Голос глухой кукушки отдалённо напоминает пение удода или мохноногого сыча. Этот факт немного разочаровал меня, снял завесу загадочности, но тоскливое уханье глухой кукушки от этого не перестало быть моим самым любимым звуком в тайге. Жаль, что наслаждаться им, как и пением обычной кукушки, можно недолго – с конца мая по середину июля.
«У-у, у-у, у-у, у-у…» – плакалась на судьбу «выпь».
Макс продолжал грести, а я вытравливал сеть, погружающуюся в реку. В затопленной прибрежной растительности шумно плескались щуки-травянки.
Вдруг закатную таёжную пастораль нарушил пронзительный волчий вой, от которого у меня по спине побежали мурашки, а Макс подскочил так, что чуть не перевернул лодку. Этот вой заглушил все другие звуки тайги.
«Оу-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у…» – Эхо испуганно схватило песню волка в ладошки и поскакало по глухим распадкам, стукаясь о стволы лиственниц и сосен.
Через мгновение матёрому[58] со стороны зимовья Саньки Мохова коротко и пронзительно ответила волчица: «У-у-у-у-ау…»
Я бросил сеть и повернулся к Максу. Мы молча и оцепенело смотрели друг на друга, прислушиваясь к тайге.
– Ты был прав, – нарушил молчание Макс, – следы, которые мы видели на Лебяжьем озере, вели к логову…
Логово в районе Медвежьего озера волки сделали вынужденно. Его появлению предшествовали роковые по человеческим меркам, но обычные по меркам дикой природы события.
В начале апреля стая серых хищников наткнулась на двух лосей. Волки переходили реку и заметили лосиху с сеголетком[59], которые объедали молодые ивовые ветки, росшие на заснеженной речной косе. Из ноздрей таёжных великанов шёл тёплый горьковатый пар, который инеем оседал на мордах и массивных вздрагивающих шеях. Лоси фыркали, переминались с ноги на ногу и сочно хрустели перемолотой, оттаявшей во рту терпкой ивой. Заметив волков, животные в страхе кинулись вверх по замёрзшей реке, поднимая фонтаны снежной пыли. Берега в этом месте были крутые, обрывистые, и лоси бежали вдоль них, как по коридору, не имея возможности вскарабкаться наверх и скрыться в густой чаще, где снег был рыхлым. На реке же был плотный наст. Он хорошо держал волков, позволяя им развить высокую скорость, но, словно под тяжестью ледокола, ломался под копытами лосей. Несчастные звери проваливались выше колена, сдирая кожу на ногах об острые кромки ледяного пласта.
Вскоре сеголеток выбился из сил и стал отставать, кровь с ободранных ног пачкала снег, будоража волков. Один из переярков[60] забежал сбоку жертвы и попытался атаковать. Лось испугался и шарахнулся в сторону, запнулся о вмёрзшую в лёд и присыпанную снегом корягу и со всего маху рухнул в снег. Волчица, переярок и трое прибылых накинулись на беспомощное животное. Лось хотел встать, лихорадочно задёргал ногами, пытаясь сбросить с себя серых хищников, но волки уже рвали острыми клыками самые уязвимые места своей жертвы: шею, живот и пах. Алая горячая кровь плавила и съедала снег.
Матёрый с другим переярком, не обращая внимания на упавшего лося, последовали за лосихой. Для еды им хватило бы и сеголетка, но матёрый не мог отказать себе в удовольствии убить ещё одну жертву. Три года назад их стая перевалила водораздельный хребет и вышла на след домашних северных оленей. Тогда за одну ночь они убили более сорока животных просто так – ради забавы и тренировки.
До лосихи оставалось всего несколько прыжков, как вдруг на реке показался снегоход. Он ехал навстречу обитателям тайги. Лосиха продолжала бежать, словно ища защиту у человека, а волки развернулись и, поджав уши, помчались обратно.
Штатный охотник Иван Будников возвращался с промыслового участка, на который забрасывал провизию и стройматериалы для летних работ (он планировал постройку бани). Утро было солнечным, и от яркого снега слепило глаза. Выехав из-за поворота реки, он не сразу заметил три чёрных пятна, двигавшихся навстречу. Вскоре два маленьких пятна стали удаляться, а большое по-прежнему приближалось, принимая очертания лосихи, покрытой инеем, словно сединой. Едва не столкнувшись со снегоходом, лосиха свернула в устье небольшого ключа, впадающего в Гилюй, и скрылась за спасительной стеной тальниковых зарослей. Будников удивлённо ухмыльнулся и поехал дальше. Вскоре он увидел следы волков и понял, что невольно оказался спасителем лосихи. От этой мысли стало радостно на душе, но радость была недолгой. За очередной излучиной он увидел молодого лося, растерзанного волками. Охотник заглушил снегоход и, пробивая наст, подошёл к животному. Из горла лося толчками выливались на измятый снег бордовые сгустки крови. Лось слабо дёргал ногами и изредка моргал огромными веками. Шерсть его была испачкана кровью и волчьей слюной и торчала клочками. Это были последние мгновения животного. Жизнь покидала лося, оставляя вместо него лишь остывающую груду мяса.
По следам охотник прочитал, что волков было семь: два матёрых – волк и волчица, два переярка и три прибылых.
