Один из полицейских наклонился вперед: «Можно считать, что дело закрыто, Чолвелл. В противном случае мы не позволили бы этой девице говорить с вами. Мне никогда не приходилось видеть настолько убедительных доказательств – готов побиться об заклад, что ей вынесут приговор».
«Меня убьют! – рыдала Черри. – Они только об этом и говорят!»
«Варварство! – возмущался Чолвелл. – Свирепые дикари! И они смеют рассуждать о какой-то цивилизации на Кодироне!»
«Мы достаточно цивилизованны для того, чтобы ловить убийц, – невозмутимо заметил шериф. – И умеем позаботиться о том, чтобы они больше никого не убивали».
«Вы когда-нибудь слышали о деаберрации?» – язвительно спросил Чолвелл.
Шериф пожал плечами: «Бесполезно заводить об этом речь, Чолвелл. У нас все еще уважают традиционные законы. Когда мы ловим убийцу, мы делаем все необходимое для того, чтобы преступник больше никогда никого не беспокоил. Мы не делаем поблажек извращенцам, у нас нет роскошных больниц для коррекции мышления уголовников. Мы люди простые».
Чолвелл старался выбирать слова: «Вы намерены пришить дело об убийстве – этой девочке?»
«Есть свидетели, – безмятежно отозвался шериф. – Два человека уверенно опознали ее. Она заходила в таверну, где был убит Джейм Моралес. Еще полдюжины других видели ее в Райском переулке примерно в то время, когда было совершено убийство. Ее личность безошибочно установлена; вчера она завтракала в кафе „Нью-Йорк“. И решающим доказательством служат отпечатки ее пальцев на месте убийства… Говорю вам, Чолвелл, дело закрыто!»
Черри отчаянно воскликнула: «Доктор Чолвелл! Что мне делать? Они не позволяют мне… Я никак не могу им объяснить…»
Лицо Чолвелла побелело, как гипсовая маска. Он напряженно произнес: «Я скоро позвоню тебе».
Он выключил экран – искаженное ужасом лицо девушки исчезло.
Джина судорожно вздохнула. Положение, в котором оказалась Черри, огорчало ее больше, чем если бы такая беда случилась с ней самой. Она словно наблюдала за собой в зеркало – и не могла пошевелить пальцем, чтобы себе помочь; так в кошмаре ноги отказывают человеку, оцепеневшему от ужаса.
Чолвелл задумался, наблюдая за Джиной глазами, внезапно показавшимися ей отвратительными глазами хищной рептилии. Он произнес со злобным присвистом: «Ты убила человека, чертовка!»
Широкий подвижный рот Джины растянулся в улыбке: «Что, если это так?»
«Ты нарушила все мои планы!»
Джина пожала плечами: «Вы сами меня сюда привезли. Вы сами послали Черри в Ангельск, чтобы она улетела на Землю – украсть для вас мои деньги. Ей было поручено притворяться мной. Вы сами этого хотели. Замечательно! Превосходно! – Джина переливчато рассмеялась. – Нет, это действительно забавно, Чолвелл!»
Чолвеллу пришла в голову новая мысль. Он устроился в кресле поглубже: «Ничего забавного в этом нет… Это ужасно. Распался мой октет. Если варвары в Ангельске признáют Черри виновной и казнят ее, симметрия будет нарушена, и на этот раз безвозвратно!»
«Ага! – злорадно воскликнула Джина. – То, что Черри умрет, беспокоит вас только потому, что это нарушит симметрию вашей маленькой садистической шалости?»
«Ты не понимаешь! – возмутился Чолвелл тонким, сдавленным голоском. – Столько лет я стремился к этой цели… Я уже почти ее достиг и… пшш! – горестно взмахнув рукой, он поднял брови. – Все пропало!»
«Мне не было бы до этого никакого дела, – размышляла вслух Джина, – если бы Черри не была так похожа на меня. Меня тошнит от того, что она в опасности. За вашу жизнь я не дала бы ломаного гроша».
Чолвелл угрожающе нахмурился.
Джина продолжала: «Но… ее очень просто вызволить».
«Только если ты сдашься властям, – мрачно заметил Чолвелл. – А это выставит мое предприятие на всеобщее обозрение, чего еще нельзя допустить. Я не смогу довести до конца…»
Джина смотрела на него так, словно видела его впервые: «Вы всерьез намерены провернуть всю эту затею?»
«Всерьез? Конечно, как иначе? – Чолвелл гневно уставился на нее. – Не понимаю даже, почему ты спрашиваешь».
«Если бы я была на самом деле жестокой, – сказала Джина, – я бы сидела тут и хохотала до упаду. Все это невероятно забавно! И безжалостно… И все-таки я, наверное, не такая бессердечная, как мне казалось. Или я сочувствую Черри только потому, что она – это я… – Чолвелл сверлил Джину ненавидящим взглядом. – Не поймите меня неправильно. Я не собираюсь спешить со всех ног в город, рвать на себе рубашку и кричать: „Я – убийца!“. Нет. Но существует очень простой способ вызволить Черри».
«Даже так?» – шелковым тоном отозвался Чолвелл.
«Я не слишком разбираюсь в законах – только в той мере, в какой это позволяет мне не попадаться в лапы блюстителей закона. Но – предположим, все мы, семеро, завалимся в зал суда. Что смогут сделать местные власти? Они же не могут всех нас арестовать! И свалить вину на Черри тоже не смогут. Нас восемь, мы выглядим одинаково, у нас даже одинаковые отпечатки пальцев. Это очень огорчит суд. Все их обвинение держится на установлении личности по отпечаткам пальцев, и они уверены в том, что отпечатки пальцев уникальны, указывают только на одного человека. А если их доказательство будет одинаково применимо к восьми подозреваемым, они смогут только развести руками и сказать: „Ну пожалуйста! Пусть та из вас, которая убила Моралеса, больше ничего такого не делает!“ И нас отпустят домой».
