– Доброй ночи!
И, разделившись, они направились каждый своим путём к маленьким, подобным кельям спаленкам, которые были верхом неудобства «Джезире Палас» отеля, и вскоре глубокая тишина воцарилась во всём здании. Весь Каир спал, кроме только того места, где в открытом решётчатом окне полная луна высвечивала повёрнутый вверх, к её серебряному сиянию, лик – бледное, наблюдательное лицо и тёмные, бессонные глаза принцессы Зиска.
Глава 6
На следующий день обычный курс течения событий возобновился в отеле «Джезире Палас», и все удовольствия и флирты костюмированного бала начали исчезать в том, что Ганс Брайтманн называет «вечностью». Люди были даже ленивее, чем обычно, и к завтраку спустились позднее, и девушки выглядели уставшими и измождёнными после слишком долгих танцев, но, с другой стороны, не осталось ни единого знака, который бы свидетельствовал о том, что прошедший праздник оставил за собой «следы» или имел бы далеко идущие важные последствия для чьей-то жизни. Леди Четвинд Лайл, тучная и со свиноподобным лицом, сидела на террасе над сложным куском вышивки крестом, обсуждая скандалы самым вежливым тоном и расспрашивая всех своих «дорогих друзей» с тем особенным видом искренней вежливости и благовоспитанности, который отличает определённых леди, когда они говорят гадости друг о друге. Её дочери, Мюриэл и Долли, послушно сидели рядом: одна за чтением «Дейли Дайал», как это подобает отпрыску её издателя и собственника, другая – над вязанием. Лорд Фалкворд развалился на балюстраде рядом с ними, и его прелестная мать, наряженная в довольно очаровательный девчачий костюмчик с изысканным вырезом – в талии не более двадцати двух дюймов – и в белый платок, откинулась на длинном шезлонге, став воплощением розового и напудренного совершенства.
– Вы так снисходительны, – говорила леди Четвинд Лайл, склонившись над своей вышивкой. – Так снисходительны, мой дорогой лорд Фалкворд, что я боюсь, вы не знаете людей так же хорошо, как знаю я. Я, благодаря положению моего мужа в журналистике, имею очень богатый опыт обращения в обществе и, уверяю вас, я не считаю принцессу Зиска персоной благопристойной. Она может быть совершенно учтивой – она может быть, – но она не принадлежит к тому типу людей, который нам привычен в Лондоне.
– Я бы лучше не стал об этом думать! – прервал её лорд Фалкворд резко. – Во имя Юпитера! От неё бы в Лондоне не осталось и волоска, знаете ли!
– Что вы хотите этим сказать? – спросила Мюриэл Четвинд Лайл с ухмылкой. – Вы, в самом деле, говорите такие забавные вещи, лорд Фалкворд!
– Неужели? – И молодой аристократ показался таким встревоженным и поражённым самой идеей о том, что он вечно говорил забавные вещи, что некоторое время даже пребывал в молчании. Наконец он собрался с силами и продолжил: – Эээ, что же, я хотел сказать, что женщины из общества мгновенно разорвали бы её в клочки. Её бы нигде не приняли, но повсюду за ней наблюдали бы; она бы не выжила с таким лицом и с такими глазами.
Его мать рассмеялась.
– Дорогой Фалк! Вы такой негодный мальчик! Вам не следовало бы делать подобных замечаний в присутствии леди Лайл. Она никогда ни о ком не говорит дурно!
«Дорогой Фалк» вздрогнул. Дай он волю своим чувствам, то воскликнул бы: «О Боже! неужели старую леди настолько трудно понять!» Но, как обстояли дела, он лишь нетерпеливо дёрнул свои усы и промолчал. Леди Четвинд Лайл в это время вспыхнула от раздражения; она почувствовала, что замечание леди Фалкворд содержало в себе сарказм, но она не могла на него как следует возразить, зная, что леди Фалкворд была «Королевой» в игре и что она сама, в соответствии со строгими законами геральдики, была и в самом деле только «Дамой» Четвинд Лайл в качестве жены простого офицера и вовсе не имела чести называться «её светлостью».
– Мне и в самом деле следовало бы извиниться, – сказала она чопорно, – если я ошиблась в своей личной оценке характера принцессы Зиска, но мне приходится доверять собственным глазам и тому, о чём говорят мне мои чувства, и, конечно, никто не способен оправдать чрезвычайную неосторожность в её поведении с этим новым человеком – этим французским художником Арманом Джервесом – прошлой ночью. Она ведь танцевала с ним шесть раз! И она, вообще говоря, позволила ему прогуливаться с ней до дома по улицам Каира! Они ушли вместе прямо в карнавальных костюмах, как были! Я никогда о таком не слыхивала!
– Ох, в этом не было ничего примечательного, – сказал лорд Фалкворд. – Прошлой ночью все прогуливались в маскарадных костюмах. Я вышел наружу в своём неаполитанском наряде с девушкой и встретил Дензила Мюррея, который как раз спускался вниз по улице прямо вот здесь, и я принял его за флорентийского принца, клянусь жизнью! И, держу пари, Джервес так и не перешагнул порога дворца принцессы, поскольку этот прекрасный старый нубиец, её слуга, – парень с лицом, как у мумии, – захлопывает ворота перед носом у каждого и говорит на гортанном французском: «La Princesse ne voit per-r-r-sonne!17» Я это уже проверял. И говорю вам – туда ходу нет!
