Я вышел на берег, сел под высокой раскидистой черёмухой и стал размышлять, глядя на речную даль: «Впереди завалы и непроходимый берег и позади завалы. Но от дороги, которую я прошёл, я хоть знаю, чего ожидать, и знаю, сколько идти до жилых мест – максимум два-три дня до посёлка Могот. А впереди сплошная неизвестность. Надо идти назад. Только назад …»
Приняв правильное решение, я, сморённый солнечным теплом, усталостью и голодом, благополучно заснул.
Проспал я бессовестно долго и проснулся лишь вечером. Причём проснулся как-то внезапно, словно бы от толчка. Как будто сама тайга дала мне лёгкий подзатыльник: мол, проснись, раззява, на реке кое-что интересное.
На реке и вправду происходило кое-что интересное: от меня удалялась, собираясь скрыться за поворотом, наша лодка. А в лодке сидел Макс. Пока я спал сном праведника, он сплавлялся вниз. Не заметив меня спящего, он проплыл мимо. И я, если бы не проснулся, даже не узнал бы об этом.
– Макс! – хрипло произнёс я спросонок.
Вскочил и побежал за ним по берегу.
Лодка продолжала медленно удаляться, друг даже не обернулся, из-за шума близкого переката он меня не слышал.
– Макс, стой! Это я! Стой! – отчаянно кричал я.
Потом меня осенило. Я вогнал патрон в нижний ствол и выстрелил вверх. Вытащил латунную гильзу и снова выстрелил. Макс обернулся и заметил меня. Он интенсивно погрёб к берегу. Я, обрадованный неожиданной встречей, побежал, спотыкаясь и падая, к приближающейся лодке…
– Ну вот, значит, просидел я на той косе почти сутки и решил потихоньку сплавляться, высматривая тебя по берегам… – рассказывал позже Макс у костра.
Я вскипятил чай, пил его вприкуску с печеньем и слушал друга. Потом поведал ему о своих приключениях.
Для нас так и осталось загадкой, почему Макс не заметил разделение реки на два рукава. Возможно, второе русло сначала было узким, и друг принял его за мелководную коряжистую протоку, на которую путешественнику лучше не соваться. А может, запутался в ивовых островах, временами толпящихся на реке. Или увлёкся рыбалкой. Или попал в туман. И наконец, мистическая версия – стал жертвой проделок Харги, отомстившего за подстреленную неясыть, исстари считающуюся атрибутом потусторонних сил.
Уже в темноте мы растянули палатку.
Ночью был заморозок. Заводь, в которой мы с вечера поставили сети, покрылась прозрачным ледяным стеклом. Мы отдолбили лёд топором и собрали снасти. Удача подарила нам на этот раз трёх ленков и несколько щучек-травянок.
Днём не стало теплее. Наоборот, усилился ледяной северный ветер. Холодно было даже в телогрейках и толстых вязаных шапках, которые мы надели перед тем, как сесть в лодку и отправиться в путь.
Мы почти не рыбачили. И не только из-за холода и ветра, но и из-за того, что часто стали попадаться перекаты с большими, коварно торчавшими обледенелыми валунами, между которыми за доли секунды нужно было найти безопасный проход.
Иногда над рекой пролетали табунки уток. Холод выжимал их из соседней Якутии на юг. Патронов у меня теперь было в достатке, поэтому несколько раз я стрелял по ним. Выбил крякву, которая отправилась в рюкзак к ленкам и щукам.
Поворот исчезал за поворотом, река несла нас вдаль. Мы снова были вместе. Не нужно было думать о том, как построить плот или добыть пищу. Все трудности и приключения остались позади. Скоро Могот впадёт в полноводный Гилюй, и плыть будет намного легче. А там уж и до нашего зимовья рукой подать. От этих мыслей становилось спокойно и весело на душе.
В какой-то момент течение реки стремительно усилилось. Впереди послышался гул очередного переката. Лодку швырнуло в бурлящий поток. И снова началась борьба со стихией. Не так-то просто лавировать между валунами на старенькой, неуклюжей, полусдутой двухместке, нагруженной рюкзаками и двумя беспокойными пассажирами. Несмотря на то что в такие минуты мы орудовали вёслами и шестом изо всех сил, всё же налетали время от времени на камни, отчего лодку разворачивало, подкидывало, вертело вокруг своей оси и заливало вспененной водой.
Но вот бешеная сила переката ослабела. Макс положил мокрый шест поперёк лодки, а я опустил вёсла, отдавая нашу посудину на милость хоть ещё и сильного, но уже безопасного для нас течения.
– Проскочили, – обрадованно сказал Макс.
Вдруг его глаза округлились.
– Серёга, уходи вправо! Топляк!
Но уходить было уже поздно. Я даже не успел схватиться за вёсла. Прямо по курсу в нескольких метрах от нас из воды всплыла огромная корявая лиственница. Корнями она ещё держалась за подмытый берег, а рухнувший в реку ствол зловеще бултыхался поперёк течения, то всплывая на поверхность воды, то исчезая в ней.
До столкновения оставались считанные секунды. Я с обречённым ужасом понял, что сейчас мы перевернёмся.
– Поздно, бабушка, пить боржоми, – только и успел вымолвить я.
В тот же миг наше судёнышко со всей инерцией своей массы, помноженной на скорость течения реки, налетело на злополучное дерево. Лодку подбросило вверх.
