вают. Также то, что Игорь, по Татищеву, ушел «сам пят», бросает тень на точность источника и заставляет предполагать, что он носил апокрифический характер.
Вообще же «История» Татищева заслуживает особого и серьезного критического исследования, ибо оно несомненно покажет, как «делают историю».
Как бы то ни было, а опираться на это единственное и противоречивое указание Татищева не приходится, все говорит против этого.
Кто виноват в указанной ошибке - сам ли Татищев или источник, которым он пользовался, сказать трудОскoлa, в четверг войска встретили своих разведчиков, высланных вперед, в пятницу же произошло сражение. Но пересказчик забыл, что Игорь ждал в четверг и пятницу Всеволода, что поход начался только в субботу.
Приняв же, что бой произошел 5 мая, Кудряшов и другие, естественно, принуждены искать Каялу где-то на самой границе Руси, а не в глубине половецких степей, на самом же деле настоящая Каяла лежит на расстоянии почти недели пути конного войска.
Здесь уместно будет еще сказать несколько слов о пути Игоря во время бегства из плена. Откуда он бежал - неизвестно. Татищев указывает прямо, что с берегов Донца.
«На заходе солнца послал конюшего по Лавора, а как оной пришел, сказал ему, чтоб он на заходе солнца за Донцoм приготовился».
Ипатьевская летопись говорит иное: «и посла Игорь к Лаврови конюшего своего, река ему: «Перееди на ону сторону Тора с конем поводным». Здесь, между прочим, прямое указание, что бежали только Игорь и Овлур.
Итак, по Татищеву, Игорь бежал с берегов Донца, по летописи - с берегов Тора. Оба утверждения имеют свои «за» и «против».
За то, что Игорь бежал с берегов Тора, говорят следующие соображения: 1) прямое указание летописи, источника несомненно более точного, чем «История» Татищева, 2) в летописи же сказано: «сии же пришед ко реце и перебред и вседе на конь», «перебред» - выражение, гораздо более применимое к степной речке вреде Тора, но не к Донцу, который можно «перебрести» только на конях, 3) в «Слове» сказано, что Игорь бросился горностаем к тростнику, который рос, конечно, по течению Тора, тихой степной речки, но не рос на Донце, в среднем его и довольно полноводном течении, наконец, 4) «Слово» говорит: «И потече к лугу Донца» - следовательно, Игорь только направлялся к Донцу, а не был на Донце. В отношении передачи Татищева нельзя не отметить, прежде всего, маловероятности того, что Игорь вызывал Овлура к себе, чтобы только отдать приказ, отдать приказ мог и конюший, который, согласно Татищеву, был осведомлен о готовящемся побеге (сам убеждал Игоря бежать). Летопись, согласно логике, так и передает это место, но Татищев пересказом искажает действительность.
«Против» Тора говорят следующие соображения: 1) Тор слишком близок был к Руси, держать Игоря в плену в зоне, в которой каждую минуту могли появиться русские, - было неблагоразумно; однако, если Игорь был в руках кочевника, обычно кочевавшего тут, то это возражение устраняется, 2) в летописи сказано: «и иде пешь 11 ден до города Донця».
Принимая во внимание, что Игорь имел проводника, да и сам, несомненно, отчасти знал эти места, затруднений в смысле дороги особенных не было. Беглецы замедляли ход из осторожности, но в общем стремились пройтtи как можно больше. Пройти налегке в день 40 верст ничего не значит. По собственной практике нам известно, что с грузом в 15 фунтов можно пройти около 56 верст в день. Русские мастеровые, как нам доподлинно известно, делали в день нормально 70 верст. Поэтому не будет преувеличением считать, что беглецы могли делать в среднем 50 верст в день. Не следует упускать из виду, что первую часть пути они сделали верхом, пока не загнали коней, а это означает не один десяток верст.
Таким образом, до города Донца на Уде беглецы могли сделать 550 верст, - расстояние, совершенно не соответствующее расстоянию от Тора.
Впрочем, эти соображения могут отпасть потому, что мы не знаем условий бегства, - может быть, беглецы передвигались только ночью, а днем были заняты добыванием пищи и сном.
За Донец, как местопребывание князя Игоря, говорят следующие соображении. Если Игорь брел через Донец, т. е. пересекал его, то, значит, он был на левом его берегу, ибо он еще раз пересек его через два дня.
У Татищева сказано: «И ту ночь, миновав все их обиталища, поехали через степь, и ехали два дни до русского брода, оттуда пошел в свой Новгород».
