И вся эта грандиозная заваруха как-то так незаметно и плавно сошла на нет. Конфликт был исчерпан без единой капли крови. Политикам бы поучиться нашей дипломатии. Белый позволил Максу дружить с Тамарой, тем более если она сама этого хочет. Но Макс отказался. Девушка ему, конечно, нравилась, но не до такой степени, чтобы связывать себя узами дружбы. К тому же у Макса на тот момент была дама сердца, которую он тайно и платонически любил на расстоянии. Тамара при всей своей привлекательности была лишь мимолётным пляжным увлечением.
После примирения мы отправились в главную штаб-квартиру наших недавних противников. Она находилась на сопке в лесу и представляла из себя добротный, сколоченный из украденных где-то новеньких досок-сороковок домик. В этом-то домике и стояла большая прямоугольная печь из листовой стали, на которую мы впоследствии положили глаз. Печь была необычной и называлась «экономкой». У неё не было традиционных топочной и зольной дверок. Вместо этого на печке имелся прилив, на который надевалась круглая заслонка. Вместо зольно-поддувальной дверки в нижней части заслонки был вварен патрубок с отверстиями; надев на патрубок консервную банку стандартного размера, можно было регулировать тягу. Для удобства снятия и надевания заслонки к ней была приварена большая ухватистая ручка.
Глава XXVВылазка за новой печкой
Все последующие дни я провёл с Лерой. Мы валялись на пляже, сидели в лесном домике в компании умээсовских, пили чай с её родителями, ели мороженое в кафе «Троянда», гуляли до рассвета. В общем, проводили время в той праздности и в том удовольствии, какие свойственны всем парам в начальной, романтической фазе их отношений. Но мыслями я все эти дни был на Гилюе. Я даже предлагал Лере поехать с нами хотя бы на несколько дней. «Нужна мне твоя тайга, комаров только кормить», – брезгливо и категорично отказывалась девушка.
Новый, пахнущий лиственницей барак Леры стоял на самом краю посёлка. Ступеньки крыльца убегали на пыльную грунтовую дорогу, за которой привольно раскинулась тайга. И если идти по этой тайге на восток, можно через полтора-два часа добраться до Колхозных озёр. А ещё через столько же – до Гилюя…
Лера носила на груди огромный круглый пластмассовый значок с изображением Дмитрия Маликова. Слащаво улыбающаяся поп-звезда раздражал меня. На вопрос, зачем она прицепила этот значок на платье, Лера ответила максимально глупо. Оказывается, Маликов похож на солдата, служившего на свинарнике воинской части, что находится между посёлками УМС и Мостострой-10, той самой – на берегу Шахтаума, которую называли «Генеральской дачей» и на которой мы покупали одеяла для утепления зимовья. Этот солдат когда-то был её возлюбленным.
– И что, прям такие длинные и шелковистые волосы бывают у советских солдат? – поинтересовался я насмешливо и раздражённо.
– Нет, он был такой же красивый и утончённый, – гордо ответила Лера, и Дмитрий Маликов ехидно подмигнул мне со значка. – И его так же звали Дима… – продолжала умиляться моя подруга.
Но я её почти не слушал, рассеянно смотрел на тайгу, думая о том, что в яме возле устья Эльгакана должны хорошо идти сейчас в сеть ленки.
– Уехал после дембеля, и я осталась одна…
А вечером на закате с реки дует прохладный ветер; солнце отлипает от неба и катится в распадок. На нашем берегу уже тень, а противоположный, с недостроенным Берёзовым зимовьём, ещё ярко обрызган смородиновым соком закатных лучей.
– Я плакала, писала ему письма…
И даже комары на Гилюе пищат по-особенному, не злобно и не надоедливо. Я расстегнул несколько верхних пуговиц на праздничной белой рубахе – мне стало душно от недосягаемости тайги и жалоб Леры на фоне этой физической недосягаемости.
– Страдала…
– Знаешь, – перебил я подругу, – я завтра уезжаю в тайгу до конца лета.
– Как?! – изумилась Лера. – Почему я узнаю́ об этом только сейчас? И почему ты единолично принимаешь такие решения, не посоветовавшись со мной?
– Потому что я задыхаюсь тут без тайги, – ответил я.
– Но это бестактно! – вскричала девушка. – Никуда ты не поедешь! Выбирай: или я, или тайга!
– Тайга, – твёрдо и не раздумывая ответил я.
Дмитрий Маликов скорчил рожу и показал мне язык. Я встал со ступенек Лериного крыльца и пошёл во двор – искать Макса, Филина, Лёньку, собирать рюкзаки и уматывать из города на Гилюй.
– Вот же дура! – вслух сокрушался я, когда УМС и Лера остались далеко позади. – И значок у неё дурацкий!..
Перед тем как идти за печкой, решили хорошо поесть. Ночь предстояла трудная и долгая. Филин вызвался накормить нас царским обедом – грибным супом. А надо сказать, что лето выдалось засушливым и первые грибы появились буквально на днях. Наш повар набрал в соседнем березняке больших подосиновиков и подберёзовиков и, напевая себе под нос что-то весёлое, начал хлопотать у костра, на котором уже активно булькал котелок.
Мы с Максом и Лёнькой готовились к вылазке в город. Для транспортировки печки от УМС до Колхозных озёр решили воспользоваться старыми колясками, накопившимися с зимы, собрав из нескольких поломанных одну. Коляски мы бросали в небольшой овраг за железнодорожными путями. Верёвку, фонарь, гвоздодёр, плоскогубцы взяли с зимовья. Ещё решили прихватить ради такого торжественного случая Лёнькин магнитофон «Весна», с несколькими кассетами.