Я не помню, как меня выкинуло за борт. Не помню, как наша лодка совершила оверкиль[73] и в воду высыпались все наши пожитки. Помню лишь водоворот, в котором кружила меня река. Синее прозрачное и очень далёкое небо. Танцующие в стремительном хороводе облака. Помню, что всплыло в памяти сегодняшнее число – 6 сентября. Именно так и вспомнил – сегодня 6 сентября. А к чему вспомнил, не знаю до сих пор… И ещё помню, что мне было совсем не страшно, совсем не холодно в этой ледяной воде. Было состояние отупения и покоя.
– Серёга! Серый! Хватайся за руку! – вернул меня к реальности голос Макса.
Мир снова наполнился шумом и движением воды. Я вдруг осознал, что тону, я ведь не умел тогда плавать. Я увидел Макса, лежащего на перевёрнутой лодке, который отчаянно тянулся ко мне. Увидел, как несёт нас к залому, ощетинившемуся грудой чёрных брёвен.
– Серёга, хватайся за мою руку! – снова закричал Макс.
Вода уже успела наполнить мои болотники, пропитать телогрейку и всю одежду под ней. Я неуклюже барахтался, но всё же сумел дотянуться до Макса. Он схватил меня, подтянул к лодке и за шкирку вытянул из воды наполовину. Дальше я уже справился сам.
Лодку продолжало нести к залому.
– Серый, греби руками к противоположному берегу! Если затянет под залом, нам хана! – командовал Макс сквозь шум реки.
Мы изо всех сил отгребали от залома и вскоре оказались на безопасном месте. Теперь перед нами стояла новая задача: надо было спасти вещи, которые уносило течением. Продолжая плыть верхом на днище перевёрнутой лодки, мы поймали «лягушку» – лодочный насос и небольшой рюкзак со спальными мешками и другими тряпками, которые не успели промокнуть и хорошо держались на воде. Остальные вещи спасти не удалось. Утонули сети, ушли на дно тяжёлые рюкзаки с палаткой, топорами, котелками, кружками и патронами. Исчез в водной пучине сохатиный рог, который я нашёл на солонце.
Поняв, что Могот больше ничего нам не отдаст, мы поплыли к противоположному берегу, где виднелась широкая галечная коса, свободная от растительности.
Только оказавшись на берегу, я вспомнил о «Белке».
– Макс, а ты ружьё не видел? Куда его унесло? – в тревоге спросил я у друга.
– Ружьё не видел, – улыбнулся Макс, – а двуствольную шайтан-палку видел. Она, как ни странно, висит у тебя за спиной.
– Как висит? За какой спиной? – тупо удивился я, но тут же почувствовал тяжесть ружья, которое всё это время было на мне и не потерялось благодаря ремню, перекинутому через грудь.
Макс, видя моё искреннее удивление, рассмеялся. За ним рассмеялся и я.
Повеселившись, мы стали подсчитывать потери. Утонуло всё самое ценное, кроме «Белки». У нас осталась лодка без вёсел, насос, спальники, несколько малоценных тряпок, пакет раскисших сырых макарон и жестяная банка с намоченным сахаром.
– Не густо, – покачал головой Макс, оглядывая наше «богатство».
Мы разожгли костёр, разделись догола, выжали вещи и стали сушиться.
– Что делать будем? – спросил я у друга.
– А что тут делать, – ответил он, – высушимся, переночуем у костра, а завтра переплывём реку и пойдём на восток, там железная дорога недалеко, по ней или в Тынду пойдём, или в посёлок Могот. Сплавляться дальше без вёсел, продуктов, патронов и удочек смысла нет.
Вечером, сидя у костра, мы ели фирменное блюдо, придуманное нами там же, на берегу реки. Раскисшие макароны мы мяли в руке, как тесто, нанизывали на ивовый прут, обсыпали сахаром и поджаривали над раскалёнными углями. Вкуснейшее печенье получалось, доложу я вам!
А ночью пошёл снег. Наш табор, тайга, весь Становой хребет исчезли под белым холодным покрывалом.
Проснувшись, я обнаружил, что лежу в лужице воды, которая образовалась под моим боком от подтаявшего снега. Было ещё темно. Небо на востоке только-только начинало светлеть, заснеженная тайга окрасилась в тёмно-синий предрассветный цвет. Костёр не горел, а тлел. От едкого горького дыма щипало в носу и в горле.
– Не спится? – услышал я голос друга.
– Угу, промок весь, – ответил я, вставая с камней.
– Может, тогда рванём? Пока соберёмся да речку переплывём, рассветёт.
Мы стали собираться. А сборы, надо сказать, у нас не были долгими: «Нищему собраться – только подпоясаться».
Переплыв реку, мы сдули лодку, простились с Моготом, с которым уже сроднились за эти дни, и пошли искать железнодорожный путь. Рюкзаков у нас не было. Сложенную лодку обмотали швартовочным шнуром и несли поочерёдно на плече. Остальные уцелевшие после крушения вещи тащили просто в руках. Со стороны мы, наверно, были похожи на кочующих лесных бомжей.
Вскоре наш путь пересекла узкая лесовозная дорога. На снегу чернели грязные следы от колёс большегрузной машины, прошедшей тут незадолго до нашего появления. Мы решили идти по этой дороге. Куда-нибудь она нас приведёт.
Вскоре послышался гул мотора, и нас нагнал старый, обшарпанный лесовозный КрАЗ, за рулём которого сидел кореец. Мы жестами объяснили водителю, что направляемся в посёлок, в ту же сторону, куда едет и он, и попросили подвезти. Кореец кивнул, чтобы мы лезли в кабину.