На всю эту работу у меня ушло около двух часов. Я снова подбросил дров в затухающий костёр и, укутавшись в плащ, с чистой совестью задремал. Ночь близилась к исходу. Дождь усилился. На реке шумно булькал перекат. Тайга монотонно шелестела под струями дождя.
В предрассветной серой мгле меня разбудил сильный плеск, доносившийся со стороны садка. «И чего это налимы так всполошились?» – сонно подумал я и хотел уже снова заснуть, но вспомнил про насторожённый капкан, вскочил и кинулся к берегу. В капкане, поднимая фонтаны брызг, отчаянно билась совсем не ондатра, а крупная бурая выдра. За несколько часов, которые я спал, вода в реке немного поднялась и притопила капкан. Любопытная и шкодливая хищница, задумав выбраться на бревно, угодила в ловушку передней лапой и сейчас, панически извиваясь, пыталась отгрызть свою попавшую между ржавых дуг конечность.
Я сначала бестолково суетился на берегу, пытаясь подтянуть к себе бревно, но, видя, что пленница вот-вот уйдёт, а голыми руками мне эту агрессивную бестию никак не взять, забегал по косе с криками: «Мне нужна большая палка!» От моих возгласов проснулись друзья, которые и так уже дремали вполглаза, так как костёр к утру под ливнем окончательно потух, а лежать на мокрых камнях в холодной сырой одежде – удовольствие не из приятных.
Друзья, не знавшие о моей ночной охоте, смотрели на меня как на сумасшедшего. Но ещё больше их шокировала картина, когда я, найдя подходящий толстый выбеленный хлыст лиственницы, начал колотить им бурлящую воду в районе садка.
Отчаянная схватка с разъярённой выдрой оказалась недолгой и закончилась моей триумфальной победой. Весь мокрый с головы до ног, но счастливый, я вернулся к стоянке с необычной добычей в руке.
– Ого, какая упитанная! – ощупывал мой трофей Филин. – Я её сейчас в уксусе замочу, а вечером с салом на сковородке поджарю, хороший у нас сегодня ужин будет! – И он громко сглотнул подкатившую к горлу слюну.
Филин, как истинный повар и гурман, рад был любой новой добыче, которую можно есть и на которой можно потренироваться в кулинарном искусстве.
– Я эту кошку есть не буду, – брезгливо поморщился Макс, глядя на белогрудую хищницу с мокрой всклокоченной шерстью, с которой медленно стекала вода, – я предпочитаю традиционную пищу – уху из налимов, например.
– А налимы-то уплыли! Эта разбойница ночью сетку прогрызла и весь наш улов сожрала, а что не сожрала, то выпустила; три рыбины всего осталось, – разочаровал я друга и поведал парням о своих ночных приключениях.
Макс после моего рассказа долго смотрел на потухшие, залитые дождём угли костра, а потом произнёс задумчиво:
– Так больше нельзя…
– Как – нельзя? – недоуменно спросил я. – Лучше было её в живых оставить, чтоб она нам всю рыбалку испортила?
– Да я не про выдру сейчас, а про нашу кочевую жизнь, – ответил Макс. – Невозможно нормально рыбачить без крыши над головой. Я насквозь мокрый, даже химзащита не спасает. – Он помолчал немного, а потом произнёс коротко и неотвратимо: – Сегодня начинаем строить зимовьё.
Глава XVНож и три выстрела из ружья
Друзья отправились снимать закидушки, а я развёл из скользких мокрых дров костёр и, погрузившись в облако густого белого дыма, принялся свежевать свою добычу.
У меня к тому времени был уже собственный охотничий нож, на который я копил несколько месяцев. Нож долгое время призывно лежал на прилавке магазина «Охотник» и не давал мне покоя. Цена для меня была баснословной – четыре рубля. При этом нож не являлся шедевром оружейного искусства. Это было вполне обычное, рядовое изделие завода «Военохот» – неброская серая пластмассовая рукоятка и короткий, не длиннее рукоятки, очень широкий тупомордый клинок. Данный образец был единственным в магазине нескладывающимся ножом, не имеющим номера, поэтому я мог купить только его. Остальные ножи были номерными и продавались строго по охотничьим билетам. Когда заветная мечта оказалась в моих руках, я первые несколько дней ни на минуту не расставался с ним. Даже спать ложился со своей новой покупкой. Наигравшись за день, вставлял нож в коричневые кожаные ножны с выдавленным на них изображением тигра, засовывал под подушку и со счастливой улыбкой отправлялся в безмятежную страну сновидений.
Шкуру с добычи я снимал первый раз, все мои познания были также почерпнуты из охотничьих журналов. Но благодаря цепкой памяти и удачной, как оказалось, форме клинка на моём ноже процесс оказался на удивление лёгким. Ободрав выдру, я счистил со шкурки жир и растянул её на самодельной правилке, которую смастерил тут же из найденного в завале принесённого рекой обрезка доски. Мясо порезал и уложил в запасной котелок, предвкушая королевский ужин.
Пока я возился с добычей, друзья собрали вещи и сварили уху из трёх уцелевших налимов. Набив изрядно опустевшие за ночь животы, наш табор суетливо и с шутками начал переезжать на коренной берег напротив ночной стоянки. На высокой террасе росли белые стройные берёзы, тронутые уже желтизной. Место показалось нам живописным, светлым и вполне пригодным для строительства зимовья.
Небо, словно узнав о наших планах, впервые за много дней прекратило расточительно разбрасываться пресной водой. А в образовавшееся среди надорванных туч маленькое оконце проникло несколько косых солнечных лучей, подсушивших тайгу.