Тайга погружалась в сумрак, наступала ночь. Филин позвал нас к столу, на котором ароматно дымился наваристый грибной суп, а рядом стояли наши разнокалиберные алюминиевые и эмалированные миски и источала жар стопка ландориков[66].
Мы, налив полные миски, ели суп и нахваливали:
– Молодец, Ванька!
– Чтоб мы делали без такого повара!
– Не суп, а сказка!
Макс, доедая свою порцию, обратил внимание на странный осадок на дне миски в виде маленьких белковых капсул с чёрной точечкой на конце.
– Странно, – бурчал Макс, разглядывая осадок, но, хоть и с опаской, всё же продолжал есть.
– Вано, а что за приправу ты в суп сыпал? – простодушно полюбопытствовал Лёнька. – По-моему, она немного горчит.
И тут пришла моя очередь удивляться. Взбаламутив суп в своей миске, я тоже обнаружил загадочный осадок. Но, в отличие от своих компаньонов, с малых лет являясь заядлым грибником, сразу сообразил, в чём подвох.
– Ванька, а ты грибы чистил? – поинтересовался я у друга. – На наличие инородных тел проверял?
– Нет, – смущённо ответил Филин и произнёс фразу, которую я до сих пор не могу вспоминать без улыбки: – А надо было?
– В чём дело? – недоумевал Макс.
– Дело в том, что в супе черви, – спокойно ответил я, а затем зачерпнул и отправил в рот очередную ложку.
Макс выплеснул остатки супа на землю и побежал к баку с водой промывать рот. Лёнька, сдерживая порывы рвоты, покраснев и выпучив глаза, последовал за ним.
– Подумаешь, черви! – беззлобно возмутился Филин. – Если б им не сказали, они б и не заметили.
Доев свою порцию, я снова потянулся к котелку.
– Ну что, Ванька, добавку-то будем? – поинтересовался я у повара.
– Конечно, будем, – спокойно ответил он с полным ртом, – не пропадать же добру.
И мы съели ещё по одной миске. Только большинство червячков мы уже деликатно вылавливали и выбрасывали – они действительно немного горчили.
Когда мы переплыли Гилюй, наступила ночь. Небо затянуло тучами, и посыпал мелкий дождь. Стало холодно, как в сентябре. Но мы были в ватных телогрейках, которые хоть и начали промокать, но всё равно грели нас.
У железнодорожного полотна в знакомом овраге нашли коляску и нужные запчасти. Нести её Макс обязал Филина в наказание за суп «с сюрпризом». Филин, чувствуя за собой вину, безропотно подчинился.
Добравшись до пустынного ночного шоссе, мы включили на всю громкость магнитофон. Шли и слушали под дождём Сандру. На крутом спуске в пяти километрах от города мы вытянулись цепью поперёк шоссе, и чёрный мокрый асфальт глянцево блестел впереди; причудливо темнели на его натруженном теле извилистые вены трещин. А по бокам от нас чернела пропасть тайги, слившаяся с пропастью Вселенной. И нам казалось, что никого, кроме нас, сейчас нет в этом мире. И что эта блестящая лента асфальта с далёкими манящими огнями впереди будет бесконечной.
And we'll be together,
(With a little luck, a little luck)
We'll be coming out of the dark,
Say you will, say you'll come my way…[67]
Летал над ночным шоссе голос Сандры, и мы нестройно подпевали ей…
Печка, за которой мы пришли, была ещё тёплой. Умээсовские, видимо, разошлись совсем недавно. Мы сняли дымоходную трубу, которая надевалась на обрезок трубы меньшего диаметра, вваренный в печку, а затем вынесли и саму печку. Вытряхнув золу, понесли её вдвоём с Максом, а Филин с Лёнькой взвалили себе на плечи трубу.
Соблюдая конспирацию, мы не стали проходить через посёлок, что было, безусловно, проще и короче, а понесли печку в обход по лесу до очистных сооружений. Из тех же соображений не включали фонарик и не разговаривали. Миновав котлованы со зловонной жижей и пройдя около административно-технических строений, где подверглись напористому облаиванию стаи собак, мы наконец вышли на шоссе. Печка была очень тяжёлой, и мы испытали огромное облегчение, когда положили её вместе с трубой на коляску и без особых усилий повезли по ровному асфальту.
А дождь между тем всё накрапывал. И даже немного усилился.
До Колхозных озёр мы добрались без приключений. Снова слушали магнитофон, но на этот раз нас развлекал Андрей Разин с песнями «Ах, Кристина!», «Красный лимузин» и ещё какими-то.
Когда мы строились зимой, наш колясочный отрезок пути заканчивался перед железнодорожным полотном, от которого мы уже напрямик двигались через заснеженные озёра и мари к Гилюю, перенося доски на руках. Летом же такого прямого пути не было, приходилось петлять по тропам. Но зато летом можно двигаться по грунтовой дороге, ведущей от железнодорожных путей до Лебяжьего озера. По этой дороге мы и повезли коляску. Грунтовка была значительно хуже асфальта, к тому же часто ныряла в глубокие лужи, которые объехать было нельзя, но всё же везти по такой дороге груз было легче, чем нести на руках. Не доезжая ста метров до конца дороги, почти у Лебяжьего озера сломались и отлетели сразу все четыре колеса. Но мы даже не расстроились; наоборот, мы поблагодарили судьбу, что этого не случилось раньше – в начале или в середине пути.