Старший, встав на цыпочки, раскрошил двумя пальцами деревянную кукушку в часах и со злой иронией бросил:
— Вознесся, — его ждали неприятные минуты оправданий перед Диной Матиевной.
А Храпунов, по карнизу перебравшись на соседний балкон, уткнулся носом в вывешенные капитуляционными флагами сырые простыни. Однако это чересчур напоминало недавно пережитые напряжные минуты! Вывернувшись из прилипчивых влажных тряпок, Максим осторожно заглянул в чужую квартиру сквозь стекло балконной двери, жаль, меж пышными гардинами нашлась только скупая щелочка, и глаза долго привыкали к царящему там сумраку. Кто здесь обитал, он не ведал — редко бывал дома и не стремился поддерживать добрососедских отношений.
Предварительная разведка дала не так уж много информации: обстановка весьма не бедная, на стеклянном журнальном столике заложенная рекламным проспектом книга «Бесы» Федора Михайловича Достоевского. И никого, хоть в этом явь отличалась от приснившейся подляны.
Запор оказался не хитрым и, бесшумно помудрив с балконной дверью, Максим очутился в комнате. На цыпочках обогнув роскошный итальянский спальный гарнитур «Olimpia»,[9] завлекательно застеленный атласным бельем, Храпунов заглянул в следующую комнату, его интересовал только выход из этих хором. Выход Максим за следующей дверью не обнаружил, но если бы только в этом заключались Юркины трудности.
Эта комната не имела окон, и здесь правила бы совсем уж непроглядная темень, если бы не в двадцать ламп пылающая под потолком, да еще преломляющая огни тысячей хрустальных висюлек, чешская люстра. Одна из украшающих стены этой комнаты дверей явно скрывала ванну, и оттуда вместе с журчанием воды доносился афродизиачный женский голосок:
— …А фонари с глазами желтыми
Нас вели сквозь туман.
Любить я раньше не умела так
Огненно, пламенно!
В душе моей неосторожно Вы
Разбудили вулкан!..
Но песня предназначалась не Храпунову. Левым плечом к незваному гостю на кожаном пуфике от гарнитура «Zodiaco» орлом ерзало обнаженное по пояс лицо кавказской национальности. Средних лет, офицерские брюки с лампасами, на груди буйные заросли седой шерсти, на крючконосой физиономии такое выражение, будто гражданин способен по плеску воды сквозь запертую дверь ванной угадывать, какую часть тела сейчас моет вожделенная дама.
А на курчавом плече пороховая татуировка — сиськастая русалка, пронзенная бамбуком. Как тут не вспомнить, что зря Максим сачканул дежурство в противорусалочьем патруле?
На кресло от того же гарнитура был небрежно брошен майорский китель с регалиями воздушно-десантных войск и портупея, в которой просчитывался, черт побери, боевой пистолет.
Помоги мне, помоги мне!
В желтоглазую ночь позови!
Видишь, гибнет, сердце гибнет
В огнедышащей лаве любви!
— Выводила рулады под аплодисменты воды запершаяся сирена.
Максим еще не был стопроцентно уверен, что влип окончательно, хотя сон явно был в руку. Вернувшись назад, Храпунов почесал затылок, реквизировал глянцевую закладку из Достоевского, оторвал клок и принялся интенсивно жевать, остальное свернул в трубочку. Во рту стало горько и, не затягивая, Максим выставил в заселенную комнату только трубочку. Прицелился, зажмурился и дунул.
Жеваная бумажка противно-влажно шаркнула по выключателю, и все двадцать ламп под потолком дисциплинировано погасли, оставив в глазах стража слепящие круги. На цыпочках Храпунов скользнул к кобуре, его пальцы нашарили скрипучую гладкую кожу, только пистолет в кобуре уже не ждал его ласкового прикосновения.
Ствол уперся исаявцу в висок, и был он такой же студеный, как глаза смертельно больной Даши из сна. «Стечкин» — сделал безрадостный вывод Максим, при этом амулет на его шее вел себя совершенно индифирентно, никаких чар против нашего игумена не использовалось.
— Эй, ты кто такой здесь? — раздался над ухом Максима возмущенный голос с кабардинским акцентом.
— Водопроводчик, — нашел Максим время шутить.
Храпунова, не убирая ствола, поймали за грудки и грубо подтащили к стене. Здесь грудки отпустили, но ствол по прежнему продолжал подпирать висок, и кожа под ним отчаянно зудела.
Услужливо вспыхнули двадцать дочерних ламп люстры, лицо кавказской национальности брезгливо вытерло ладонь, которой нашаривало обслюнявленный выключатель, о брюки с лампасами.
— Эй, ты, такой, откуда здесь пришел? — стал сверлить глазами пленника восточный человек, — Зачем порог моего дома переступаешь? Говори, а то убивать буду!
Нам попугай грозил загадочно
Пальмовой веточкой.
А город пил коктейли пряные,
Пил и ждал новостей.
Оба, не сговариваясь, оглянулись на дверь ванной, на то и сирены. Хозяин положения свирепо почесал косматую грудь напротив сердца.
