Если бы Джина прямо спросила об этом госпожу Блэйскелл, та была бы шокирована и раздражена. Старая добрая, приличная и благопристойная госпожа Блэйскелл! В ней было что-то материнское и заботливое – в отличие от матрон в различных приютах и детских домах, где Джине пришлось побывать. Дюжие, дебелые женщины, воспитательницы умели и любили давать волю рукам… Но госпожа Блэйскелл была не такая, она никогда не оставила бы младенца на бильярдном столе. Госпожа Блэйскелл сделала бы все возможное и даже голодала бы, чтобы кормить и воспитывать свое дитя как положено… Джина предалась бесцельной фантазии, пытаясь представить себе, какой была бы ее жизнь, если бы ее матерью была госпожа Блэйскелл. А ее отцом – господин Майкрофт… От этой мысли у нее мурашки побежали по спине – каким-то образом из глубины ее души вырвалась глухая, темная ненависть с примесью гневного возмущения.
Джина неловко повела плечами. «Пора забыть обо всей этой чепухе! – говорила она себе. – Ты одна и всегда полагалась только на себя. Чего бы ты хотела от родственников? Зачем они тебе? Бессмыслица, бред!» Если бы она выросла в порядочной семье, на ее долю никогда не выпало бы такое приключение, она никогда не прилетела бы на Станцию Эйберкромби… С другой стороны, родственники несомненно помогли бы ей потратить два миллиона долларов.
Джина вздохнула. Ее мать не была доброй и порядочной женщиной, такой, как госпожа Блэйскелл. Она не могла быть такой – в связи с чем вся эта проблема носила чисто абстрактный характер. Пора было забыть о ней, выкинуть все это из головы.
Госпожа Блэйскелл принесла повседневную обувь, которую, по меньшей мере время от времени, носили все обитатели станции: тапочки с магнитными обмотками в подошвах. Обмотки соединялись выводами с аккумулятором в поясе. Реостат позволял регулировать силу магнитного поля.
«Работающему человеку нужно устойчиво держаться на ногах, – пояснила госпожа Блэйскелл. – Работы, конечно, не так уж много – особенно после того, как к ней привыкаешь. Уборка – несложное дело, на станции установлены высокоэффективные воздушные фильтры. Тем не менее, иногда попадается налет пыли – или из воздуха оседает едва заметная маслянистая пленка».
Джина выпрямилась, расправила плечи: «Хорошо, госпожа Би, я готова. С чего начнем?»
Госпожа Блэйскелл подняла брови, удивленная фамильярным обращением, но на самом деле не обиделась. В целом, новая горничная вела себя достаточно уважительно, проявляла готовность к послушанию и была достаточно сообразительна. И – что немаловажно – не столь привлекательна, чтобы лишний раз беспокоить господина Эрла.
Оттолкнувшись от стены большим пальцем ноги, она пролетела по коридору, остановилась у белой двери и отодвинула панель.
Они проникли в комнату так, будто спустились в нее с потолка. Падая головой вниз к тому, что выглядело, как пол, Джина на мгновение почувствовала приступ головокружения.
Госпожа Блэйскелл ловко схватилась за стул, развернула тело в воздухе и опустила ноги на то, что считалось полом. Джина присоединилась к ней. Они стояли в большом круглом помещении, очевидно представлявшем собой отсек сферической пристройки. Широкие окна открывались в космос – со всех сторон мерцали звезды, одним движением глаз можно было охватить все созвездия Зодиака.
Солнечный свет проникал снизу и озарял потолок, а сбоку, в одном из квадрантов, висела Луна, выпуклая и четкая, как новенькая монета. На вкус Джины, обстановка была слишком роскошной. Бросались в глаза совершенно излишний ковер горчично-шафранового оттенка, белые настенные панели с золотыми арабесками, закрепленный зажимами на полу круглый стол и окружившие его стулья с магнитными роликами на ножках. С потолка торчала хрустальная люстра; вдоль карниза между стеной и потолком выглядывали рассредоточенные через равные промежутки пухлые херувимы.
«Это Плезонс, – объявила госпожа Блэйскелл. – Здесь вы будете убирать в первую очередь, каждое утро». Она подробно разъяснила обязанности Джины.
«Дальше мы направимся в… – начальница прервалась и подтолкнула Джину локтем. – Старуха Клара, мать Эрла! Опусти голову – так же, как я».
В комнату заплыла женщина в лилово-розовом наряде. У нее на лице застыло выражение рассеянной заносчивости – как если бы ничто во Вселенной не вызывало у нее никаких сомнений, неуверенности или предварительных размышлений. Она была почти идеально шарообразна – как говорится, «сама себя шире». У нее были серебристые седые волосы, а ее лицо – гладкое вздутие плоти – покрывали пятнышки красной помады, по-видимому беспорядочно нанесенные. Огромную грудь старухи перевязывала пропущенная под мышками лента, усыпанная драгоценными камнями.
Госпожа Блэйскелл подобострастно поклонилась: «Уважаемая госпожа Клара, позвольте представить вам новую горничную – она только что прилетела с Земли и очень пригодится в хозяйстве».
Клара Эйберкромби мельком взглянула на Джину: «Исхудавшее существо».
«О, она пополнеет! – проворковала госпожа Блэйскелл. – Обильное, здоровое питание и прилежная работа творят чудеса – в конце концов, она всего лишь ребенок».
«Ммфф. Вряд ли. Это в крови, Блэйскелл, вы же знаете».
