Джервес улыбнулся скользящей недоверчивой улыбкой.
– Вы так думаете? А вот я не уверен! Если любовь превращает мужчину в такого безнадёжно несобранного и нервного человека, как я сегодня, тогда любовь – весьма дурное заболевание.
– Это самое худшее заболевание в мире! – проговорил Дензил поспешным и диковатым голосом. – Самое жестокое и мучительное! И от него нет лекарства, помимо смерти. Бог мой, Джервес! Вы только вчера были мне другом! Я и представить себе не мог возможность испытывать к вам ненависть!
– И всё же вы теперь меня ненавидите? – спросил Джервес, держа слабую улыбку на лице.
– Ненавижу вас? Да я мог бы убить! Вы были с ней!
Джервес тихонько взял его руку.
– Мой добрый Дензил, вы ошибаетесь! Признаюсь вам откровенно, что я мог бы быть с нею, – вы говорите о принцессе Зиска, конечно же, – если бы это оказалось возможным. Но в настоящее время её нет в городе, по крайней мере, согласно словам трупоподобного нубийца, что торчит там вместо лакея.
– Он врёт! – воскликнул Дензил с жаром. – Я видел её утром.
– Надеюсь, вы воспользовались своей возможностью, – невозмутимо проговорил Джервес. – Так или иначе, в настоящий момент она вне зоны видимости.
На несколько минут между ними воцарилось молчание, затем Дензил снова заговорил:
– Джервес, это всё бесполезно; я не вынесу этого. Мы должны всё выяснить! Что всё это значит?
– Сложно объяснить, мой дорогой мальчик, – отвечал Джервес полусерьёзным тоном. – Это значит, я полагаю, что оба мы влюблены в одну женщину и что оба мы пытаем своё счастье с нею. Но, как я уже говорил вам тогда ночью, не вижу причин для ссоры между нами. Ваши намерения в отношении принцессы самые благородные, а мои – бесчестные, и я этого не скрываю. Если вы её завоюете, то мне придётся…
Он замолчал, и в глазах промелькнула внезапная тень, что показалась чернее натурального цвета его глаз.
– Вам придётся?..
– Совершить отчаянный поступок, – закончил Джервес. – И что это будет за поступок, зависит от настроения момента. Тигр, пощадивший свою жертву, ненормальный зверь; сильный мужчина, отказывающийся от женщины, которую страстно желает, ещё менее нормален, чем этот тигр. Но давайте будем вести политику невмешательства. Ничто ещё не решено, ведь прекрасная леди не думает ни об одном из нас; давайте будем друзьями, пока она не сделает свой выбор.
– Мы не можем быть друзьями, – сурово ответил Дензил.
– Добро! Тогда будем врагами, но благородными даже в ссоре, дорогой мальчик. Если нам придётся убить друг друга, то сделаем это цивилизованно. Вцепиться друг другу в глотки было бы чистым варварством. У нас есть определённый долг перед обществом; со времён Аракса времена несколько изменились.
Дензил мрачно смотрел на него.
– Аракс – это причуда доктора Дина, – сказал он. – Мне ничего не известно о египетских мумиях, и я и не желаю ничего знать об этом. Я живу настоящим, а не прошлым.
К этому моменту они уже подходили к отелю и плечом к плечу свернули в сады.
– Вам ясно? – спросил Дензил. – Друзьями нам не бывать.
Джервес одарил его глубоким учтивым поклоном, и они разошлись.
Ближе к позднему вечеру, примерно за час до ужина, Джервес, прогуливаясь по террасе отеля в одиночестве, заметил Хелен Мюррей, сидевшую на небольшом удалении под каким-то деревьями с книгой в руке, которую она не пыталась читать. В глазах её стояли слёзы, однако как только он приблизился к ней, она стремительно стёрла их с лица и приветствовала его, изобразив слабое подобие улыбки.
– Вы не уделите мне минутку? – спросил он, усаживаясь рядом.
Она утвердительно качнула головой.
– Я очень несчастный человек, мадемуазель Хелен, – начал он, глядя при этом с некой сострадательной нежностью, – мне бы хотелось похвастаться вашим расположением, однако знаю, что я его не заслуживаю.
Хелен хранила молчание. Слабый румянец окрасил её щеки, но глаза скрывались под длинными ресницами – она полагала, что он не мог их увидеть.
– Помните, – продолжал он, – наше доброе время в Шотландии? Ах, это такое безмятежное место, ваш дом в горах, с прекрасными пурпурными холмами, катящимися вдаль, и прекрасными болотами, поросшими душистым вереском, и журчаньем реки, что бежит меж берёз, елей и ив, весь день напролёт создавая музыку для тех, кто имеет уши, чтобы её услышать, и сердца, чтобы понять всю прелесть её мелодичного напева! Знаете, французы всегда более или менее симпатизировали Шотландии – какие-то древние ассоциации, вероятно, с романтичными временами Мэри, королевы шотландцев, когда лёгкие и изменчивые фантазии Шатлара и его братьев поэтов и лютнистов вносили смуту в сердца девиц высокогорья. Что это за яркая капелька на вашей руке, Хелен? Вы плачете? – Он переждал секунду, и голос его стал мягче и ещё более робким. – Дорогая девочка, я не стою ваших слёз. Я и вас не стою.
