Сине-зеленая Магда заходила. Навстречу солнцу небо затягивала дымка сернистого оттенка. На несколько минут закат превратил небо в печальную, величественную картину фиолетовых мазков на желтовато-зеленом фоне. Перрин включил люминифер – начался еженощный круговорот двух лучей, красного и белого. Перрин встал у окна.
Начинался прилив, волны глухо ударялись в скалу, осыпая брызгами каменный уступ. Над западным горизонтом всплывала луна – Иста, Биста, Лиада, Миада или Пойдель? Местный уроженец определил бы с первого взгляда. А теперь они все поднимались по небу одна за другой – пять сфер, голубых, как старый лед.
«Лучше ни во что не верить…» Что имел в виду Сегильо? Перрин пытался вспомнить подробности разговора. Сегильо сказал: «Не так уж часто – по сути дела, очень редко – пять лун появляются вместе. Когда это происходит, прилив становится необычно высоким». Поколебавшись и взглянув на уступ скалы, Сегильо прибавил: «Когда пять лун восходят вместе, лучше ни во что не верить».
Перрин покосился на него, недоуменно наморщив лоб. Сегильо, человек опытный и пожилой, помнил всевозможные легенды и небылицы – время от времени он о них рассказывал. Перрин никогда не мог предсказать, чего следовало ожидать от Сегильо; напарник отличался качеством, незаменимым в хранителе маяка – немногословностью. Сегильо любил проводить время, занимаясь починкой передатчика, а неуклюжие руки Перрина разрушили это устройство. «На маяке очень пригодился бы один из новых радиофонов, – думал Перрин, – с автономным блоком питания, пультом управления, новым органическим экраном, мягким и эластичным, как огромный глаз…»
Неожиданный шквал дождя заслонил половину неба; пять лун словно мчались навстречу гряде грозовых туч. Прибой подбирался все выше к краю уступа, волны переливались через серую каменную массу. Перрин с любопытством разглядывал предмет, выброшенный волной на уступ – что это могло быть? Размерами и формой предмет напоминал радиофон. Разумеется, этого просто не могло быть – и, тем не менее, как чудесно было бы, если бы море сделало ему такой подарок… Перрин прищурился, напрягая зрение. Да, несомненно, молочно-белое пятно было экраном, а черные кругляшки под ним – ручками настройки. Перрин вскочил, бегом спустился по лестнице, выбежал на скалу, к самому краю уступа… Какая нелепость! Разве мог радиофон появиться именно тогда, когда он хотел его получить – так, словно судьба ответила на его молитвы? Конечно, в штормовую погоду с одной из барж могла свалиться за борт часть плохо закрепленного груза…
И действительно! Судя по всему, высокий прибой вынес на уступ устройство, закрепленное болтами на поддоне из манасковых досок.
Все еще неспособный поверить своему везению, Перрин присел на корточки рядом с серым металлическим ящиком. Новенький радиофон, с иголочки! Главный переключатель все еще был защищен красными пломбами.
Ящик оказался слишком тяжелым – Перрин не смог его поднять. Он сорвал пломбы и включил питание – с таким прибором он умел обращаться. Засветился яркий экран.
Перрин настроился на волну Комиссии. На экране появилось изображение кабинета в управлении – на вызов ответил не безразличный клерк, а суперинтендант Рэймонд Флинт собственной персоной. Ничто не могло быть лучше!
«Суперинтендант! – воскликнул Перрин. – С вами говорит Гарольд Перрин, хранитель маяка на скале Айзеля».
«Ах да! – суперинтендант Флинт узнал его. – Как поживаете, Перрин? Что-нибудь произошло?»
«Мой напарник, Энди Сегильо, исчез – просто исчез, испарился. Я остался один».
Суперинтендант Флинт был очевидно потрясен: «Исчез? Что с ним случилось? Упал в море?»
«Не знаю. Просто пропал – вчера ночью…»
«Вам следовало сразу со мной связаться, – укоризненно произнес Флинт. – Я мог бы выслать вертолет – спасатели нашли бы его!»
«Я пытался вызвать Комиссию, – оправдывался Перрин. – Но старый передатчик, установленный на маяке, не работает. Перегорел… Я уже думал, что никому не смогу ничего сообщить».
Суперинтендант Флинт слегка удивился – он поднял брови: «Каким же образом вы смогли со мной связаться?»
Заикаясь, Перрин объяснил: «Это новый радиофон… Его вынесло на скалу прибоем. Наверное, он упал с баржи».
Флинт кивнул: «Неряшливый народ, эти барочники. Не имеют представления о ценности оборудования… Что ж, подождите немного. Я прикажу, чтобы утром к вам вылетел гидроплан – вас заменят. Есть вакансия хранителя маяка на Цветочном Берегу. Вас устроит такая работа?»
«Очень даже устроит! – воскликнул Перрин. – Это было бы замечательно. Не знаю даже, что могло бы оказаться лучше… Скала Айзеля начинает действовать мне на нервы».
«Когда пять лун восходят вместе, лучше ни во что не верить», – загробным тоном произнес суперинтендант Флинт.
Экран погас.
Перрин медленно приподнял руку и выключил радиофон. Ему на щеку упала капля дождя, он посмотрел на небо. Приближался ливень. Перрин потянул на себя тяжелый корпус, но он знал заранее, что не сможет его оттащить. В кладовке был брезентовый чехол, которым можно было прикрыть приемник до утра. А прилетевшие сменщики помогли бы ему переместить устройство в здание маяка.