Из этого отрывка ясно, что беглецы ехали до брода, т. е. до места второй переправы через реку. Очевидно, Игорь сперва переехал на южный, правый берег Донцa, представлявший степь, а затем у русского брода опять перешел на северный, левый берег Донца, общий же путь был вдоль долины Донца, где беглецы находили воду и пищу (водяную птицу).
Если данные Татищева верны, местоположение русского брода может отчасти помочь решению вопроса, где был Игорь в плену. Если же будет выяснено, что это место значительно удалено к востоку от Тора, - это увеличит достоверность того, что Каяла была значительно более к востоку, и что Игорь был взят в плен половцем, жившим большей частью в восточных степях.
Где был «Русский брод», с достоверностью неизвестно, - любителям «Слова» поискать его в летописях и вообще в древних источниках далеко не бесполезно. Если верить Татищеву, беглецы употребили ночь и два дня для езды на лошадях, затем 11 дней шли пешком, очевидно, бросив у брода измученных лошадей. Все это говорит скорее в пользу того, что Игорь находился в плену где-то далеко.
«Русский брод» может пролить значительный свет на то, каким был обратный путь Игоря.
Здесь мы подошли к весьма важному факту, вытекшему из наших исследований над «Словом» и других исторических вопросов.
Хотя мы имеем академическое издание русских летописей со всеми вариантами, критической сводки содержания этих летописей, так сказать, перевода их нет. Комментарии также отсутствуют.
Каждый историк выдергивает из контекста летописей интересующий его материал, но общей «толковой» истории наших предков мы не имеем.
Если бы такая критическая сводка летописей имелась, то такие вопросы, как: где была Сальница, Каяла, русский брод и т. д. были бы давно решены помимо «Слова».
В настоящий же момент мы наблюдаем обратное явление: «Слово» заставляет нас делать в истории то, что сама история еще не удосужилась, т. е. привести в порядок и осветить полностью летописное наследие наших предков.
И в этом отношении «Слово» играет и будет еще играть свою роль, - роль катализатора в развитии наших исторических знаний.
10. ПРИЛОЖЕНИЕ
«Природа в «Слове о полку Игореве». (Критический разбор статей Н. В. Шарлеманя)
О природе в «Слове о полку Игореве» писал до сих пор, в сущности, только проф. Н. В. Шарлемань. Какое важное значение имеют элементы природы для познания «Слова», об этом мы уже достаточно говорили выше и показали на примерах, как многое предстает перед нами в совсем ином свете, если мы опираемся на правильно е понимание их.
Так как данные, сообщаемые Н. В. Шарлеманем, не всегда точны, а подчас трактуются, исходя из ошибочных исторических позиций, необходимо остановиться на них, чтобы дать возможность любителям «Слова» - не натуралистам, видеть элементы природы «Слова» не через очки единственного автора-натуралиста - Н. В. Шарлеманя, а с более объективных позиций.
Сколько нам известно, Н. В. Шарлемань опубликовал на русском языке только две работы, посвященные природе и в особенности животным, упоминаемым в «Слове»: первая в 1948 году напечатана в трудах отдела древнерусской литературы, VI, 111-124, вторая в 1950 г., по-видимому, в VIII томе тех же трудов, стр. 212-217. Первая из них, за исключением 2-3 промахов, отмеченных ниже, очень содержательная и дельная статья, вторая же вызывает самые решительные возражения, ибо Н. В. Шарлемань, пытаясь в своем пересказе еще больше опоэтизиpoвать «Слово», в некоторых местах совершенно исказил его.
Начнем с мелких деталей. Шарлемань (1950, с. 215) называет гепарда «самым быстроногим в мире зверем». Это безусловная ошибка. С гепардом охотятся из засады: стараются елико возможно ближе подкрасться к добыче: джейранам, сайгакам и т. д. И выпускают тут гепарда. На коротком расстоянии, до 400-500 метров, гепард может развивать очень большую скорость, а затем мгновенно выдыxaeтcя.
Главный успех лежит в неожиданности нападения и в том, что на коротком расстоянии антилопа не успевает развить скорость. Вообще же антилопы бегают гораздо быстрее гепардов. Поэтому признание гепарда «самым быстроногим зверем» несомненно сделано сгоряча.
Далее Шарлемань считает, что «пардус» «Слова» и гепард - это одно и то же, и приписывает гепардам «свирепый нрав». Насколько легкомысленно это утверждение, можно судить уже по оценке поведения гепарда. Гепарда везут в клетке в глубь пустыни, где еще есть джейраны, сайгаки и т. д., гепарда выпускают на полную свободу, он бросается на добычу, допустим, ловит ее и терпеливо ждет, пока не приедет хозяин и не возьмет добычу.
