– Ох, так вы не принадлежите к числу её поклонников? – спросил доктор Дин, улыбаясь.
– Нет, а вы?
– Я? Боже мой, мой дорогой молодой сер, я никогда в жизни не влюблялся в женщину! Это не то, что вы бы назвали влюблённостью. В возрасте шестнадцати лет я написал стихи зрелой сорокалетней девице – женщине с исключительной фигурой и всё такое; она отвергла мои ухаживания с презрением, и с тех пор я никогда больше не был влюблён!
Все они засмеялись, даже грустное лицо Дензила Мюррея озарилось на секунду яркой улыбкой.
– Где же вы писали портрет принцессы? – неожиданно спросил Росс Кортни.
– В её доме, – отвечал Джервес, – но мы были не одни, так как очаровательная красотка имела около двадцати вооружённых слуг под рукой. – Среди слушателей пролетел ропот удивления, и он продолжил: – Да, мадам очень хорошо защищена, уверяю вас, так же хорошо, как если бы она была первой фавориткой в гареме. Идёмте, увидите мой набросок.
Он провёл их в личную гостиную, которую заполучил для себя в отеле на почти сказочных условиях. Это была маленькая комната, но её преимуществом стало длинное французское окно, которое выходило в сад. Здесь, на мольберте, находился холст, повёрнутый изнанкой к зрителям.
– Присаживайтесь, – сказал Джервес кратко, обращаясь к своим гостям, – и будьте готовы к ни на что не похожей неожиданности! – Он помедлил секунду, пристально глядя на доктора Дина. – Быть может, доктор, поскольку вы заинтересованы в парапсихологических явлениях, вы сможете объяснить, как я получил это лицо на холсте, потому что сам я не в силах объяснить этого себе.
Он медленно развернул холст и, едва скрывая восклицание удивления, которое одновременно вырвалось и у всех присутствующих людей, сам устремил на него взор, зачарованный исключительной притягательностью, даже более мощной, чем ужас или страх.
Глава 9
Что за удивительное и ужасное лицо это было! Что за уродливая страсть и боль! Какую агонию отражала каждая чёрточка её лица! Агонию, в которой следы божественной красоты задерживались только для того, чтобы представить весь облик ещё более отталкивающим и пугающим! Некая чувственная торжественность, смешанная с гневом и ужасом, проглядывала в нарисованных глазах; губы, плотно сжатые в жестокой кривой усмешке, казалось, того и гляди выпалят угрожающий крик; волосы, спускавшиеся чёрными толстыми прядями низко на брови, казались мокрыми, словно роса на окоченевшем трупе; и, прибавляя мистический ужас ко всему образу, отчётливые очертания черепа ясно просвечивали сквозь розовато-коричневые оттенки плоти. Не было действительно ничего общего у этого чудовищного рисунка с сияющей и блистательной красотой принцессы Зиска, и всё-таки в то же самое время присутствовала довольно слабая вероятность, что человек с богатым воображением мог бы решить, будто есть возможность для неё принять подобный облик после смерти. Несколько минут протекли в полном молчании, затем лорд Фалкворд вдруг поднялся.
– Я ухожу! – сказал он. – Это чудовищный портрет, он действует мне на нервы!
– Grand merci!34 – сказал Джервес с вымученной улыбкой.
– Ничего не могу с собой поделать, – заявил молодой человек, поворачиваясь спиной к картине. – Если я груб, то вы должны меня извинить. Я не слишком уравновешенный человек – моя мать подтвердит вам, что меня очень легко расстроить, – так что у меня всю ночь будет стоять перед глазами это ужасное лицо, если я сейчас же не выберусь на свежий воздух.
И без дальнейших замечаний он выпрыгнул в открытое окно прямо в сад и ушёл прочь. Джервес никак не прокомментировал его исчезновение; он направил взгляд на доктора Дина, который с очками на носу пристально вглядывался в картину, выказывая все признаки глубочайшего интереса.
– Ну что же, доктор, – сказал он, – теперь вы видите, что это совсем не принцесса.
– О да, это она! – спокойно отвечал доктор. – Если вы можете вообразить лицо принцессы, искажённое пыткой, то оно будет точно таким. Именно такое выражение лица она могла бы продемонстрировать, если бы внезапно встретила собственный насильственный конец.
– Но с чего бы мне изображать её такой? – спросил Джервес. – Она была совершенно спокойной и приняла самую живописную позу. Я набросал её такой, какою, как мне казалось, я её видел; каким же образом эта искажённая пыткой голова появилась на моём холсте?
Доктор задумчиво поскрёб подбородок. Это определённо была загадка. Он прямо посмотрел на Джервеса, словно в поисках ключа к разгадке тайны на лице прекрасного художника. Затем он повернулся к Дензилу Мюррею, кто не шевелился и не говорил.
– А что вы думаете об этом, эээ, Дензил? – спросил он.
Молодой человек будто очнулся ото сна.
– Не знаю, что и думать об этом.
– А вы? – сказал доктор, обращаясь к Россу Кортни.
– Я? Ох, я придерживаюсь того же мнения, что и Фалкворд: думаю, что это чудовищный портрет. И любопытно, что он похож на принцессу Зиска и одновременно совершенно не похож. Клянусь жизнью, это весьма мерзкая картина, знаете ли.
