с его слух:
– Душа Аракса, слейся с моей душой! Ведь нынешняя жизнь так мимолётна! Никакое отрицание Бога больше не проникнет туда, куда мы идём, поскольку Ужасная и Вечная Истина затмит нас и наши судьбы! Захлопнулись врата Рая – широко распахнуты адские двери! Войдём со мной, моя любовь Аракс! Умри, как умерла и я, неготовая и одинокая! Умри и возродись к новой жизни, подобной моей: столь же мучительной, исполненной отчаяния и ненависти!…
Она резко отступила, поскольку он, убеждённый теперь в существовании бессмертия, вдруг исполнился странного мужества и решимости. Что-то сладостное и тонкое пробудилось в нём – чувство силы, глоток радости, которая полностью превозмогла весь страх смерти. Древняя любовь оживала, крепла в душе, и его взгляд покоился на призрачной тени позади него уже не с ужасом, а с нежностью. Она была Зиска-Чаровницей – его любовью, самым дорогим в его жизни когда-то, в далёкие времена; она была прекраснейшей из женщин и даже более того, она была верна ему! Да, он вспомнил это, как вспомнил и её! Каждый изгиб её прекрасного тела существовал только для его счастья; и для него одного её губы, сладкие и нежные как бутон розы, расточали свои поцелуи. Она любила его так, как немногие женщины способны любить, а он вознаградил её преданность смертью и вечной пыткой! Мучительный крик сорвался с его губ, и он протянул к ней руки:
– Зиска! Прости, прости!
При этих словах он увидел, как лицо её вдруг переменилось: весь ужас и мучительное выражение сошли с него, как уплывающее облако, и прекрасное, как у ангела, оно улыбалось ему, глаза смягчились и затеплились любовью, губы задрожали, прозрачное тело вспыхнуло живым светом, и мистическая красота вернулась к тёмным волосам! Исполненный счастья при виде её удивительной прелести, он не чувствовал больше никакого холода и ужаса надвигавшейся смерти в сердце, божественная страсть вдохновляла его, и в последнем напряжении угасавших в нём сил он попытался собрать всю духовную красоту её существа в своих объятиях.
– Любовь, Любовь! – воскликнул он. – Не ненависть, а Любовь! Выходи назад из тьмы, душа женщины, которую я предал! Прости меня! Вернись ко мне! Ад или Рай – какая разница, если мы будем вместе! Выходи ко мне! Выходи! Любовь сильнее ненависти!
Эта речь его истощила, ледяная агония смерти сжала его сердце и поразила немотой, но он всё продолжал смотреть в прекрасные страстные глаза всепрощающей Любви, которые приветливо глядели на него, подобно звёздам из чёрного хаоса, в который он теперь, казалось, проваливался. Затем донёсся торжественный нарастающий звук огромных бьющихся крыльев в бурном воздухе, и весь свет гробницы внезапно испарился. Ещё одно мгновение он, выпрямившись, стоял во тьме, затем горящий нож, казалось, пронзил его грудь и он повалился вперёд, и последним мгновением его сознания было ощущение мягких объятий, которые уносили его прочь, прочь, – он не знал куда, и эти тёплые губы, сладкие и нежные, крепко прижались к его. И наконец из тяжёлого мрака прилетел Голос, который проговорил:
– Мир! Древние боги – лучшие боги, а закон совершенен. Жизнь требует жизни. Долг любви должно отплачивать любовью! Женская душа прощает, мужская раскаивается, поэтому они оба освобождаются от оков и памяти греха. Отныне они свободны, проклятие снято!
* * * *
В последний раз дрожащий, призрачный свет озарил великолепие гробницы и выхватил из темноты то место, где, упав рядом с золотыми горами и воспоминаниями из прошлого, лежало мёртвое тело Армана Джервеса. Поверх него сверкал огромный драгоценный саркофаг, и рядом с его безвольной рукой лежал щит из слоновой кости и меч Аракса с золотой рукояткой. Сияние света заколебалось и начало меркнуть в комнате, пока не превратилось в бледное свечение на тёмном лице мертвеца с гордо поджатыми губами и ровными чёрными бровями; свет замерцал, и ещё одна из бесчисленных тайн Великой Пирамиды оказалась похороненной в непроницаемой тьме.
* * * *
Напрасно Дензил Мюррей ожидал на следующее утро появления своего соперника. Он нетерпеливо мерил шагами землю, глядя на розовые оттенки рассвета, что разливался над широкой пустыней и освещал массивные контуры Сфинкса, пока наконец, напрасно прождав несколько часов, он не поспешил обратно в отель «Мена Хаус» и не встретился по пути с доктором Дином, чтобы излить на него свою злость и замешательство.
– Никогда не считал я Джервеса трусом! – горячился он.
– И не нужно так считать, – возразил ему доктор с серьёзным и обеспокоенным видом. – Сколько бы ни было у него недостатков, но трусость не была одним из них. Вы видите, я говорю о нём в прошедшем времени. Я же говорил, что ваша предполагаемая дуэль не состоится, и оказался прав. Дензил, не думаю, что вы ещё встретитесь с Арманом Джервесом или с принцессой Зиска.
Дензил сильно вздрогнул.
– Почему? Принцесса же здесь, в этом здании.
– Так ли это? – И доктор Дин несколько нетерпеливо вздохнул. – Что ж, посмотрим! Затем, повернувшись к пробегавшему мимо официанту, он спросил его: – Принцесса Зиска всё ещё здесь?
– Нет, сер. Она скоропостижно уехала прошлой ночью, отправилась в Фивы, как мне кажется, сер.
Доктор многозначительно посмотрел на Дензила.
– Слышали?
Но Дензил в свою очередь уже допрашивал официанта:
– Мистер Джервес у себя?