Что же тогда говорить о свирепости тигров? Попробуйте выпустить тигра в пустыню из клетки, пусть он поймает антилопу и испробуйте приблизиться к нему и отнять от него его добычу. Ни читателю, ни самому проф. Шарлеманю мы этого не рекомендовали бы.
На самом деле гепард добродушного нрава, легко приручаемое животное, телом и складом характера совершенно напоминающее домашнюю собаку. Держат его на цепи или в клетке на охоте только потому, что он может броситься на добычу раньше времени или не на ту, которую хочет добыть его хозяин.
Из летописи мы знаем, что «пардусы» бывали на Руси, но что это за зверь, и, главное, охотились ли с ним у нас, - нет решительно никаких данных, - обстоятельство, говорящее, что это была редкость, диковинка и только. Гепарда следует изъять из обращения в дискуссиях о «Слове».
Неточен Шарлемань и в другом месте. «облачная погода и буря, гнавшая смерчи с моря, благоприятствовали бегству», - говорит он. Никогда смерчей не бывает в бурю, они характерны только для очень жарких дней лета в послеполуденные часы и при отсутствии ветра. Наконец, буря не могла гнать «смерчи с моря». Морские смерчи, образованные из воды, бывают только на море и при прикосновении с берегом немедленно рушатся на землю. Дело же происходило не на берегу моря.
Странное впечатление производит фраза: «Беглецы направились к заросшей уремой, «лугом», долине Донца». Как это могла долина Донца зарасти лугом или уремой - ведает, очевидно, только Аллах и проф. Шарлемань. К сведению последнего, однако, можно сообщить, что слово «урема» означает не то, что он думает. Это и не порода деревьев вроде «дуб», «сосна», «ива» и т. д., это и не тип растительности вроде «кустарник», «кочкарник», «омшаник» и т. д., - это экологическая стация в долине реки с характерными деревьями, кустарниками, травами и pacпределением сухих и мокрых мест. На юге урему называют «плавней», на востоке «тугаем», в средней России, главным образом за Волгой, предпочитают употреблять слово «урема», а вообще это «пойма».
Оценивая в общем верно значение поведения гоголей, чаек и чернядей, Шарлемань не точен в передаче «Слова»: черняди не «беспечно плавали на реке», а были «на ветрех». В этом месте в «Слове» небольшая неясность, проф. Шарлеманю, как орнитологу, полагалось бы особенно разобрать и осветить это место, но он от этого уклонился.
Однако дело обстоит хуже, когда проф. Шарлемань начинает искажать текст «Слова», тут уж его комментарии теряют всякий смысл, ибо применены не к «Слову», а к его «замышлениям». Бегство Игоря он излагает так: «К счастью, не было в данной местности ворон… Не было и сорок… Молчали в ту пору и галки». «Слово» говорит совершенно противоположное: и вороны, и сороки, и галки - все они были, но молчали. В этом основной смысловой стержень отрывка. Н. В. Шарлемань этого не уловил, все это место исказил и поэтому споткнулся на «бесшумно скользящих в траве» полозах.
Такое небрежное обращение с текстом «Слова» приводит к тому, что отрывок о стугне Шарлемань излагает следующим образом: «В часы отдыха на реке поэт вспомнил далекую речку Стугну под Киевом, в «худой» струе которой утонул юный князь Ростислав. Автор противопоставил маловодной - «худой» стугне «ласковый Донец».
Прежде всего, откуда Шарлемань взял, что воспоминание о Стугне пришло «в часы отдыха на реке»! Такая безудержная фантазия, да еще в устах ученого, совершенно недопустима. К чему эти пустые выдумки, чтобы засорять только и без того засоренную литературу о «Слове»!
«Слово» нам говорит о совершенно другом. Донец начинает беседу с Игорем, Игорь ему отвечает и в этой беседе, а не «в часы отдыха» Игорь вспоминает о Стугне и говорит в благодарность комплимент Донцу. Все это Шарлеманем смазано, картина искажена.
К чему эта игра словами, что, мол, мне известно даже, в каком месте автору «Слова» пришла в голову та или иная мысль!