– Вот же пакость какая! – выругался Будников. – Управы на вас нет, столько государственного мяса загубили!
Он перерезал лосю горло и выпустил кровь, вырезал из туши печень, язык, большие куски филейного мяса и бросил на сани, прицепленные к снегоходу. Затем аккуратно достал из рюкзака берестяную коробочку с покрытыми липким серым салом пилюлями стрихнина и стал закладывать их в тушу, делая глубокие надрезы охотничьим ножом. Он провозился около двух часов, пока не заложил в мясо все шестьдесят три пилюли. После чего Будников педантично составил акт о применении яда, сложил его вчетверо, сунул во внутренний карман суконки[61], завёл «Буран» и поехал дальше.
Волки пришли к убитому лосю ночью. Сначала тревожно принюхивались к следам человека; долго стояли в стороне, навострив уши и задрав носы. Но голод всё же оказался сильнее осторожности. Первым к туше подошёл один из прибылых – самый слабый и тощий. Он лизнул шерсть лося один раз, второй, а потом жадно впился клыками в мёрзлое мясо. Тут же к нему подключились потерявшие страх остальные молодые волки. Только матёрый с волчицей опасливо топтались в стороне. Они уже встречались с людьми. Им показалось странным, что их конкурент пробыл возле туши несколько часов, а мясо почти не тронул.
Вскоре стали происходить странные вещи. Сначала у прибылого пошла из пасти обильная синяя слюна, потом его вырвало синими непрожёванными кусками мяса, он начал задыхаться, побежал в безотчётном ужасе к лесу, затем обратно к добыче, после чего упал и, царапая когтями ледяную корку наста, воя, скуля и задыхаясь, умер. Матёрые почуяли неладное и отогнали молодых от туши лося. Стая, бросив добычу и умершего возле неё волка, побежала обратным следом в тайгу. По пути начало рвать синим мясом другого волка. Затем ещё одного. Утром все молодые волки были мертвы. Матёрый несколько раз с недоумением лизнул синий снег и куски срыгнутого молодыми мяса, и его тоже начало тошнить. Волк болел больше недели, но не умер, лишь сильно отощал и ослаб от бесконечной рвоты. Только старая волчица избежала яда. С тех пор она на всю жизнь запомнила горьковатый запах отравленных пилюль. В ту весну она подолгу выла ночами на луну, оплакивая своих несмышлёных детей.
Через несколько дней охотник вернулся к туше лося, обнаружил там мёртвого волка и по синей слюне красителя на снегу понял, что остальные тоже отравлены. Он направился по следам, но нашёл только трупы молодых волков. Старые остались живы.
Хоть волк с волчицей и избежали яда, но уйти далеко не смогли. Это были мудрые, но стареющие звери. К тому же матёрый тяжело выздоравливал после отравления, а волчица была беременна. Они не ушли к далёким гольцам, как делали это каждое лето, а остались в заболоченной пойме реки, недалеко от озера Медвежьего. Корма тут было много: косули, зайцы, ондатры, а главное, бессчётное количество бродячих собак, приходящих из близкого города. Кроме того, возле села Первомайского был скотомогильник, где иногда можно было поживиться мясом павших животных. Живых же коров, которых на Колхозных озёрах летом паслось много, волки не трогали, боясь мести людей: начав охоту, люди обнаружили бы логово. В мае у волков родилось пятеро волчат…
Глава XXIОдин возле волчьего логова
На зимовьё мы вернулись в сумерках. Ещё издали была слышна гитарная музыка, которая казалась тут лишней. Ванька Филин к нашему приходу вскипятил чайник и кинул в него добрую горсть заварки. Парни сидели вплотную у костра, исторгающего клубы едкого густого дыма, отпугивающего комаров. Антон исполнял на гитаре песни групп «Красная плесень» и «Сектор Газа».
Макс налил чаю в большую металлическую кружку с потрескавшейся эмалью, положил в неё десять чайных ложек с горкой сахара и, подсев к костру, стал громко, с колокольным звоном размешивать его. И когда Антон перестал играть, коротко рассказал, сколько сетей мы поставили и где.
– А ещё мы слышали, как в районе зимовья Саньки Мохова выли два волка, – добавил я будничным тоном и тоже налил себе чаю.
– Ага, – подтвердил Макс, откусывая пряник и шумно запивая его, и продолжил с полным ртом: – Похоже, у них там логово.
– Ужас, – томно промолвил Антон, пощипывая струны гитары, – не хотел бы я там ночью один оказаться.
– Да ну! Нашёл кого боятся! – усмехнулся Филин. – Та же псина, только дикая.
– Ну так сходи туда прям сейчас, к этим добрым диким псинам, – предложил ему Антон, – возле костра-то все смелые.
– И схожу! Легко! Только после меня пойдёшь ты. Заодно и проверим, кто из нас смелый, а кто трус.
Завязалась вялая ссора, в которую влился и Лёнька Молчанов. Мы с Максом отстранённо допивали чай. Причём Макс с подозрительной задумчивостью смотрел не мигая на красные, светящиеся угли костра, осмысливая какую-то внезапную идею, пришедшую ему в голову. И когда эта идея приняла окончательные формы, он произнёс: