Бо тут же проникся галантностью и сделал шаг навстречу: «Давайте я вас подсажу!» Прикоснуться к ней, хотя бы на мгновение прижаться рукой к одной из этих грациозных молодых ног было бы истинным наслаждением! Девушка, казалось, его не услышала – взявшись за поручень, она без труда подтянулась и перескочила через него.
Подошел Саркейн. Раздраженным жестом приказав Бо вернуться к работе, он спросил у девушки: «Надо полагать, вы из семьи владельца – его зовут Тиннотт, насколько я помню?»
«Мой отец – командор Тиннотт. Я думала, родители уже прибыли. Вот-вот должны прилететь». Девушка говорила просто и беспечно – так же, как одевалась – и говорила с убеленным сединами Саркейну на равных, словно они были знакомы уже много лет.
«Вы – не городской бездельник. Где закалились?» – девушка имела в виду не поддающееся определению свойство, благодаря которому космополиты сразу узнавали друг друга.
«Там, сям, в самых разных местах, – ответил Саркейн. – Дольше всего работал на Слэйда в Зумбервальтах».
Девушка взглянула на бригадира с явным восхищением: «Значит, вы знали Воуда Скерри, Райбольта Тройла и остальных?»
«Да, мадемуазель, мы были хорошо знакомы».
«А теперь вы живете в Хэнте? – в голосе девушки прозвучало недоверчивое удивление. Губы Бо Хислдайна покривились. «Почему бы человеку не жить в Хэнте? – думал он. – Что в этом такого?»
«Я тут устроился ненадолго, – объяснил Саркейн. – В следующем году собираюсь на Тинкталу. Мой сын выращивает там новую станцию».
Девушка понимающе кивнула и повернулась, чтобы еще раз взглянуть на «орлиное гнездо»: «Я так волнуюсь! Мне никогда еще не приходилось жить в такой роскоши».
Саркейн снисходительно улыбнулся: «Там не так уж роскошно, мадемуазель – по меньшей мере не так роскошно, как привыкли жить снобы, – он махнул рукой в сторону Поднебесной Гавани. – Тем не менее поговаривают, что они завидуют обитателям „орлиных гнезд“».
«Значит, „орлиных гнезд“ не так уж много?»
«Их не может быть больше двух тысяч – таков закон. В противном случае они заполонили бы все небо, как медузы на мелководье. Каждый пошляк, каждый политик-плутократ захотел бы жить в „гнезде“. Нет, мадемуазель, „гнезда“ зарезервированы за кавалерами О. З. И. – так и должно быть. А вы здесь долго пробудете?»
«Не очень. У отца дела в Управлении, а я – пока мы здесь – займусь кое-какими исследованиями».
«А, так вы занимаетесь в Академии? Интересное учреждение. Я слышал, что они там на переднем краю всего на свете».
«Не сомневаюсь! Кстати, завтра я хочу навестить Исторический музей». Она указала на спускающееся аэротакси: «Вот они, наконец!»
Бо краем уха прислушивался к разговору, но продолжал работать и не опускал аппарат, пока Саркейн не направился навстречу выходившим из такси Тинноттам. Продвинувшись вдоль фланца вместе с шлифовальным аппаратом поближе к тому месту, где стояла девушка с медно-рыжими волосами, облокотившаяся на поручень, Бо покосился на нее и успел заметить пару гладких, стройных загорелых ног, а также обнажившуюся на мгновение часть бедра. Девушка не придавала значения его присутствию. Бо выпрямился во весь рост и придал лицу гипнотизирующее выражение мужественной отваги, не раз сослужившее ему добрую службу. Но девушка даже не заметила его; она прошла несколько шагов по палубе и позвала родителей: «Я здесь, но не знаю, как попасть внутрь!»
Бо задрожал от ярости. Вот как! Она не удостоила его взглядом! Значит, она принимала его за тупого работягу! Неужели она не видела, что он – не кто иной, как знаменитый Бодливый Бо Хислдайн, которого знал каждый встречный и поперечный на всем Северном Берегу, от высот Дипшоу до Сворлинг-парка?
Он сделал несколько шагов вдоль поручня, остановился рядом с девушкой и притворился, что нечаянно уронил ей на ногу разводной ключ. Она ойкнула от боли и удивления.
«Прошу прощения! – сказал Бо, не в силах сдержать ухмылку. – Вам очень больно?»
«Нет, не очень», – она взглянула на мазок грязной смазки, запачкавшей белую сандалию, после чего отвернулась и поспешила навстречу родителям, заходившим в «орлиное гнездо».
«Знаешь ли? – недоуменно сообщила она отцу. – Кажется, этот рабочий нарочно уронил мне на ногу какой-то инструмент».
Немного помолчав, Тиннотт заметил: «Надо полагать, он просто хотел привлечь твое внимание».
«Ему следовало бы придумать какой-нибудь другой способ… У меня все еще болит палец на ноге».
* * *
Через два часа, когда солнце уже опускалось к западному горизонту, Тиннотт поднял свое «гнездо» в воздух. Космические доки стремительно уменьшались внизу – черные корпуса, скелетообразные фермы звездолетов, эстакады, верфи, мостки и подъемные краны стали миниатюрными, как игрушки на столе. Луф петлял по ландшафту ленивыми излучинами горчично-серебристого оттенка, пересеченными сотнями мостов. На западе темнели высоты Дипшоу с их ступенчатыми террасами белых зданий, а дальше, к северу, простирались жилые пригороды, беспорядочно разделенные парками и озелененными бульварами. На востоке торчали ветхие небоскребы Старого Города, а на юге в неразберихе кучевых облаков проглядывало золотистое сияние – там парила, как сказочный замок фей, Поднебесная Гавань.