– Что ж, мы все отправимся в таинственный дворец в следующую среду вечером, – сказала леди Фалкворд, прикрыв глаза с изящным томным видом. – Это будет чудесно, и, надеюсь, мы узнаем, что нет там вовсе никакой тайны.
– Два месяца назад, – внезапно произнёс мягкий голос позади них, – дом или дворец Зиска был пуст.
Леди Фалкворд слегка вскрикнула и оглянулась.
– Боже мой, доктор Дин! Как же вы меня напугали!
Доктор сделал извинительный поклон.
– Мне очень жаль. Я забыл, что вы так чувствительны, прошу меня простить! Как я говорил, два месяца назад дворец принцессы Зиска был пустынным бараком. Прежде, как я слышал, это был дом некоего известного персонажа, но он пришёл в упадок, и никто его не арендовал даже в самый пик каирского сезона, пока его не приобрёл тот самый нубиец, о котором вы только что говорили, – любопытный нубиец с лицом мумии; он занял его и обставил мебелью, и, когда всё было готово, мадам принцесса явилась на сцену и с тех пор там проживает.
– Я гадаю, что общего у неё с этим нубийцем? – сказал лорд Четвинд Лайл серьёзно.
– Совсем ничего, – ответил доктор спокойно. – Он самый простой слуга – тот тип людей, который «отчитывается» за безопасность женщин гарема.
– Ах, вижу, вы навели справки относительно принцессы, доктор, – сказала леди Фалкворд с улыбкой.
– Так и есть.
– И вы что-нибудь о ней узнали?
– Нет, ничего общественно значимого, кроме разве что двух моментов: во-первых, что она не русская; во-вторых, что она никогда не была замужем.
– Никогда не была замужем! – вскричала леди Четвинд Лайл, затем, вдруг повернувшись к своим дочерям, она ласково сказала: – Мюриэл, Долли, идите в дом, дорогие мои. Для вас становится слишком жарко на этой террасе. Я присоединюсь к вам через несколько минут.
«Девочки» послушно встали с довольно невинным и юным видом и, к счастью для них, не заметили непочтительной улыбки, что заиграла на лице молодого лорда Фалкворда, которая немедленно отразилась и на искусственно раскрашенном лице его матери, по поводу манеры их изгнания.
– Определённо нет ничего неподобающего в том, чтобы никогда не побывать замужем, – сказал доктор Дин с насмешливо-серьёзным видом. – Подумайте, моя дорогая леди Лайл, неужели нет ничего целомудренного и прекрасного в виде старой девы?
Леди Лайл резко посмотрела вверх. У неё возникла мысль, что и над ней, и над её дочками насмехались, и она с трудом сдерживала свой восстающий нрав.
– Так вы называете принцессу старой девой? – спросила она.
Леди Фалкворд казалась удивлённой; её сын открыто рассмеялся. Но лицо доктора было совершенно спокойным.
– Я не знаю, как ещё её называть, – сказал он с задумчивым видом. – Она уже не подросток и имеет слишком сладострастное очарование для инженю18. И всё же я признаю, что её едва ли назовёшь «старой», разве что на просторечии современного брачного рынка. Наши нынешние повесы, знаете ли, предпочитают молодых жертв, и я воображаю, что принцесса Зиска оказалась бы слишком старой и, быть может, слишком умной для большинства из них. Честно говоря, она не производит на меня впечатления принадлежности к какому-либо конкретному возрасту, но раз она не замужем и является, так сказать, девушкой, вполне развитой, то я волей-неволей обязан называть её старой девой.
– Она бы не поблагодарила вас за такой комплимент, – сказала леди Лайл со злобным оскалом.
– Уверен, что нет, – вежливо ответил доктор, – но я думаю, что у неё очень немного личного тщеславия. Её ум слишком озабочен чем-то более важным, чем оценка собственного поведения в глазах общества.
– И что же это? – спросила леди Фалкворд с долей любопытства.
– Ах! в этом-то и сложность! Что же это такое, что заботит нашу прекрасную подругу больше, чем зазеркалье? Хотел бы я знать, но не могу понять этого. Это тайна, столь же глубокая, что и та, которую хранит сфинкс. Доброе утро, монсеньор, Джервес! – И, повернувшись, он обратился к художнику, который как раз в этот момент ступил на террасу, неся краски и огромный холст, стянутые вместе в удобную форму. – Вы собираетесь набросать какой-то живописный уголок этого города?
– Нет, – ответил Джервес, апатично приподнимая свою белую шляпу от солнца перед присутствующими дамами с учтивым, и всё же несколько безразличным изяществом. – Я иду к принцессе Зиска. Мне, вероятно, придётся успеть выписать весь её образ за это утро.
– Портрет в полный рост? – спросил доктор.
– Думаю, нет. Не с первой попытки, во всяком случае, только голова и плечи.
– Вы знаете, где её дом? – спросил лорд Фалкворд. – Если нет, то я с вами прогуляюсь и покажу дорогу.
– Благодарю, вы очень любезны. Я буду вам очень обязан.
И, ещё раз приподняв шляпу, он медленно отошёл в сторону вместе с молодым Фалквордом, который шагал рядом с ним с бо́льшим воодушевлением, чем этот измученный и нескольк