Современная генетика, например, лишила нас права надменно взирать на отдаленные годы: личность, очевидно, не изменилась за время так называемого «исторического» существования человечества. К этому заключению быстро подстраиваются археологи: начало урбанистического периода все более отодвигается. Находки совершаются в тех местах, где по местным условиям строили из камня и где сам климат способствует сохранности памятников.
Каждый отдельный роман имеет свои границы, и я еще не так полно показал связи с Византией и ее влияние, и контрвлияние: торговля, беглецы из Византии; свои, вернувшиеся домой, война… И очень не просто с религией, о чем я, помнится, говорил и в романе, и в примечаниях к нему. Были и другие связи, которым я просто не нашел места.
Вообще же, люди разных стран были неплохо взаимно осведомлены, не имея ничего, кроме лошади и бездорожья.
Мне хочется передать Вам свое убеждение в том, что считать людей прошлого ограниченными не только заносчиво, но и не научно. Характер и способности не зависят от образования. Я встречал людей неграмотных, обладателей ярких характеров и уму которых были доступны любые проблемы. Если же обратиться к истории, то люди умели с малыми средствами делать многое. Грандиозный по своей гибкости, запасу слов и прочему язык — творенье неграмотных наших предков.
19.III.1967
*
Уважаемый товарищ Майоров!
По поводу Вашего романа. Начну с примера из нашей жизни. Как-то в редакцию журнала пришел очень известный летчик с вопросом: «Думаю написать роман о полете на Луну. Как Вы думаете, стоит ли писать?» Ему ответили: «Приносите рукопись, тогда и будем судить».
С тех пор прошло лет десять, рукопись в редакцию не поступила, а так как летчик этот человек очень известный, то известно также, что никакого романа ни о полете на Луну, ни другого он не издал.
Вообще же, по опыту пишущих, могу Вас заверить, что писать можно о чем угодно. Важно суметь выразить то, что у вас есть, так, чтобы другим было интересно читать.
А начатое нужно самому доводить до конца хоть кровавым потом. Никто Вам не поможет. Была такая поговорка: «В твою брачную постель товарища ты не положишь…» Это значит, что в делах серьезных следует полагаться на себя. Писание тоже дело серьезное, это не в лавку послать за папиросами. Поэтому единственное, что могу Вам посоветовать — это заставить себя довести Вашу рукопись до конца. А потом дайте почитать соседям, знакомым, которые будут иметь смелость Вам сказать — либо скучная чепуха получилась, либо — вышла книга. Научить же советами и примерами стать писателем, по моему глубокому убеждению, никого нельзя.
25.I.1968
*
Уважаемый Виктор Иосифович[47]!
Очень приятно получить письмо из Омской области. Перед войной я работал в управлении строительством Омского шинного завода и, будучи страстным любителем охоты, проводил все выходные и отпуск с ружьем, встречая весьма много интереснейших людей в так называемых глубинках.
Вы очень правильно замечаете, что иные бытовые формы сохранились и поныне. В разных местах нашей Руси я встречал весьма компактную застройку, включая и крытый, мощеный двор. Это там, где много леса. Больше того, очень многие приемы ремесел весьма и весьма древни. И надо Вам сказать, что древние ремесленники умели делать великолепные по красоте и прочности вещи.
Еще не так давно в тех местах, где существовало домашнее ткачество, крестьяне работали, одеваясь в ткани собственного производства, ибо покупные фабричные ткани, хоть и дешевые, были невыгодны: быстро изнашивались. Еще в начале века умели в иных местах валять, например, непромокаемые армяки. Но это разговор длинный.
А вот тысячу лет тому назад драгоценности русских ювелиров — перегородчатой эмали и т. п. — имели всеевропейскую славу. Краски, как в тканях, так и в живописи — иконописи, обладали удивительной яркостью, долговечностью. Не тускнели веками, тогда как многие картины нашего времени, как, например, знаменитая «Украинская ночь» Куинджи, увяли, потускнели за полустолетие.
О «бедности». Давайте различим бедность от изнеженности. Достаточно свежая, пусть сравнительно однообразная пища, невзыскательность в быту, хорошее физическое развитие в результате жизни на свежем воздухе и всяческая закалка — это все подлинная роскошь. Мог бы Вам привести пример очень большого числа исторических лиц, которые вели скромный образ жизни с точки зрения «потребительской культуры». Была у нас поговорка: «На Руси никто с голода не умирал». Были мы и чище телом, чем европейцы, у которых не было бань; в средние века в Европе были очень распространены проказа и другие кожные болезни, каких на Руси не было. На все эти темы я мог бы распространяться без конца. Но есть один вопрос, который Вас должен интересовать особо. Знаете ли Вы, что Русь была правовым государством? У нас искони действовало обычное право, одним из сводов которого были «Краткая русская правда» и «Распространенная», записанные во времена Ярослава Мудрого.