XIII
Лицо Чолвелла напоминало маску, вылепленную из желтого воска. Он медленно произнес: «Ты совершенно права… Но это невозможно». Повысив голос, он отрывисто закричал: «Я же сказал! Мы не можем попадаться на глаза! Если все вы придете в суд, о моем предприятии узнает вся Вселенная! Ангельск заполонят всякие репортеры, сыщики, следователи. Мой грандиозный план станет… невыполним».
«Грандиозным планом, вы называете намерение обрюхатить восьмерых девушек?» – вежливо спросила Джина.
«Разумеется. Естественно. Это грандиозный, величественный план».
«Даже если ради его осуществления придется принести в жертву Черри? Даже если она умрет?»
Чолвелл болезненно поморщился: «Ты позволяешь себе такие неприятные выражения! Мне все это самому не нравится ни в малейшей степени. Это значит, что вместо восьми матерей останутся семь… Но иногда приходится отважно выносить удары судьбы. Такое время настало».
Джина смотрела на него горящими глазами. «Чолвелл…» – прошептала она. Джина не находила слов. Наконец она сказала: «Рано или поздно…»
Со стуком распахнулась дверца чулана.
Хриплый, грубый голос произнес: «Хватит, я слушала столько, сколько смогла. С меня довольно!»
Из чулана решительно выступили Молли Саломон, и за ней – высокая желтолицая женщина по имени Свенска.
В первый момент Джина невольно подумала: «Волшебство! Чудо какое-то!» Как еще можно было объяснить тот факт, что две женщины внушительных размеров поместились в чулане, где хранились метлы и швабры? Чолвелл оцепенел, как элегантно одетая статуя; его лицо заметно потемнело. Джина перевела дыхание. Надо полагать, Молли и Свенска долго прижимались одна к другой в тесном, душном, вонючем чулане!
Молли быстро сделала три шага вперед, подбоченилась и выставила вперед круглое лицо оттенка сырого теста: «Мерзавец! Теперь я знаю, чем ты тут занимался…»
Чолвелл поднялся на ноги и отступил – проворный и подлый, как кот, втянувшийся в черепаший панцирь: «Вы не имеете права здесь находиться! Немедленно удалитесь!»
Дальнейшее случилось почти мгновенно – сущий бедлам, неразбериха звуков, эмоций, искаженных лиц. Это был фарс, гротескный и ужасный; Джина отодвинулась подальше, не зная, что делать – безумно хохотать или убежать.
Свенска кричала гортанным, страстным, срывающимся голосом: «Ты разрушил мою жизнь, свинья!»
«Подлый шарлатан! – рычала Молли. – Теперь все ясно! Все это время ты нас дурачил!»
«Я била себя по голове, думала, что мой муж прав, что я…»
Чолвелл поднял обе руки: «Уважаемые дамы…»
«Я тебе покажу «дам»! – Молли схватила швабру, стоявшую в чулане, и принялась колотить Чолвелла щеткой. Тот попытался вырвать швабру; они с Молли стали тянуть ее на себя, кружась и топая по всему кабинету. Свенска вмешалась – взялась длинными жилистыми руками за шею доктора и присела. Чолвелл опрокинулся навзничь и растянулся на полу вместе со Свенской. Молли продолжала дубасить обидчика шваброй.
Чолвеллу удалось подняться на ноги; он бросился к столу и вынул из ящика коробочку с дротиками, конфискованную у Джины. Его волосы растрепались, рот открылся, он часто пыхтел. Решительным движением он поднял коробочку и направил ее отверстие на Молли. Опираясь руками на стул, Джина вытянула ноги и выбила коробочку пинком из руки Чолвелла. Дротик воткнулся в дверную раму и с глухим треском взорвался.
Свенска набросилась на Чолвелла; Молли ударила его по руке шваброй. Коробочка упала на пол, и Джина тут же подобрала ее.
Молли угрожающе надвигалась на Чолвелла со шваброй наперевес: «Стыд и позор! Что ты с нами сделал?»
Свенска схватила Чолвелла за плечи и стала трясти. Тот поник и больше не сопротивлялся.
«Ты обязан ему все объяснить!» – требовала Свенска.
«Объяснить – кому?»
«Моему мужу!»
«Я никогда с ним не встречался…»
«Нет. Ты никогда с ним не встречался, – издевательски повторила Свенска, тщательно подражая интонациям доктора. – А обо мне ты не подумал? Он приходит и смотрит на меня. А меня всю раздуло, я была на седьмом, восьмом месяце! Он обозвал меня гулящей девкой – и ушел. Улетел на Пусколит, и у меня больше не было мужа! С тех пор прошло восемнадцать лет!»
«Вам следовало бы заставить Чолвелла жениться на себе», – пошутила Джина.
Несколько секунд Свенска рассматривала Чолвелла с этой новой точки зрения и приняла решение: «Еще чего! Этот недоносок со мной не справится».
Молли сказала: «Причем он как раз собирался опять взяться за свои мерзкие проделки! Как только я его увидела, я поняла, что он задумал какую-то пакость». Она повернулась и взглянула на Джину: «Дочь ты мне или нет, я не хотела, чтобы подлец Чолвелл тебя брюхатил. Я знала, на что он рассчитывает! И заставила дедулю, хозяина ночлежки, привезти меня сюда на своем драндулете. И, как я теперь вижу, правильно сделала! Прилетела как раз вовремя».