«Да-да, конечно, госпожа Клара».
Клара продолжала резким дребезжащим голосом, поглядывая по сторонам: «В жилах течет либо добротная кровь, либо уксус – это передается по наследству. Эта девочка никогда не сможет хорошо приноровиться к жизни на станции, я ее вижу насквозь. У нее нет этого в крови».
«Конечно, мадам, вы совершенно правы».
«У Эрла в крови тоже этого нет. Вот что меня беспокоит. Хьюго унаследовал роскошные гены, но его брат Лионель, бедняга Лионель…»
«Что случилось с Лионелем?» – хрипло спросил кто-то за спиной. Джина поспешно обернулась. Рядом стоял Эрл: «Кто-нибудь что-нибудь слышал о Лионеле?»
«Нет-нет, дорогой мой. Он улетел – и никогда не вернется. Я просто-напросто заметила, что ни один из вас так и не сумел достаточно располнеть: кожа да кости».
Эрл нахмурился, не глядя ни на мать, ни на госпожу Блэйскелл – его взор сосредоточился на Джине: «Это еще что? Опять новая служанка? Нам она не нужна. Бесконечные лишние расходы. Отошлите ее назад, на Землю».
«Это горничная, она будет убирать в твоих комнатах, дорогой», – возразила Клара.
«А где Джесси? Что случилось с Джесси?»
Госпожа Клара и госпожа Блэйскелл обменялись понимающими взглядами. Джина медленно, высокомерно смерила Эрла глазами. Тот моргнул и снова нахмурился. Джина опустила глаза и стала что-то чертить на ковре носком туфельки – она знала, что такие движения неизменно привлекали внимание к ее ногам. Вопреки ее опасениям, заработать два миллиона долларов было не так уж трудно. Потому что Эрл – приземистый, крепко сложенный юноша с бычьими плечами и бычьей шеей – не был толстяком. Его густые светлые кудри были коротко подстрижены, его румяная физиономия легко краснела, у него были большой блестящий, словно навощенный нос и массивная, выпяченная нижняя челюсть. Рот у него был нормальный, хотя в данный момент его уголки угрюмо опустились.
«Его нельзя назвать привлекательным», – подумала Джина. На Земле она не обратила бы внимания на такого юнца или – если бы он приставал – отпугнула бы его лавиной оскорблений. Но здесь она ожидала гораздо худшего: раздувшегося пузыря вроде Веббарда, воздушного шара в человеческом обличье… Конечно, на самом деле не было никаких причин, по которым Эрл должен был разжиреть: дети толстяков нередко становятся людьми нормального телосложения.
Госпожа Клара давала госпоже Блэйскелл указания, относившиеся к распорядку дня; госпожа Блэйскелл кивала в точности после каждого шестого слова и загибала короткие толстые пальчики, подсчитывая инструкции.
Клара закончила; госпожа Блэйскелл кивком подозвала Джину: «Пойдемте, мадемуазель, пора приниматься за работу».
Прежде, чем они успели удалиться, Эрл напомнил: «Не забывайте: никому нельзя заходить ко мне в кабинет!»
Джина полюбопытствовала: «Почему он не хочет, чтобы заходили к нему в кабинет?»
«Там он хранит свои коллекции. А его экспонаты нельзя передвигать, к ним даже притронуться нельзя. Иногда Эрл ведет себя очень странно. Не слишком к нему придирайтесь, и он будет вести себя хорошо. В некоторых отношениях ему труднее угодить, чем госпоже Кларе».
«Эрл родился на станции?»
Госпожа Блэйскелл кивнула: «Он никогда не был на Земле. Говорит, что там все сумасшедшие, и – кто знает? – может быть, он наполовину прав».
«А кто такие Хьюго и Лионель?»
«Два старших брата. Хьюго скончался, мир праху его, а Лионель вечно где-то странствует. У Эрла еще два младших брата, Харпер и Дофин, и две сестры – Миллисента и Кларисса. Все они походят на госпожу Клару, надменные и тучные. Только Эрл уродился худощавым, но при этом ему повезло – потому что, когда Хьюго умер, Лионель где-то шлялся, и Эрл унаследовал состояние… Кстати, вот его апартаменты – какой тут беспорядок!»
По мере того, как они занимались уборкой, госпожа Блэйскелл высказывала замечания по поводу различных предметов обстановки: «Возьмите эту кровать, например! Эрл не желает спать в привязной сбруе, как все остальные – о нет! Он надевает пижаму из намагниченной ткани, и она прижимает его к мягкому матрасу так, как если бы он спал на Земле… И все эти книги, все эти исследования! Чего только он не придумает, бог ты мой! А его телескоп? Он часами сидит под куполом и разглядывает Землю».
«Может быть, он хотел бы все-таки побывать на Земле?»
Госпожа Блэйскелл кивнула: «Меня бы нисколько не удивило, если бы это было так. Земля его завораживает. Но он не может покинуть станцию, вы же понимаете».
«Странно! Почему нет?»
Госпожа Блэйскелл ответила многозначительным взглядом: «Потому что в таком случае он автоматически откажется от наследства – это предусмотрено уставом станции. Владелец должен постоянно находиться в помещениях станции, – она указала на серую дверь. – Это вход в его кабинет. Я позволю вам мельком заглянуть туда, чтобы вас не разбирало любопытство и чтобы у вас не было потом неприятностей, когда меня не будет рядом и я не смогу за вами следить… Не пугайтесь того, что увидите – там нет ничего на самом деле опасного».