Перед ним, перерезанное немногочисленными каменными нагромождениями на многие километры, ровной полосой вдоль хребта шло плато, и на нем совсем рядом мирно паслось стадо архаров. Ближайшие из них находились не больше, чем метров на 50. Дальше всех, у подножия скального выступа, с высоко поднятой головой, как часовой, стоял огромный светло-коричневый рогач.
«Зор-кульджа», – замирая, подумал Глеб. И опять он должен был убедиться, что все разговоры о величине этого гиганта-рогача совершенно справедливы. Это был невероятный экземпляр. С восторженной улыбкой, не двигаясь, лежал Глеб, наблюдая, как паслось, переходя с места на место, стадо маток, как горделивой поступью обходил кругом свое стадо этот великан.
Шли минуты за минутами, архары неторопливо переходили с места на место, они ели, потом, подняв головы, оглядывали окрестности. Только Зор-кульджа не ел, изредка опуская голову и быстро щипая траву, потом опять поднимал голову и, переставляя уши и водя носом, оглядывал и обнюхивал окрестности.
Текли минуты, запад весь залило багровым светом, когда вдруг все изменилось. Танцующей рысью из снежной мглы вдруг выплыла фигура второго рогача. Он стоял, роя копытом снег и как-то странно покачивая из стороны в сторону своими рогами. И Зор-кульджа кинулся. Тут, собственно, не было боя: с громким глухим стуком ударились рога о рога, и пришелец, мощный и сильный архар, был опрокинут в сугроб. Он откатился в сторону и вскочил на ноги, а Зор-кульджа шел на него опять, наклоняя голову, но пришелец не принял второго боя, попятился, потом повернулся и пошел прочь.
Зор-кульджа не преследовал, он поднялся к скалам, оглядываясь, как вдруг серая длинная фигура метнулась ему на спину. Страшный горный хищник, снежный барс-ирбис, кинулся на него со скалы. Он чуть промазал, поворачивающийся Зор-кульджа принял его на рога и скинул вниз. Не успел тот вскочить, как архар придавил, притиснул его с силой рогами к земле. Однако вывернувшийся барс откатился в сторону и бросился опять, и опять неудача; Зор-кульджа отскочил, подставляя рога. Так они постояли несколько секунд, примериваясь. И тут Зор-кульджа совершил ошибку: прыгнув вбок, он повернулся и бросился прочь. Но он не сделал еще и первого прыжка, как ирбис налетел сзади на спину и вцепился зубами в загривок.
Чуть не плача от злости, что оставил ружье на летовке, Глеб вскочил и закричал. Зор-кульджа ли, резко кинувшись в сторону, сбил его со спины, или крик Глеба его испугал, но ирбис мгновенно очутился на земле и исчез в скалах.
Великан архар одним прыжком прыгнул метров на семь вдогонку за своим стадом, бросившимся наутек, как только оно увидело барса. А через секунду все исчезло в снежной пыли – и стадо маток, и Зор-кульджа с окровавленным загривком. А потом улегся снег, поднятый умчавшимся стадом, и опять наступила тишина. Только на краю плато, в крайнем возбуждении, с дрожащими руками, стоял Глеб, вслух проклиная барса и давая клятвы, что он выручит архаров, избавит их от этого ирбиса.
Глеб и в следующие дни не раз и не два добирался до этой летовки, часами, закрывшись простыней, лежал на камнях, но близко подойти к архарам не удавалось: они паслись на совершенно открытом месте. Где они ночуют, Глеб так и не мог понять.
Барс, видно, тоже где-то здесь, следы его были многочисленны, он крутился все время возле стада, но пока, по-видимому, никого не мог взять.
«Подожди, красавец, – думал Глеб, – я тебя избавлю от той угрозы, вот подожди, я влеплю в ирбиса добрую пулю, чтобы он не мешал тебе жить». Перед глазами Глеба мысленно всплывала гордо поднятая голова Зор-кульджи. Он думал о том, что его прямая обязанность сохранить Зор-кульджу на породу. Ведь если барс сожрет его, то он не сможет никогда выяснить, случайно ли появляются такие гиганты, или их можно сохранить как породу. Чтобы они встречались часто, целыми стадами, а не появлялись раз в несколько десятков лет как единичные экземпляры, возбуждая разговоры, легенды, а затем исчезали на долгие годы.
А в ту ночь, в начале которой Глеб во второй раз увидел Зор-кульджу и его стадо, Вера не спала, она сидела у накрытого стола, на плите стоял горячий чай и борщ. Время шло, Глеб не приходил. Не раз и не два выходила она и с крыши землянки вглядывалась в даль, кричала, но ничего не было ни слышно, ни видно. В ярком лунном свете искрился, играл зыбкими переливами снег, стояли в покое горы. Ни звука, ни малейшего движения. Пусто, мертво.
Контрабандист и тот исчез, видимо, ушел куда-то в аул.
Шла ночь. Луна склонилась к западу. Зло визжал снег под валенками. Вера подолгу стояла, всматриваясь в горы, не зная что ей делать. Замерзнув, она уходила в землянку, не снимая полушубка, сидела на кровати Глеба, ждала. Было тихо, только пшканы возились над головой и сухая земля изредка тоненькой струйкой сыпалась с потолка. Она бы давно ушла на поиски, но не знала, в какую сторону идти.