Доктор Дин встал и два-три раза пересёк комнату, нахмурив брови. Неожиданно он остановился напротив Джервеса.
– Скажите, – проговорил он, – нет ли у вас такого ощущения, что вы уже встречались с принцессой Зиска прежде?
Джервес выглядел озадаченным, потом медленно ответил:
– Нет, у меня нет точного воспоминания об этом. И в то же время я признаюсь вам, что в ней есть что-то такое, что всегда казалось мне знакомым. Тон её голоса и неповторимое звучание её смеха особенно поражали меня в этом смысле. Прошлой ночью, когда я танцевал с ней, то думал, не мог ли я встречать её в образе модели в одной из студий Парижа или Рима.
Доктор внимательно слушал, с минуту пристально глядя на него. Однако недоверчиво покачал головой, выслушав идею о том, что принцесса могла когда-то работать моделью.
– Нет-нет, это не то! – сказал он. – Я не верю, что она когда-либо была в модельном бизнесе. Подумайте ещё. Вы сейчас мужчина в самом расцвете лет, монсеньор Джервес, но оглянитесь назад, на вашу раннюю молодость, на то время, когда молодой человек совершает дикие, безрассудные и подчас нехорошие поступки; в эти безумные времена вы когда-либо разбивали женщине сердце?
Джервес вспыхнул и пожал плечами.
– Чёрт возьми! А я ведь мог! Кто теперь вспомнит! Но если и так, то как это связано с этим? – и он нетерпеливо указал на портрет.
Доктор сел и причмокнул губами с видом особенного наслаждения.
– Это имело бы огромное значение для этого, – ответил он, – говоря языком парапсихологии. Мне были известны подобные случаи. Мы сможем систематически вывести вот какое заключение: предположим, вы в своей юности обманули некую женщину и, предположим, что эта женщина умерла. Вы могли вообразить, будто избавились от неё навсегда. Но если её любовь была очень сильна и чувства негодования очень горьки, то я вынужден вам сказать, что вы никоим образом не избавились от неё навсегда, более того, вы никогда от неё не избавитесь. А почему? Потому что её душа, как и все души, нетленна. Теперь, беря это в качестве простого предположения и исходя из тех аргументов, что вы чувствуете несомненное восхищение принцессой Зиска, – восхищение, которое может оказаться, вероятно, несколько глубже простого платонического интереса… – здесь Дензил Мюррей поднял взгляд, глаза его зажглись болезненной злостью, когда он устремил их на Джервеса. – Почему-то душа той женщины, которую вы когда-то обманули, могла встать между вами и лицом новой страсти и бессознательно вызвать в вас образ искажённого пыткой лика раненного и не простившего вас Духа, который вы и изобразили вместо лица прекрасной чаровницы, чьи чары как раз начинают заманивать вас в ловушку. Я повторяю, что уже слыхал о подобных случаях. – И, не обращая внимания на удивлённые и недоверчивые взгляды его слушателей, маленький доктор скрестил свои коротенькие ручки на груди и обнял сам себя от исключительного довольства собственной странной теорией. – Факт в том, – продолжил он, – что вы не можете избавиться от призраков! Они окружают нас повсюду! Порой они принимают формы, порой довольствуются тем, что остаются незримыми. Но они никогда не упускают случая дать нам почувствовать своё присутствие. Часто во время представления какого-нибудь великого музыкального произведения они витают в воздухе в потоках мелодии, заставляя звучать её более дико и зловеще и замораживать кровь слушателей смутной тревогой и жутью. Иногда они появляются среди нас и наших друзей, таинственным образом прекращая дальнейший обмен любезностями или выражение симпатий, и иногда они встречают нас, когда мы одни, и шагают рядом, и невидимо беседуют. Обычно они добродушны, но случается им бывать и злобными. И единственное объяснение, какое я могу вам предложить, монсеньор Джервес, по поводу загадки этой картины, заключается в том, что призрак, должно быть, встал между вами и вашим холстом!
Джервес громко рассмеялся.
– Мой добрый друг, вы знаток искусства просить невозможного! Вы должны меня извинить, я скептик, и я надеюсь, что я также нахожусь во власти трезвых рассуждений, поэтому вы едва ли удивитесь моему категорическому отказу принять подобные нелепые идеи, в кои вы выступаете верующим.
Доктор Дин ответил учтивым лёгким поклоном.
– А я и не прошу вас принимать их, мой дорогой сер! Я лишь констатирую факты, а вы можете принимать или отрицать их, как вам будет угодно. Сами вы не способны выдвинуть ни одного объяснения того поразительного способа, которым явилась данная картина; я же предлагаю одно, которое является совершенно логичным в соответствии с открытиями парапсихологии, а вы отбрасываете его как нелепое. В таком случае, я бы посоветовал вам разорвать в клочки этот холст и сделать вторую попытку, вновь взявшись за кисть.
– Естественно, я попробую ещё раз, – ответил Джервес, – однако не думаю, что я уничтожу этот первый набросок. В своём роде он весьма интересен и для меня обладает особенным очарованием. Вы замечаете, насколько скрупулёзно прописаны черты египетского лица? Они похожи на контуры л