Наконец, никто еще не доказал и, вероятно, не докажет, что автор «Слова», как утверждает Шарлемань, бежал вместе с Овлуром и Игорем. Правда, Татищев говорит, что Игорь бежал «сам-пят». Но «Слово» и все летописи говорят в один голос, что бежало только двое: Игорь и Овлур. Наконец, где же здравый смысл? Неужели непонятно, что бежать целой оравой не только опасно, но и невозможно. Если Игорь, сказавшись усталым и ушедшим спать, еще мог обмануть бдительность сторожей, то не могли это сделать незамеченными еще трое, несомненно из самых приближенных к Игорю лиц. Наоборот, их роль была остаться на месте и елико возможно дальше продолжать пирушку, содействовать веселью и всячески отвлекать внимание сторожей.
Стремление Шарлеманя найти в «Слове» образы еще более поэтические, чем они есть на самом деле, приводит его к другому срыву.
«Здесь в его памяти, - пишет он, - возникла когда-то виденная картина: берег речки Немиги, усеянный костями русских, павших в междоусобном бою. Автор привык мыслить образами, взятыми из природы: он сравнил побелевшие от времени кости воинов с белыми цветами богульника -бологоми».
Трудно, прежде всего, понять, как могла возникнуть в памяти автора «Слова» картина берега речки Немиги. Баталистов типа Верещагина тогда еще не было. Очевидно, речь идет о том, что автор «Слова» видел своими глазами.
Но ведь битва на Каяле произошла в 1185 году, Игорь, по-видимому, бежал весной 1186 года, а битва на Немиге была в 1067 г., т. е. 119 лет тому назад! Не слишком ли уж долговечен, по Шарлеманю, автор «Слова», видавший кости на Немиге в 1067 году и даже участвовавший в походе в 1185 году? Не мог видать костей автор «Слова» и потому, что Немига, речка, пересекающая один из пригородов Минска, т. е. вроде Лыбеди в Киеве. А оставлять людей не похороненными, да еще своих же русских, никто в те времена не посмел бы. Не понимает Н. В. Шарлемань и образа, примененного в отношении к Немиге. И здесь, как и рядом, образ из жизни хлебопашца: не добром (т. е. зерном), говорит «Слово», были посеяны берега Немиги, а костями русских сынов. Кто и когда сеял семена багульника (кстати, не «богульника»)? Как можно сравнивать кости русских с цветами багульника, ведь они (кости) были посеяны, т. е. похоронены?
Очевидно, все эти соображения и в голову не приходят проф. Шарлеманю.
Не улавливает Шарлемань и других тонкостей «Слова». Когда «порохы» начали покрывать поля, реки мутно потекли, - случилось это не оттого, что «тучи пыли погнал ветер» перед надвигавшейся грозой, а потому, что войска половцев передвигались, это они многотысячными своими табунами подняли «порохы» (пороси), это они переправами через реки замутили воду в них. Надвигавшаяся черная туча тут ни при чем. «на костях павших животных, как бы созывая зверей, клекотали орлы», - пишет Н. В. Шарлемань. «Орли клектом на кости звери зовуть», - пишет «Слово». На деле нет ни павших животных, ни сидящих на трупах орлов, ни тем более нет клекота, ибо, как это прекрасно известно орнитологу Н. В. Шарлеманю, орлы клекочут, главным образом, в полете, реже сидя на отдыхе, на трупах же во время еды они никогда не клекочут, ибо еда обычно проходит всегда в драке с другими хищными или трупоядными птицами и тут уж не до клекота. В «Слове» только сказано: орлы сзывают зверей. Но картина, нарисованная Шарлеманем, принадлежит ему лично, а не автору «Слова».
Мы не можем останавливаться здесь на ошибочных толкованиях Шарлеманя о животных и их поведении в течение «двух ночей и двух утр». На деле было послеполуденное время с солнечным затмением, затем перерыв в 7 дней, затем описаны ночь и утро перед первым боем.
Совершенно неправильно толкование Шарлеманя, что и «золото слово» Святослава, и плач Ярославны, все это написано в плену.
Неужели Шарлемань полагает, что автор «Слова» убегал с манускриптом за пазухой? И почему ученый орнитолог обходит молчанием чрезвычайно важное гневное восклицание певца: «Ярославе и вси внуце Всеславли!»
Оно есть органическая, неотъемлемая часть «Слова», «Слово» говорит о беде Руси не только на юге, но и на северо- западе. А знать, что делается на Руси, Игорь или автор «Слова», сидя в плену, не могли, - подслушивать вечернее радио тогда еще не было возможности.
Не останавливаясь более подробно на разборе последней работы Шарлеманя, отметим, что она чрезвычайно спорна, тогда как первая его работа, за исключением полозов, шестикрилцев и гепарда, написана очень дельно.