Перрин забежал внутрь маяка, нашел брезентовый чехол и поспешно вернулся наружу. Где же радиофон? Ага! Вот он! Ливень уже хлестал его по лицу. Перрин обернул приемник брезентом, привязал чехол к поддону, убежал в здание маяка, закрыл дверь на засов и, посвистывая, открыл коробку с обеденным рационом.
На маяк обрушивались вихревые потоки дождя. Белый и красный лучи люминифера дико кружились, озаряя бушующее небо. Перрин лег на койку, укрылся теплым одеялом, задремал… Исчезновение Сегильо – ужасная вещь – неизбежно должно было оставить шрам в памяти. Но – что было, то прошло. Зачем ворошить прошлое? Нужно думать о будущем. Его ждал Цветочный Берег…
Утром небо прочистилось. В ясную даль, насколько мог видеть глаз, простирались спокойные, как зеркало, воды Морнилам-Вара. Скала Айзеля обнажилась под солнечным светом. Выглянув в окно, Перрин увидел сморщенный брезентовый чехол с распустившимися подвязками. Радиофон, вместе с манасковым поддоном, бесследно исчез.
Перрин присел на крыльце. Солнце поднималось по небосклону. Не раз – десять раз – Перрин вскакивал: ему казалось, что он слышит отдаленный рокот гидроплана. Но сменщики не прилетели.
Солнце достигло зенита и стало склоняться к западу. В полутора километрах от скалы проплывала баржа. Перрин выбежал на уступ, крича и размахивая руками.
Длинноногий рыжий барочник, загоравший на контейнере, с любопытством посмотрел на скалу, но даже не пошевелился. Баржа удалялась и постепенно исчезла за восточным горизонтом.
Перрин вернулся на крыльцо и сел, опустив голову на руки. Его бросало то в жар, то в холод. Гидроплан не прилетит! Ему суждено было оставаться на скале Айзеля, день за днем, ночь за ночью, одиннадцать недель.
Он не мог усидеть на месте и поднялся по лестнице в каптерку. Провизии должно было хватить, голодать не пришлось бы. Но выдержит ли он одиночество и неопределенность? Сегильо пропадал и возвращался, уходил и приходил… А появившийся и пропавший радиофон? Кто сыграл с ним эту жестокую шутку? Пять одновременно восходящих лун? Неужели так подействовали луны?
Перрин нашел альманах и раскрыл его на столе. В верхнем поле каждой страницы пятью белыми кружками на черной полоске обозначались луны. Еще неделю тому назад они всходили беспорядочно, каждая в свое время. Четыре дня тому назад Лиада, самая медленная из лун, и Пойдель, самая быстрая, расходились на тридцать градусов, а между ними по очереди восходили Иста, Биста и Миада. Позавчера ночью их окружности почти совпали, а вчера сгруппировались еще теснее. Сегодня Пойдель должен был слегка выпячиваться перед Истой, а завтра Лиада должна была слегка отстать от Бисты… Но существовала ли связь между исчезновением Сегильо и одновременным восхождением пяти лун?
Перрин угрюмо поужинал. Сегодня, погружаясь за горизонт Морнилам-Вара, Магда не устраивала колоритный спектакль. Тусклые сумерки сгустились над скалой Айзеля, темные воды вздыхали, поднимаясь и опускаясь под уступом.
Перрин включил маяк и закрыл дверь на засов. Он больше не хотел надеяться, он не хотел ничего хотеть – ни во что нельзя было верить. Через одиннадцать недель корабль должен был привезти сменщиков и отвезти его в Космоград; тем временем приходилось справляться с одиночеством по мере возможности.
Он заметил в окне голубое зарево на востоке: Пойдель, Иста, Биста, Лиада и Миада всплывали по небосклону. Вместе с появлением лун начался прилив. Морнилам-Вар еще не волновался, и каждая луна отбрасывала на воде отдельную дорожку отраженного света.
Перрин взглянул на небо, обвел взором горизонт. Прекрасный, пустынный пейзаж! В обществе Сегильо он порой чувствовал себя одиноко, но никогда не страдал от одиночества так, как сейчас. Одиннадцать недель полной изоляции… Если бы только у него была возможность выбрать напарника… Перрин позволил разыграться воображению.
В лунном зареве к маяку приближалась изящная фигура в бежевых бриджах и белой спортивной рубашке с короткими рукавами.
Перрин уставился на это видение, не в силах пошевелиться. Видение подошло к двери и постучалось. Вверх по лестнице донесся приглушенный голос – звонкий девичий голос: «Эй! Есть тут кто-нибудь?»
Перрин распахнул окно и хрипло закричал: «Уходи!»
Посетительница отошла от двери на пару шагов, повернула лицо вверх – и лунный свет озарил ее черты. У Перрина перехватило дыхание, сердце его билось тяжело и часто.
«Куда я пойду? – тихо, недоуменно спросила девушка. – Мне некуда идти».
«Кто ты?» – спросил Перрин. Его голос показался странным ему самому – отчаянным, полным невысказанной надежды. В конце концов, она могла существовать, в этом не было ничего невозможного – хотя ее красота казалась невероятной… Она могла прилететь из Космограда: «Как ты сюда попала?»
Девушка махнула рукой в сторону Морнилам-Вара: «Мне пришлось приводниться – гидроплан заглох в пяти километрах отсюда. Я приплыла на надувном плоту».