Он дал ей время, чтобы справиться с минутной слабостью, и затем продолжил тем же мягким и нежным голосом:
– Послушайте, Хелен. Я хочу, чтобы вы мне верили и простили, если сможете. Я помню те лунные вечера в Шотландии – благословенные и счастливые вечера, столь же сладостные, как и ароматные страницы в вашем девичьем молитвослове; да, и я не хочу играть с вами, Хелен или ранить ваше хрупкое сердце. Я вас почти полюбил! – Он проговорил эти слова со страстью, и на секунду она вскинула взгляд и посмотрела на него с каким-то страхом и в равной степени с печалью. – Да, я тогда сказал себе: «Эта девушка, такая искренняя, чистая и прекрасная, – настоящая невеста для короля; и если я смогу её завоевать – если!..» Ах, на этом мои размышления обрывались. Но я приехал в Египет главным образом, чтобы встретить вас снова, зная, что вы с братом в Каире. Откуда мне было знать, как мог я догадаться, что случится вся эта ужасная история?
Хелен с удивлением смотрела на него.
– Какая ужасная история? – спросила она прерывисто, густо краснея и затем бледнея лицом, а сердце её в это время яростно металось в груди.
Его глаза вспыхнули.
– Эта, – отвечал он. – Тайное и губительное порабощение женщиной, которую я никогда прежде не встречал до позапрошлой ночи; женщиной, чьё лицо преследует меня; женщиной, что притягивает меня к себе, словно сильный магнит, лишь для того чтобы унизить, как сумасшедшего дурачка и молить её о любви, которая, как мне уже известно, готова отравить мою душу! Хелен, Хелен! Вы не понимаете – вам никогда не понять! Прямо здесь, вот в этом воздухе, которым я сейчас дышу, меня преследует аромат её подвижных одежд; что-то неописуемо чарующее всё ещё притягивает меня к ней; это злое притяжение, знаю, но я не могу ему противиться. В природе каждого человека есть нечто коварное; я хорошо знаю, что и во мне есть нечто отвратительно злобное, и я не обладаю достаточной добродетелью, чтобы уравновесить это. И эта женщина – эта молчаливая, скользящая, сверкающая глазами женщина, что внезапно овладела всеми моими мыслями, – она побеждает, несмотря на все мои усилия; она вносит смуту во все добрые намерения моей жизни. Я признаю это и подтверждаю!
– Вы говорите о принцессе Зиска? – с дрожью в голосе спросила Хелен.
– О ком же ещё я могу говорить? – ответил он мечтательно. – Ей нет подобных; быть может, никогда не рождалось равных ей, кроме разве что Зиска-Чаровницы!
Как только это имя сорвалось с его губ, он резко подскочил с травы и остановился поражённый, словно заслышав внезапный призыв. Хелен Мюррей тревожно посмотрела на него.
– О, что с вами?
Он вынужденно рассмеялся.
– Ничего, ничего; просто безумие! Полагаю, что это тоже часть моего странного помешательства. Ваш брат страдает от того же недуга. Вам, конечно, об этом известно?
– Естественно, мне известно, – ответила Хелен, – к моему большому сожалению!
Он внимательно поглядел на неё. Лицо её своими ясными очертаниями и выражением тихой печали растрогало его больше, чем он желал признаться даже самому себе.
– Моя дорогая Хелен, – сказал он, усилием воли достигая спокойного тона, – я наговорил вам дикостей, вы должны меня простить! Не думайте обо мне вовсе – я того не стою! Дензил вбил себе в голову, что мы с ним должны поссориться из-за принцессы Зиска, но я вас уверяю, что не стану с ним ссориться. Он страстно увлечён ею, как и я. Самым лучшим для всех нас стало бы немедленно покинуть Египет, я чувствую это нутром, однако мы не можем. Что-то держит нас здесь. Вам ни за что не удастся убедить Дензила уехать, а я – я не способен заставить себя сделать это. В здешнем воздухе витает какая-то липкая сладость для меня и смутные предположения, воспоминания, мечты, истории – удивительные вещи, которые меня околдовывают! Хотел бы я осознать их, раскрыть или понять. Но я не могу, и в этом вероятно и кроется их тайная прелесть. Лишь одна вещь огорчает меня и это то, что я, сам того не желая, каким-то бездумным способом причинил вам боль; это так, Хелен?
Она быстро встала и с молчаливым достоинством протянула ему руку.
– Нет, монсеньор Джервес, – сказала она, – это не так. Я не из тех женщин, что принимают каждое сказанное мужчиной в шутку слово слишком близко к сердцу! Вы всегда были мне добрым и учтивым другом, и если вам в какой-то момент показалось, что у вас появились ко мне несколько более нежные чувства, как вы говорите, то уверяю вас, что вы ошибаетесь. Мы нередко заблуждаемся в этих вопросах. Хотела бы я, чтобы принцесса Зиска оказалась достойной той любви, на которую сама с такой готовностью вдохновляет. Но – увы! Одержимость ею моего брата представляется мне кошмаром. Я предчувствую, что она разобьёт его сердце и моё! – Краткий полувсхлип сбил её дыхание и оборвал речь на полуслове; она замолчала, но тут же продолжила, успокоившись усилием воли: – Вы говорите об отъезде из Египта – как бы мне хотелось, чтобы это было возможно! Но я говорила об этом с Дензилом ещё в ту бальную ночь, и он пришёл в ярость от этого предложения. Это словно какой-то злой рок.
– Это и