Уже утром, когда рассветало, она совершенно неожиданно уснула, сидя за столом. А когда проснулась, солнце светило в потолочное окно и рядом за перегородкой кто-то шевелился. Вера вскочила и заглянула в соседний отсек. У плиты на табуретке, еще не успевший раздеться, сидел Глеб; он, довольно громко чавкая, жадно хлебал холодный борщ из кастрюли, стоявшей на остывшей плите.
– Вы пришли! – сказала Вера.
– Ага, – с набитым ртом отвечал Глеб.
– Почему же так долго, – сказала Вера, и сердце билось у нее тяжело и сильно, она слегка задыхалась.
– Задержался немного, – спокойно и не оглядываясь сказал он. Ему и в голову не пришло, что она не спала ночь.
Еще несколько раз после этого ходил Глеб на плато, но Зор-кульджа так и не подпустил к себе и к своему стаду, они уходили, едва издали почуяв его.
«Да не бойся ты меня, красавец, – думал Глеб, – не бойся, я помогу тебе, дай срок, и доберусь до твоего врага, до этого хитрого бродяги».
В начале ноября перед самыми праздниками случилось чудо. Вечером уже в темноте, в шуме ветра появились какие-то странные ноты. «Вроде как машина идет», – подумал Глеб, а потом сказал:
– Как машина.
– Я тоже подумала, как машина, – поднимая голову, сказала Вера.
И оба они подумали, что вряд ли теперь услышат машину раньше, чем через 6-7 месяцев.
Но прошла минута, и бешеный рев гудка и не менее громкий лай Контрабандиста возвестили о том, что происходит что-то необычное. Глеб кинулся наверх.
У самого входа в землянку, во всю светя слепящими фарами, стояла машина. Потом фары погасли. Глеб подбежал к дверце кабинки, она медленно, неторопливо открылась.
– Ну, Глеб, – раздался оттуда спокойный голос, – как живешь, Глеб?
– Васька! Это ты, старик, эх черт! Откуда ты? Куда едешь?
– Ну, сюда приехал, – сказал Васька, растягивая слова, – кое-что к празднику привез. Тебе!
– Правда? – закричал Глеб. – Ну, молодец! Ну, молодец, старик!
Не успел Васька даже отвернуть кран, чтобы спустить воду из радиатора, как Глеб обнял его сзади и потащил на руках в землянку.
А на дворе мела метель при двадцатиградусном морозе, выл ветер. Здесь же, в землянке, на плите шипели консервы на сковороде, кипел кофе, потом варился борщ и жарились котлеты.
Вера со смеющимся лицом металась от плиты к столу, хотя от плиты до стола было всего три метра, и все не садилась за стол, как ее ни уговаривали. Она на ходу изредка выпивала рюмочку, вилкой брала что-то с тарелок. Глеб и Васька сидели друг против друга и разговаривали. Говорил главным образом Васька. Он рассказывал, как возникла мысль подбросить зимовщикам свежих овощей, продуктов, как начальник хотел отправить дополнительные приборы, а Кускова – дополнительные инструкции, чтобы они сделали дополнительно «очень важные» работы. Как начальник сказал, что «у них и так работы хватит и нечего заставлять их делать бессмысленную чепуху». Как возражала Кускова, а начальник ей сказал: «Да не болтай ты чушь, любишь сама массу бесполезной работы делать и других заставляешь ерундой заниматься», как Кускова ушла в слезах. Как спрашивали его и как он сказал, что трудно, но «раз ребятам нужно», то он «кровь из носу – проскочит». Как он ехал, копал снег на Талдыке, как нанял трактор на Катын-арте и Кызыл-арте, чтобы он его тащил, и как наконец прорвался.
– Молодец! – кричал Глеб и через стол изо всех сил бил его по плечу. – Ты молодец, старик. Давай еще выпьем.
И они наливали и чокались.
Утром до света Глеб ушел за козами, он вернулся еще до обеда и отправил двух охотников с лошадьми на скалы. К вечеру они привезли шесть туш козлов.
Васька проснулся поздно, затем поел котлеточек, выпил, и когда Глеб вернулся, встретил его в самом приподнятом настроении.
– Знаешь, Глеб, – сказал он за ужином, когда шесть козлов уже лежали у него в кузове машины, – за козлов спасибо, большое спасибо. Но вот просьба, я маленько спиртишка привез, оставлю его тебе, а ты тут его помаленьку продашь.
– А как ты его провез? А? – спрашивал Глеб, – ведь, небось, обыскивали.
– А не все ли равно?
– Нет, – говорил Глеб.
– Ну в баллоне.
– Как в баллоне?
– Да очень просто, в запасном баллоне, вместо воздуха накачал.
– Ну, знаешь, Васька, ты гений! Честное слово, гений!
– Ну так я оставлю тебе, хочешь прямо с баллоном или по бутылкам разолью.
– Нет. Знаешь, Васька, за все тебе спасибо, но я таким делом заниматься не могу, сам понимаешь, я все-таки начальник и вдруг спиртом спекулирую.
– Да брось ты красивые слова говорить.
– Нет, знаешь, красивые не красивые, я этого не могу, не сердись.
– Ну Вера возьмет.
– И Вере не позволю в эти дела вмешиваться.
– Эх ты, – сказал Васька, – вижу я, из тебя научный работник, как из соплей зубило.
На этом разговор закончился. Васька сильно обиделся, ведь он считал себя благодетелем, а ему ответили неблагодарностью. Но потом он успокоился и уехал.
Как стало известно, спирт в Мургабе Васька продал благополучно и купил здорового барана. Так как баранов провозить не разрешалось, он одел барана в полушубок и посадил рядом с собой в кабину, как помощника. Баран был связан.