Обычное право складывается в результате исторической эволюции, и в нем ближе всего сходятся развившиеся исторически юридические определения с исторически же развившимся чувством справедливости. В то время как законодательство, выработанное искусственно, путем заимствований, сложенное в пользу тех или иных классовых требований, часто кажется крючкотворством. Пример — у русского крестьянства бытовало убеждение, что земля должна принадлежать тому, кто ее обрабатывает, поэтому частновладельчество представлялось несправедливостью. Эта печать древнерусского обычного права, которую не могли стереть пять-шесть столетий господства писаного законодательства.
Об экранизации. Книга одно, экран и театр — другое совсем. Все экранизации, и наши, и заграничные, вызывали у меня протест, портили книгу. У кино свои законы.
10.II.1968
*
Дорогой Виктор Миронович[48], простите за долгий неответ на Ваше письмо.
…Я за телефоны и прочее, но они никак не решают судьбу человека, как ему быть счастливу.
Варвары всегда влюблялись в технику, полагая, что с ее помощью можно разрешить любое: политику, управление, искусство. Макиавелли в своем «Государе» дает уйму практично-технических советов для объединения Италии, не замечая, что техника его полностью уничтожит человеческую личность — следовательно, никакого государства ни как не получится. Но был тот трагический патриот столь же искренен, как всяческие изучатели искусства, надеющиеся открыть, наконец, тайны великих мастеров, чтоб можно было создавать красоту ремесленно-техническим способом. И так же, как в политике, упорное убеждение, что цель освящает средства, хотя она, цель, единственно из средств складываясь, является лишь функцией их, — так же и искусствоведы (тоже всегда) будут гнаться за фата-морганой «тайны» искусства. Посему умейте пахать себя самого, избегая рецептов.
По поводу подхода к истории. В этом бесконечно (для нас!) не то разматывающемся, не то сматывающемся клубке времени человек проявляет себя столь неисчислимо многогранным и для самого себя неожиданным, что и возможны все и всяческие личины искусств, личины событий — но только личины, человек же под ними всегда остается понятным. Вернее, должен бы оставаться понятным.
Наш общий знакомый, о котором Вы пишете, тоже выдумывает — в меру самого себя, как все мы, и как все мы, ограничен собственной личностью. Выше себя не прыгнешь, то есть, вне зависимости от высоты над уровнем моря, я уношу ввысь не более, чем самого себя.
…Мне кажется, что не страх был отцом религий, хотя в дальнейшем слабые люди охотно прибегали к запугиванию слабых же загробным наказаньем за нарушение не только правил морали общежитий, но и за упущения в части культовых форм. Ереси, в подавляющем числе своем, — суть спор о формах и формулах. И обо всем этом нужно думать с уважением, а не с насмешкой, ибо только сильные люди способны самоотреченно повлиять (и они влияли!) на человечество.
Мои воззрения на древнюю славянскую религию я изложил в «Руси изначальной». Но первые появления уверенности в существовании высшего, в наличии у человека души, существовали очень давно. Какие-то древнейшие погребения каких-то безнадежно забытых племен говорят об этом: голова трупа прикрывалась поддерживающими один другого плоскими камнями.
Что же касается «духовного порабощения», то оно, с теми или иными мощностями, существует постоянно. Гром-то гром, а вот многие естественники прошлого века чем далее лезли в сущее, тем более потрясались сложнейшей согласованности, для них явному продукту чего-то, перед которым, в масштабе его, высшего, человек и муравей почти одно и то же. Сейчас это уже подзабылось, как забыт и Спенсер, считавший, что «знания человеческие подобны воздушному шару: чем более он раздувается, тем более увеличивается площадь соприкосновения с неведомым».
Но и я, и каждый, все мы нуждаемся в конечном знании, окончательном объяснении. Да, вдобавок, в популярном. И еретик, о котором Вы поминаете, и ортодокс одинаково нуждаются в самоутверждении. А то, что к победителю пристают толпы и повторяют его слова, и доводят (не обязательно) до абсурда, и все смешивается в кашу без концов и начал, и гаснет в общей усталости, и усталость эта бывает иногда концом племени, нации, государства, и даже объявленной некогда всеми животворной идеи, а потом, отдохнув, новые люди пускаются в новые поиски, то сие есть жизнь наша. То есть не нынче, а от изначальной людской.
Простите за самоцитирование, но в «Руси Великой» в самом начале я объявляю язык русский отчиной, родиной. С экономикой, хотя эта штука очевиднейшая, могущая быть взвешенной на десятеричных весах, дело не столь (для меня лично, конечно же!) просто. С одной стороны, я не столь бездельник (кем ни работал!), чтоб отрицать ее величайшее значение. Страстно люблю экономические вопросы, и статистика вещь захватывающая. Но тут-то и возникает вопрос древнейший — что прежде, яйцо или курица?