Об академическом издании «Слова» в 1950 г.
С понятым нетерпением ожидали любители «Слова» появления в свет академического издания его в 1950 г. Как-никак, а основания на это были: «Слово» - единственное в своем роде произведение, 150-летние юбилеи бывают не часто, академия наук является высшим научным учреждением, наконец, огромные силы и средства государства, для которого «Слово» является предметом национальной гордости.
Перед нами книга в почти 500 страниц, хорошо иллюcтрированная, неплохо технически изданная, в переплете; скромное, но вполне академическое издание. Приятно иметь «Слово» на приличной бумаге, с иллюстрациями, комментариями и так далее.
Ознакомившись же с содержанием, любитель «Слова» не сможет не отметить одного, - в этом издании нет ничего нового, т. е. того, чего с нетерпением ожидали.
Там, где существуют академии (и не одна!), многочисленные институты, университеты; где «Словом» занимаются десятки ученых специалистов, где сосредоточены колоссальные библиотеки, архивы, где имеется еще множество неизданных рукописей, там, можно было ожидать, что к 150-летнему юбилею выйдет книга, которая прольет много света, всестороннего света, на «Слово».
Что же мы имеем? Фототипически воспроизведено издание 1800 года. Конечно, спасибо! Но мы имеем еще 2 таких же издания (1903 и 1920 гг.), воспроизведена екатерининская копия, - тоже спасибо! Но мы имеем еще 2 таких же издания, равно как и целый ряд отмечавших расхождения этой копии с изданием 1800 г.
Имеем, далее, в самом начале книги третий текст «Слова», разбитый на стихи. Этот текст почему-то исправлен самым слабым образом в отношении орфографии XII века, но сохранил явственные грубейшие ошибки переписчиков. Если в «Слове» мы встречаем «бяшетъ» и «бяшеть», то, казалось бы, здесь уместно исправить хотя бы такой разнобой.
Оставив в стороне крайнюю проблематичность такого деления «Слова» на стихи, мы считаем, что помещение третьего текста, вероятно, объясняется необходимостью внесения цифровых значков для примечаний, и только.
Итак, мы имеем три текста. Кроме них мы имеем два перевода Лихачева: один ритмический, другой «объяснительный», т. е. тот же перевод, но с добавлением пояснительных слов или фраз в квадратных скобках (это при наличии особого комментария!).
Затем идут шестьпереводов разных поэтов. Действительно «embarrass de richesse»!
Далее идут «приложения». Первое - историко-литературный очерк Лихачева, заключающий в себе мало нового, если сравнить его с соответствующей статьей в «Слове» в серии «Малая библиотека поэта». Второе - «Слово» и устная народная поэзия» - Адриновой-Перетц - сжатая, чрезвычайно короткая статья. Третье приложение: «Слово» и русское искусство ХII-ХIII веков» - статья Воронина, имеющая довольно отдаленное отношение к «Слову».
Следующим приложением является довольно интересный археологический комментарий, написанный Лихачевым.
Наиболее важным приложением является исторический и географический комментарий, составленный также Лихачевым, но содержащий мало нового по сравнению с его комментарием к «Слову» в серии «Малая библиотека поэта».
В конце книги имеются указатели, схематическая карта древней Руси и «родословная русских князей, упоминaeмыx в «Слове», составленные также Лихачевым.
Не входя в критическое рассмотрение карты, отметим только, что Лихачев настолько «схематизировал» карту, что не счел нужным даже отметить, где была Каяла река!
Ч то же касается родословной, то и она настолько «схематизирована», что напрасно читатель будет искать в ней Мстислава: буй Роман есть, а Мстислав вовсе отсутствует!
Таков план юбилейного сборника, изданного академией наук.
Напрасно читатель будет вопрошать: а как же «Задонщина»? Кто написал «Слово»? Когда оно написано? Где оно написано? На каком языке оно написано? Оригинально оно или произведение подражательное? Произведение ли это устной поэзии, записанное позже, или это настоящая «литература»? «Ироическая» ли это песнь, или смысл «Слова» не в воспевании подвигов князей (кстати сказать, разгромленных)? Почему нет дополнительной библиографии за период 1940-1950? Главнейшие библиографические источники?
Почему нет обзора исследований «Слова» за 150 лет? Значение «Слова», влияние «Слова»? Образы «Слова», стиль его, план его?
На все эти естественные вопросы мы ответа не находим, потому что данное издание «Слова» - сухое, казенное издание. Советская наука испытания не выдержала и провалилась на 150-летнем юбилее «Слова».