– Бинокль?! – встревожился я. – Не может быть! Я же голый!
И я начал в панике носиться по берегу, разыскивая свою одежду. Макс тоже на всякий случай оделся.
Девушки и вправду передавали из рук в руки какой-то небольшой предмет, который прикладывали к глазам. Но разглядеть, был ли это бинокль, не представлялось возможным. Я на всякий случай погрозил в сторону противоположного берега кулаком. И странный предмет тут же исчез из рук незнакомок.
Купаться расхотелось. А вот девушки, наоборот, очень нас заинтересовали. Мы сели в лодку и поплыли на тот берег. Незнакомки встретили нас смущёнными улыбками. На покрывале одной из них поблёскивал на солнце маленький белый театральный бинокль. Горячая кровь стыда прихлынула к моему лицу.
Девушки были на год младше меня. Одна из них была слегка полноватой блондинкой. Её светлое лицо украшали большие, широко распахнутые глаза, обведённые карандашом тонкой чёрной линией, с льдинками голубых зрачков, от которых веяло приятной весенней прохладой. Ресницы были длинными, чёрными и очень выразительными. Кожа у девушки под воздействием ультрафиолета стала розовой и воспалённой, как и у всех представителей нордического типа. Девушка была улыбчивой и общительной. Именно ей принадлежал бинокль. Чуть позже она призналась, что бинокль забыл её младший брат, с которым они утром пришли на речку и который давно ушёл с друзьями на другой пляж.
Её подруга была смуглой, застенчивой и, судя по всему, умной. И без того узкие глаза были подведены стрелками. В руках она держала томик «Евгения Онегина» в мягкой обложке из серии «Классики и современники»: Татьяна на обложке сморкалась в платок и нервно обмахивалась веером, Онегин горестно держался за голову.
Мы познакомились и разговорились. Блондинку звали Лера, а её подругу – Тамара. Через несколько минут я уже сидел на покрывале Леры и рассказывал ей таёжные байки, отчаянно сочиняя про схватки с медведями и волками. Макс с Тамарой, найдя общий интерес в книгах, говорили о классической литературе.
День клонился к закату, и жара начала спадать. Мы пригласили девушек покататься на лодке. Сплавали к Сталинскому мосту и там чуть не довели их до истерики, расхаживая по перилам; а прогрохотавший товарный состав только усилил эффект: мост дрожал, металлический лязг закладывал уши, завихрения воздуха едва не сбивали с ног, а мы бесстрашно балансировали на узких металлических полосках над глубокими красноватыми водами реки Тынды.
Затем мы забрались вчетвером на скалу, под которой загорали сегодня девушки, и оттуда, с высоты, был как на ладони виден пляж на противоположном берегу, где я выложил гигантскую надпись «SANDRA». Девушки были в восторге от моей инсталляции. Забегая вперёд, скажу, что эта надпись украшала берег всё лето и осень, выдержав несколько паводков, и лишь на следующий год весной её стёр ледоход. Но с тех пор в народе называют пляж напротив той скалы Сандрой.
Вечером, спрятав лодку в лесу, мы пошли провожать наших подруг домой. Посёлок УМС находится на сопке – чуть выше Мостостроя, по ту сторону дороги, ведущей на Восточный. Жили девушки на самой дальней улице – Дружной. Идти пришлось через весь посёлок. Много любопытных глаз наблюдали за нами. И на обратном пути нам преградила дорогу компания умээсовских парней.
Расспросив, кто мы и откуда, их лидер, невысокий светловолосый парень моих лет, предупредил нас:
– Больше за нашими девчонками не ухлёстывайте, иначе будем по-другому общаться.
Мы, ничего не ответив, пошли домой. Угрозы парней были излишними: мы и так собирались уезжать в тайгу и продолжать отношения со своими новыми подругами не планировали. Но теперь наш отъезд выглядел бы как малодушие. Парни обязательно расскажут Лере и Тамаре об угрозах в наш адрес. А выглядеть трусами в глазах привлекательных девушек не хотелось, поэтому вполне естественно, что утром мы уже были у них в гостях. И демонстративно гуляли по посёлку. Умээсовские это видели, но, пока мы были с девушками, трогать нас не стали. На обратном пути снова поджидали нас на границе посёлка, возле перехода через теплотрассу. И снова их главарь обратился к нам:
– Парни, мы вас предупреждали. Завтра в три часа дня ждём вас на речке у скалы. Можете приводить с собой свой двор.
– Да без проблем, – ответил Макс, – придём.
Умээсовские злорадно и удовлетворённо заулыбались.
Это уже был серьёзный вызов. Парней нашего возраста в посёлке УМС было около двадцати, насколько нам было известно. В нашем дворе проживало чуть меньше, но и на них мы не могли рассчитывать: давно променяв подворотни и подъезды на вольный простор тайги, мы мало с кем общались. Кто за нас пойдёт? Лёнька Молчанов? Полный и неуклюжий, самый добродушный и флегматичный человек, которого я когда-либо знал. Или братья Макса? Один младше меня на два года, другой – на пять лет. Мои одноклассники? Но они и в школе-то лишь насмехались надо мной и моим увлечением тайгой, охотой и рыбалкой. Самая стандартная и безобидная шутка со стороны одноклассников, которую я чаще всего слышал в школе, звучала так: «Ну что, Шаманов, всех зайцев в тайге переловил?» Нет, одноклассники не пойдут. Однокурсники Макса по СПТУ тоже не годятся по тем же причинам. Целый вечер мы провели в раздумьях, но так ничего и не решили. Было ясно одно: умээсовские очень дружны и на встречу придут всем двором. У нас такой команды нет, и придётся отдуваться самим. А это значит верный проигрыш и, что самое неприятное, – быть нам битыми.