«Орлиное гнездо» медленно плыло по воздуху, озаренное закатными лучами. Супруги Тиннотты, Мервин и Джейда, вместе с дочерью Алисой смотрели вниз на город, облокотившись на поручень палубы.
«Ну вот, ты увидела древний Хэнт, – сказал Мервин Тиннотт. – Или по меньшей мере можешь получить о нем представление. Как он тебе нравится?»
«Дикий хаос! – отозвалась Алиса. – В любом случае, так кажется сверху. Здесь столько несогласованных элементов: Поднебесная Гавань, Старый Город, трущобы рабочего класса…»
«Не говоря уже о Джилливилле – он прямо под нами, – заметила Джейда. – А еще тут есть Университетская Станция и Квартал Инопланетян».
«А также высоты Дипшоу, Гошен и Речной Луг, Эльмхерст и долина Джубы».
«Вот именно, – сказала Алиса. – Лучше не пытаться оценить все это вместе с первого взгляда».
«Правильно! – похвалил ее Мервин Тиннотт. – Так или иначе, обобщениями занимается наше подсознание – весьма эффективный интегрирующий аппарат».
Алисе эта мысль показалась любопытной: «Как ты отличаешь обобщения от эмоций?»
«Никогда не задумывался над этим».
Алиса рассмеялась – ее позабавил капризный ответ отца: «Я пользуюсь подсознанием по мере возможности, но я ему не доверяю. Например, мое подсознание настаивает на том, что сегодня рабочий нарочно, тщательно прицелившись, уронил мне на ногу гаечный ключ. Мой здравый смысл отказывается этому верить».
«Здравый смысл встречается не так уж часто, – заметил Мервин Тиннотт. – Все очень просто. Он в тебя влюбился и хотел, чтобы ты об этом узнала».
Наполовину польщенная, наполовину смущенная, Алиса покачала головой: «Смехотворно! Мы с ним только что встретились!»
«Некоторые люди спешат с выводами. Кстати, вчера вечером ты вела себя необычно дружелюбно в компании Уолдо Вальберга».
«Ты преувеличиваешь, – беззаботно отозвалась Алиса. – Конечно, Уолдо – приятный собеседник, но ни у него, ни у меня нет никаких романтических намерений. Прежде всего, у меня на это нет времени. Во-вторых, у меня с ним нет ничего общего».
«Так оно и есть, разумеется, – кивнула Джейда. – Мы просто тебя дразним, потому что ты хорошенькая и всем вокруг вскружила голову, но притворяешься, что этого не замечаешь».
«Наверное, мне придется себя изуродовать, – размышляла вслух Алиса. – Есть один трюк, которому меня научил Шикабай».
«Какой именно? Он тебя многому научил».
«Это довольно-таки отвратительный трюк – но, по его словам, работает безотказно».
Джейда хмыкнула: «Хотела бы я знать, откуда ему это известно. Старый мерзкий шарлатан! И похотливый развратник к тому же».
«В связи с чем, – вмешался Мервин Тиннотт, – хотел бы предупредить тебя: будь очень осторожна в этом древнем городе. Здешние жители – неисправимые метрополиты. Хэнт кишит субъективностью».
«Хорошо – хотя я уверена, что сумею о себе позаботиться. Если бы это было не так, Шикабай опозорился бы… Кто-то звонит», – она ушла внутрь, чтобы ответить на вызов. На экране появилось лицо Уолдо: привлекательное, с горбатым носом и суровым взглядом, с опущенными уголками рта, свидетельствовавшими о чувствительности – или об обаянии – или о самодовольстве – или о нетерпении – или обо всем этом вместе – или ни о чем, в зависимости от обстоятельств и точки зрения. В соответствии с последней модой, волосы Уолдо были тщательно подстрижены и уложены так, чтобы образовалась сложная поверхность из впадин и выступов, то криволинейных, то угловатых. Зубы Уолдо были покрыты черной эмалью, он красил губы серебристой помадой, а его уши были косметически уплощены, причем в мочке правого уха болталась золотая серьга. Будучи изощрен в тонкостях снобизма, Уолдо одевался так, чтобы в нем сразу можно было распознать представителя высшего класса, а его привычки и манеры были свойственны исключительно жителям Поднебесной Гавани.
«Привет, Уолдо! – сказала Алиса. – Пойду, позову отца».
«Нет-нет, подожди! Я хотел поговорить именно с тобой».
«Неужели? О чем?»
Уолдо облизал губы и впился в нее напряженным взглядом: «Я не ошибся».
«В чем?»
«Ты – самое восхитительное, самое обворожительное, самое опьяняющее создание из всех, кого я когда-либо встречал в Хэнте, под Хэнтом или над Хэнтом».
«Не говори глупости, – отозвалась Алиса. – Я – это я, ничего больше».
«Ты свежее бутона, ты – лепесток оранжевого ноготка, танцующий на ветру».
«Перестань дурачиться, Уолдо. Надо полагать, ты позвонил по поводу книги, „Города древности“?»
«Нет, я позвонил по поводу городов современности – в частности, по поводу Хэнта. Так как ты пробудешь здесь недолго, почему бы нам не осмотреть эту почтенную метрополию вместе?»
«А мы как раз этим занимались, – сказала Алиса. – Отсюда видно весь город до самого Эльмхерста на юге, до Птичьей Слободы на севере, до Старого Города на востоке – и до заката на западе».