились. — Да, помню я этот фильм, я его раз пять по «видаку» смотрел…
Рувинский открыл дверцу стола, кряхтя, запустил руку в его внутренности и вскоре с победным видом извлек наружу початую литровую бутылку, чуть больше половины которой было заполнено голубоватой жидкостью.
— Метагликоль, — пояснил он. — Дерьмо, конечно, но ничего более путного на данный момент не завалялось… Подай-ка с полочки стаканы, Гер.
Он зачем-то дунул в извлеченные Ставровым на свет пузатые стакашки, а потом наполнил их зловещей жидкостью почти до краев.
— Ну, — сказал он, торжественно поднимая свою посудину в воздух, — за то, что…
— Он замялся, явно затрудняясь завершить свой импровизированный тост.
— Ну, за знакомство! — сказал Ставров, снова вспомнив упомянутый его собеседником фильм. И опрокинул в себя содержимое стакана.
Некоторое время они ели молча. Из головы как-то сами собой вылетели все те громкие фразы, что каждому из них хотелось сказать, и оба ощутили невыносимый голод. Потом они повторили операцию, связанную с наполнением и опустошением стаканов, но теперь Рувинский предложил более красноречивый тост, правда, по мнению Георгия, излишне затянутый. Смысл этой прочувствованной речи сводился к тому, что надо бы выпить за Господа Бога, который, однозначно, есть в небесах, — потому что иначе им не удалось бы в целости и в сохранности уйти из бара, а затем, благополучно миновав все посты дорожной полиции, добраться сюда, — и в то же время которого нет, потому что иначе он не допустил бы, чтобы двое таких славных парней попали в подобную передрягу…
Передряга была поистине выдающейся во всех отношениях. Даже теперь она вспоминалась и Георгию, и Валерию какими-то отрывками, из которых никак не складывалась цельная картина того, что же все-таки произошло в баре «WC» и каким образом им удалось благополучно выбраться из темного зала, пробежать что было сил несколько кварталов до автостоянки, а затем плюхнуться в турбокар Рувинского и помчаться по городу — а ведь на улицах было еще довольно светло — неизвестно куда. Собственно говоря, на обсуждение данных перипетий у них ушло практически все время, пока они добирались в этот загородный домик… Самое интересное, что в баре больше никто, кажется, не стрелял, во всяком случае — на поражение, хотя полицейские, которые штурмовали зал через окно, были вооружены отнюдь не детскими лопатками. Тех парней из-за углового столика, которые попытались было пустить в ход нечто несерьезное на вид, как бы даже игрушечное («Парализаторы», уже потом, в машине, пояснил Ставрову Рувинский), Ставров урезонил несколькими удачными ударами, после чего пистолетики вылетели из рук парней, а они сами оказались очень символично погребенными под обломками стола-«унитаза».
Рувинскому же, в свою очередь, удалось в темноте подставить ногу первому из тех устрашающих силуэтов, которые ввалились в зал через выбитое окно, и тот загремел во весь свой огромный рост на битое стекло, и те, кто лез за ним, стали спотыкаться об упавшего и об его длинноствольную штуковину. Очень было здорово, что кто-то сразу погасил свет, потому что в следующие секунды толпа ринулась к выходу, опрокидывая столики и стулья и падая друг на друга, и грех было бы не воспользоваться всеобщей паникой, чтобы не затесаться в гущу бегущих… Но оба они отчетливо видели, как за их спиной в зале началась какая-то кутерьма, очень похожая на драку, только было непонятно, кто с кем дерется. Ставрову показалось, что один из силуэтов, попавших под тусклый свет уличного фонаря, падающий через выбитое окно в зал, был очень похож на его таинственного «опекуна», но утверждать с уверенностью, что это был он, Георгий не стал бы…
Вскоре их темп поглощения еды заметно снизился. Оба вспомнили, что есть еще немало вопросов, которые требуют своего разрешения, и стали работать больше языками, чем челюстями.
— Так что тебе все-таки ясно, Валер? — осведомился Ставров.
— А здесь и гадать не нужно, — заявил Рувинский. — Я теперь окончательно убедился, что Резидент — это тот тип, который опекал тебя с самого начала…
Видимо, он решил лично проследить за тем, как меня будут отправлять на тот свет, и вдруг увидел, что ты дейс