– Нет, сер. Он вышел вчера около десяти вечера, и я не думаю, что он возвратится назад. Один из слуг принцессы Зиска – высокий нубиец, которого вы могли раньше видеть, сер, – принёс записку от него, в которой говорилось, что его багаж нужно отправить в Париж и что деньги на оплату счёта за проживание мы найдём на туалетном столике. Всё так и оказалось, конечно же, но мы находим это довольно странным.
И, оглядев своих собеседников с почтительной улыбкой, официант продолжил свой путь.
– Они бежали вместе! – заключил тогда Дензил с удивлением и злостью в голосе. – Во имя неба, если бы я только знал, что этот план уже созрел в его коварном мозгу, то ни за что бы не пожал руки Джервесу вчера ночью!
– О, так вы пожали руки? – спросил доктор Дин задумчиво. – Что же, в этом нет ничего дурного. Это было правильно. Вы и Джервес более не встретитесь в этой жизни, поверьте! Он и принцесса Зиска несомненно, как вы говорите, сбежали вместе, однако не в Фивы!
Он помолчал мгновение, затем успокаивающе положил руку на плечо Дензилу.
– Давайте вернёмся в Каир, мой мальчик, а оттуда как можно скорее в Англию. Нам всем станет гораздо лучше вдали от этой ужасной земли, где мёртвые имеют гораздо больше власти, чем живые!
Дензил непонимающе уставился на него.
– Вы говорите загадками! – сказал он с раздражением. – Вы думаете, я позволю Джервесу от меня сбежать? Я буду преследовать его повсюду – клянусь, я отыщу его в Париже.
Доктор Дин через пару поворотов коридора, по которому они шли, резко остановился и пристально посмотрел своему молодому другу прямо в глаза.
– Идёмте, идёмте, Дензил. Довольно этих глупостей, – сказал он мягко. – С чего бы вам строить эти планы мести Джервесу? Он на самом деле ничего вам не сделал. Он был истинной половинкой той женщины, которую вы воображаете, что любили, был воплощением всех её грёз; и то, что они предназначались друг другу самой судьбой, не может вызывать у вас зависти или ненависти. Я говорю, что вы воображаете, будто любили принцессу Зиска, так как это была лишь игра горячих страстей молодости, спровоцированная почти неземной красотой женщины, но не более того. И если вы будете честны с самим собой, то заметите, что страсть эта уже остывает. Повторяю, вы никогда больше не увидите ни принцессы, ни Джервеса, так что постарайтесь этому порадоваться.
– Быть может, это вы помогли ему от меня сбежать! – холодным тоном предположил Дензил.
Доктор Дин улыбнулся.
– Это довольно грубо, Дензил! Но неважно! – он повернулся. – Ваша гордость задета, и вы всё ещё больны. Можете подозревать меня в чём угодно – сделайте из меня нового пандарена, если хотите, я не обижусь. Но знаете, я ведь часто вам говорил, что я никогда не вмешиваюсь в любовные драмы. Они слишком бурные, слишком опасные для жизни; посторонним в них лезть не следует. Я и не лезу. Возвращайтесь со мной в Каир. И когда мы снова окажемся на безопасных, твёрдых, лишённых романтики Британских островах, то вы позабудете всё о принцессе Зиска; или если и будете помнить, то воспоминания превратятся в ночной сон, нечто вроде смутной тени и неясного образа, который никогда не будет серьёзно беспокоить ваш разум. Вы мне не верите. А я говорю вам, что в вашем возрасте любовь – не более чем виденье; подождите несколько лет, пока она обретёт реальные формы, и тогда, помоги вам Бог, Дензил! Ведь вы станете крепким орешком! А пока давайте вернёмся в Каир и увидимся с Хелен.
Несколько успокоенный доброжелательностью доктора и слегка устыдившись своей вспышки гнева, Дензил уступил, и вечером они вдвоём возвратились в «Джезире Палас», где, конечно же, новость о странном исчезновении Армана Джервеса вместе с принцессой Зиска произвела настоящий переполох. Хелен Мюррей затряслась и побледнела, когда об этом услышала; престарелая жизнерадостная леди Фалкворд жеманилась и хихикала, заявив, что это была «самая очаровательная новость, какую ей приходилось слышать в жизни!», ведь побег в пустыне – это так «исключительно романтично!». Сер Четвинд Лайл сочинил из этой истории обычную высокопарную передовицу для своей газеты и весомо высказал мнение о том, что безнравственность французов совершенно выходит за пределы полномочий любого порядочного журналиста. Леди Четвинд Лайл, напротив, сказала, что этот скандал не был ошибкой Джервеса, это всё «та ужасная женщина», на которой он помешался. Росс Кортни подумал, что всё это было «подозрительно»; а молодой лорд Фалкворд заявил, что во всей этой истории было что-то непонятное для него – что-то «глубокое», чего аристократические качества его ума не могли допустить. И общество судило и рядило, пока слухи не доползли до Парижа и Лондона и имя известного французского художника, который столь странным образом испарился со сцены своего триумфа с прекрасной женщиной, о которой никто никогда прежде не слыхал, вскоре уже была у всех на устах. Ни единого следа Джервеса или принцессы Зиска не смогли обнаружить; в его чемодане не нашлось ни писем, ни документов – ничего, кроме нескольких костюмов; его ящик с красками и мольберт были отосланы в пустую студию в Париже, а также белый квадрат холста, на котором, как знал доктор Дин и другие, когда-то находился занимательный, но чудовищный портрет принцессы. Однако этот ужасный «первый набросок» полностью исчез, словно его и не бывало, и доктор Дин привлёк внимание Дензила к этому факту. Но Дензила это мало волновало, поскольку он воображал себе, что Джервес сам уничтожил его перед побегом из Каира.