Вы называли меня умницей,
Милою девочкой.
Но не могли понять, что шутите
Вы с вулканом страстей!
— Ты сюда к Софье пришел? Она тебя звала?! — заподозрил самое худшее горячий восточный человек, ствол серьезней надавил на висок. И под ним зуд стал нестерпимей, чем если бы там паслась эскадрилья комаров.
— Я ваш сосед снизу, — проворно сменил легенду Максим, — вы здесь моетесь и в потолок стучите, а у меня протечка, и заснуть не могу. Я буду жаловаться! Из какой вы воинской части? я буду жаловаться вашему командованию!
Максим знал, что люди военные пуще попасть в плен боятся жалоб местного населения. Но дитя гор не струсил, а амулет дубово считал, что в коллизии мистика отсутствует напрочь.
— Нет, ты лжешь, я по глазам вижу, ты к Софье пришел. Молись, если веришь в своего Бога!
— А она красиво поет, — вдруг нашел время для комплимента Максим.
— Да, она очень красиво поет, — сатанея на глазах, согласился хозяин положения. — Она тебе уже пела?!
Вернулся тот подкожный шуг, который прессовал Храпунова во сне. Как тут не вспотеть? Ствол «Стечкина» соскользнул и остановился на щеке, но рука представителя гордого народа твердо вернула поцелуй смерти обратно.
Ямайским ромом пахнут сумерки
Синие, длинные,
А город каменный по-прежнему
Пьет и ждет новостей.
— Софья, ты скоро?! — неожиданно громко рявкнул Максим.
От наглости пришлого незнакомца лицо кавказской национальности на секунду потеряло ориентацию в пространстве и опустило оружие.
— Уже иду, дорогой! — донеслось сквозь плеск воды.
Восточный человек поборол слабость и обнаружил, что незваный злодей походкой вразвалочку двинул на выход.
— Стой, стрелять буду.
Максим щедро рассмеялся:
— Не получится, геноцвали, — Храпунов разжал ладонь и показал умыкнутую под шумок из пистолета обойму. Сунулся в одну дверь — кладовка, сунулся в другую — то, что надо. — Счастливо оставаться, — сделал ручкой исаявец с порога, — обойму я в почтовый ящик подброшу.
Короткий коридор оканчивался долгожданной дверью на лестничную площадку. И стоило Максиму сделать по тамошнему ковролину первый шаг, воздух огласила требовательная трель дверного звонка. Это вполне мог быть исаявский спецназ с обходом квартир соседней парадной в поисках сбежавшего игумена. Но геноцвали лучше владел обстановкой:
— Вай, муж вернулся! — взвыл восточный человек и окончательно выронил из ослабшей руки Стечкина на ворсистый ковер.
— А ты тогда кто? — отпрянул Храпунов.
— А я — Гиви, — чистосердечно призналось лицо кавказской национальности. — Мужчина должен спать с женщинами часто, но много, да?
Закат опять окрасил улицу
Красками дивными.
Но грозовые тучи кружатся
Над вулканом страстей.
— Не подозревая о нависшей грозовой туче, решила допеть песню купальщица.
— Делаем так, — сориентировался Максим, шастнул к креслу, помог Гиви нахлобучить китель, перепоясал портупеей, подобрал пистолет и сунул в безвольную лапу — на все про все три секунды. — Приглашай понятых.
В ушлых глазках Гиви растаяло отчаяние, и проснулся интерес, но не более. И тогда уже Максим за шкирку поволок восточного ревнивца — в прихожую, отщелкнул собачку замка и поднял руки в позицию «сдаюсь».
Входная дверь открылась.
— Софья, сколько можно звонить… — начал было втискивающийся в квартиру товарищ генерал и растерянно забыл закрыть рот.
— Понятые? — некачественно сделал вид, будто очень обрадовался, Гиви, — А почему только один понятой, протокол говорит — два понятых надо!
— Вы кто? — честно не понял генерал, хотя его пантакль аж лоснился от усилий.
— Кто-кто? Квартиры на хороший замок ставить надо, — затеял учить генерала и больно тыкать дулом пистолета в спину Храпунову Гиви, — Балконную дверь надежно запирать надо! На сигнализацию не жалеть денег надо! Почему только один понятой?
— Я — хозяин этой квартиры, — стер ладонью генерал выступивший под козырьком фуражки пот.
— Ах, хозяин? Проходи в комнату, хозяин, бумагу и авторучку готовь. Протокол писать будем, допрос вести будем, веселиться будем. Квартирного вора задержали.
Генерал, все еще отираясь в дверях, повторно утер лоб и, не уступая дорогу, подозрительно спросил:
— А с каких это пор квартирных воров ловит ВэДэВэ, а не милиция? — не такой уж дубиной стоеросовой оказался генерал.
Максиму ужасно надоели истеричные тычки стволом в спину, и он опустил руки в позицию «вольно».
— Улыбнитесь, — сам, безбрежно скалясь, посоветовал генералу Максим, — вас снимает скрытая камера, — и для убедительности ткнул пальцем в глазок соседней по площадке квартиры.