Избушку решили рубить из берёз – что было не только удобно, ведь материала в округе было предостаточно, но и красиво – снежно-белый домик виделся нам очень привлекательным. Как только обсудили и утвердили наспех придуманный проект, выбрали место на сухой чистой полянке и с азартом принялись за работу. Тишину тайги нарушил задорный перестук топоров и громкий обречённый шум падающих деревьев.
Нижний венец – оклад с одинаковыми со всех сторон трёхметровыми брёвнами мы положили прямо на землю. Деревья выбирали тонкие – гораздо тоньше тех, что используют для строительства добротных крестьянских изб. Брёвна не ошкуривали и не выбирали между ними паз, лишь немного стёсывали неровности, чтобы плотнее прилегали друг к другу. Не успело солнце проделать по небу и половину своего дневного пути, как у нас уже было готово четыре рубленных «в лапу» венца. Между брёвнами зияли огромные щели, в некоторые из которых спокойно проходил топор. Но нас это не смущало. «Законопатим потом!» – оптимистично постановили мы.
Решив сделать перерыв в работе, мы развели костёр и подвесили над ним котелок. От нашей стройки сладко пахло древесной щепой и берёзовым соком. К белым брёвнам был прислонён нехитрый инструмент – два топора и старый длинный военный штык, которым Макс обрубал с поваленных деревьев ветки. И пока кипятился чай, мне вспомнилась история этого штыка…
Около месяца назад мы переплыли на ту сторону Гилюя, чтобы набрать красной смородины, растущей по берегам ручья Эльгакан. Ручей этот течёт в глубоком каменистом распадке между высокими, поросшими крепкими соснами и лиственницами сопками. Нам пришлось долго подниматься вверх по ручью, прежде чем среди обросших землёй валунов стали попадаться кусты с красной ягодой. Мы увлеклись и разбрелись по берегам. Филин отстал и незаметно углубился в лес. Вскоре мы услышали его тревожный крик: «Парни, скорее сюда!»
Мы с Максом поспешили к другу и увидели среди переплетённых веток смородины и черёмухи зияющий таинственной чернотой вход в старую полуземлянку. Неподалёку от входа стоял почерневший деревянный столбик с вырезанной на нём человеческой головой, под ним лежали на боку выбеленные временем трухлявые эвенкийские нарты.
Обломав ветки, разросшиеся у дверного проёма, мы забрались в жилище. Крыша, сложенная из продольно расколотых брёвен, прогнила, сквозь щели неряшливо свисали длинные лохмотья мха. Верхняя часть стен была сложена из таких же, как и крыша, плах и тоже изъедена тленом. Пол и нижняя часть стен были земляными и обросли плесенью и лишайниками. В переднем углу возвышалось нагромождение крупных камней – видимо, остатки очага. В землянке было прохладно и сыро. Этот микроклимат оценили комары и мошки, создав здесь многочисленную суетливую колонию.
На покрытом слякотью полу угадывалась гниющая кухонная утварь – деревянные и берестяные чашки, туеса, кружки и что-то ещё совсем непонятное. На одной из стен я заметил запылённый и почерневший овальный шаманский бубен. Я осторожно взял его в руки, но он рассыпался – кожа его лопнула и обвисла лохмотьями прозрачной пожелтевшей промокашки. Пока я с зачарованным трепетом рассматривал распадающийся на атомы в моих руках бубен, Макс отбросил от дальнего угла землянки трухлявый деревянный щит, возможно бывший когда-то нарами, и с увлечением выковыривал из угла, образованного стеной и полом, какой-то металлический предмет. Но сделать это было непросто, так как он прочно вмёрз в линзу льда, не таявшего тут, в прохладном и недоступном для солнечных лучей месте, возможно, никогда. Находка Макса заинтересовала и нас с Филином, и мы втроём с помощью туристического топорика и ножа принялись извлекать загадочный артефакт из наледи.
Уже через час мы увлечённо разглядывали на свету возле входа в землянку извлечённое из вечной мерзлоты холодное оружие.
– Ничего себе сабелька! – восхищался Филин, пытаясь вырвать находку из рук Макса. – Дай-ка я что-нибудь срублю!
Макс, не реагируя на эмоциональные возгласы товарища, внимательно изучал военный атрибут.
– Нет, Вано, это не сабля, – произнёс он после долгого раздумья. – Видите, парни, дульное кольцо на крестовине эфеса? Это крепление на ствол. Мы нашли штык от какой-то старинной винтовки.
Найденное в землянке оружие хорошо сохранилось, потому что, скорее всего, долгие годы так и пролежало в линзе наледи, пока не попалось на глаза Максу. Сталь была покрыта лишь небольшим созвездием мелких выщербленных раковин. Больше всего пострадали деревянные щёчки – накладки на рукоятке штыка: они почернели, потрескались и шатались, отсоединившись от заклёпок; и практически стёрся номер на спинке рукояти, различимы были только три цифры «569». Длинный полуметровый штык очень походил на саблю или шашку. Он был вложен в тонкие, но прочные металлические воронёные ножны с шариком на конце. На пяте клинка имелось клеймо в виде четырёх колец – одно в центре и три по краям, – напоминающее ромашку. Противоположная от дульного кольца часть крестовины была красиво загнута полукольцом в сторону клинка. Лезвие было только с одной стороны. Почти на всю длину клинка пролегал двухсторонний дол – глубокий желобок для облегчения веса и придания жёсткости и прочности, который мы тогда по незнанию называли кровостоком…