В таких невесёлых раздумьях мы зашли к Филину. Он в палисаднике помогал отцу ремонтировать «жигули». Мы даже не собирались его звать с собой, ибо какая разница – двое против двадцати или трое, но Филин, выслушав нашу историю, сам напросился:
– Парни, я с вами! У меня и кастет свинцовый имеется – сам отлил, – и нунчаки, как у Брюса Ли!
И Ванька вынес из дома бесформенный слиток свинца, называемый им кастетом, и самодельные нунчаки в виде плохо обструганных палок, похожих на распиленный черенок лопаты, которые были скреплены бельевой верёвкой.
– Я даже кое-какие приёмчики выучил тут по видику.
И Филин, сняв футболку, чтоб видно было, как играют его мышцы, начал крутить нунчаки, да так виртуозно, что одна дубинка скоро оторвалась и улетела на крышу.
– Фигня, – сказал Филин, разглядывая оставшуюся часть оружия с сиротливо болтающимся обрывком верёвки, – у меня таких болванок полно, отремонтирую.
Вскоре Филин снова исчез в недрах квартиры и появился через несколько секунд с черенком от метлы, который он почему-то называл боевым шестом Шаолиня. Он стал так интенсивно размахивать им, подражая китайским монахам, что мы с Максом благоразумно отошли подальше, чтобы не оказаться тяжелоранеными.
Оптимизм Филина придал нам уверенности. На следующий день к половине третьего мы вышли на дорогу Тында – Восточный и направились к намеченному месту драки. Но не успели мы дойти до очистных сооружений, как показалась толпа, идущая с реки навстречу. Умээсовские так перепугались, что мы приведём много товарищей, что перестраховались и к своим имеющимся двадцати бойцам позвали ещё столько же друзей, знакомых и одноклассников – с каждого района города понемногу.
Филин, вооружённый кастетом, нунчаками и боевым шестом Шаолиня, с недоумением обратился к нам:
– И с этой бандой мы должны драться? Почему вы сразу не сказали, что их будет так много?
– Мы сами не знали, – с обречённым хладнокровием смертника ответил Макс и сжал кулаки.
– Я рассчитывал максимум на пять-шесть человек, – сокрушался Филин, – а тут… такая банда… Может, лучше ноги сделать?..
В районе очистных сооружений наши несоразмерно разные по численности группировки встретились. Несколько умээсовских были с цепями, кое-кто со штакетинами, у одного я заметил кожаные перчатки с обрезанными пальцами и металлическими шипами на костяшках.
Несколько человек подошли к Филину и обступили его со всех сторон.
– Эт чо, Шаолинь, что ль? – насмешливо спросил рослый кучерявый парень в растянутой тельняшке, указывая на Ванькин шест, и сплюнул себе под ноги.
– Нет, это бате на метлу, гараж подметать, – робко ответил Филин и покраснел.
Ватага умээсовских дружно заржала. Рослый, которого друзья называли Кича, сломал об колено Ванькино оружие и выбросил далеко в придорожные кусты. Туда же полетели отобранные у нашего специалиста по восточным единоборствам нунчаки. Не помогли Филину тайные знания шаолиньских монахов. Кастет остался цел лишь потому, что лежал у Филина в кармане. Пока парни насмехались на Филином, мы не вмешивались, ожидая более конкретных действий с их стороны, которые послужили бы нам сигналом к драке. Мы уже знали, что победа будет на их стороне, но просто так, без боя, сдаваться не собирались.
На наше счастье, парни не стали сразу затевать драку, да и стыдно им, видимо, было нападать с таким перевесом сил. Началось словесное выяснение отношений. Оказалось, что Тамара – возлюбленная их предводителя, того самого белобрысого парня, который дважды угрожал нам. Он давно пытался добиться взаимности девушки, но та с упорным постоянством отказывала ему в дружбе. А тут ещё и мы подвернулись.
Поскольку моей девушкой была Лера, то меня не трогали. И весь разговор происходил между двумя основными претендентами на сердце Тамары – между Максом и Белым (так звали лидера умээсовских). Макс предложил подраться с любым из противников один на один. А надо сказать, что он к тому времени был уже крепким, возмужавшим шестнадцатилетним парнем. Очень высоким, жилистым, широким в плечах, с огромными кулачищами, какие были не у каждого взрослого. В смуглом, обветренном лице его, в азиатском прищуре глаз было что-то воинственное, что наводило трепет на противников. Только один из них, возможно, мог дать отпор Максу в драке – тот самый Кича, который безжалостно лишил Филина его китайского холодного оружия. Кича с Максом были примерно одного роста и комплекции – самые крупные из всех присутствующих. И все умээсовские разом посмотрели на Кичу с надеждой. Но тот драться не спешил, ведь Тамара была не его возлюбленной. Ему не хотелось драться за девушку другого парня, пусть даже своего приятеля, и Кича стал витиевато отнекиваться от поединка, а потом и прямым текстом заявил, что драться с Максом не намерен: по каким-то не совсем понятным механизмам человеческой коммуникации два равных, самых сильных противника уже прониклись друг к другу симпатией.