Тёма свернулся калачиком на диване и трясется. Я закутываю его, подтыкаю плед со всех сторон и ложусь рядом. Обнимаю, стараясь согреть.
– Сейчас позову Елизавету Сергеевну, – говорю я, прижимаясь к Тёме.
– Не надо, Света, – клацает он зубами. – Сейчас пройдет. Это у меня от страха.
– От страха?
– Ну да. Я космический разведчик, – говорит Тёма.
– Знаю.
– Я недавно разведал, что меня готовят к операции. Будут делать пересадку костного мозга. Сейчас ищут донора. Света, я боюсь! – Тёма кривит губы и держится из последних сил, чтобы не заплакать. – Скорее бы прислали челнок с планеты Юха, – произносит он ноющим голосом. – Я бы улетел – и никакой операции не надо. У нас там лечат без пересадки костного мозга, просто дают маленькую таблетку, и организм сам восстанавливается. Света, ты полетишь со мной? Ты обещала.
– Полечу, Тёма.
– Дай мне руку.
Он берет меня одной рукой за мизинец, другой за большой палец и держит крепко, словно боится, что я оставлю его одного и уйду.
Тёма прикрывает глаза и то ли засыпает, то ли погружается в забытье.
Я нахожу Елизавету Сергеевну и, пока мы поднимаемся в «студию», в третий раз пересказываю все, что произошло. Но ей мало, она снова задает вопросы, выпытывает у меня подробности. Но как я могу рассказать?
Когда заходим в «студию», Елизавета Сергеевна придерживает меня у двери:
– Ты можешь возвращаться домой. Дальше я сама.
– Елизавета Сергеевна, – говорю я, – если для Тёмы понадобится донор костного мозга, имейте в виду меня. Я согласна.
– Ты откуда знаешь? – испуганно спрашивает она.
– Разведка донесла, – говорю я и выскакиваю из «студии».
– Какая разведка?
– Космическая! – кричу, сбегая по мраморной лестнице.
Домой возвращаюсь пешком. Но иду не привычным маршрутом, а поднимаюсь на улицу Лазаревскую, пересекаю вершину Воронцовой горы и спускаюсь по узеньким переулкам вниз, к автовокзалу. Во дворах частных домов лают собаки, почуяв редкого прохожего, и пахнет жареным мясом – где-то готовят шашлык. Я только верчу носом и глотаю слюнки.
Тут прямо передо мной открывается калитка, и выходит Ирка, моя соседка по парте. Она замечает меня и дергается назад, во двор.
– Ира, Ира! – зову я. – Ты что, боишься?
– Ничего я не боюсь, – говорит Ирка из-за калитки.
– Ира, я хочу извиниться перед тобой. Ну, за разбитый планшет. Прости меня. – Я жду ее ответа, но Ирка молчит – наверное, прикидывает, нет ли подвоха в моих словах. – Знаешь что, Ира, – продолжаю я, – прими в подарок этот айфон. Он тебе нравится, правда? – Я достаю свой телефон и вытаскиваю из него «симку».
Слышу, как тихо скрипит калитка, из-за нее выглядывает Иркина голова.
– Ты шутишь? – спрашивает Ирка.
– Какие шутки? Это компенсация за планшет.
– А ты как будешь?
– У меня еще есть, – говорю я. – Простенький, но для меня сойдет. Как раз будет дополнять мои рваные кроссовки.
– Света, ты не обижайся, – просит Ирка. – Я дура.
– Всё, забыли. Бери.
– Ты серьезно? Неудобно как-то.
– Бери, бери!
Ирка осторожно принимает айфон из моих рук, поднимает голову и рассматривает меня.
– Тебя не узнать, – удивляется она. – Ты сего дня какая-то светлая. Праздник, что ли?
– Ага. Именины сердца.
– Да? Поздравляю. Кстати, – вспоминает она. – О тебе Ильяс спрашивал: «Где Артемьева? Я уже соскучился по ней. Жду, – говорит, – не дождусь, когда каникулы закончатся».
– Дурак!
– А по-моему, он влюбился в тебя.
– С чего ты взяла? – удивляюсь я.
– Да знаю я их, этих козлов, – кривится Ирка. – Когда к ним всей душой, они плюют на тебя. А когда вот так… Ну, как ты. Тогда они тащатся. Влюбляются. А потом еще и женятся.
Дома я первым делом звоню Тёме. Мой старый телефончик еще работает, еще послужит мне. Я, правда, забыла уже, куда тут нажимать, на какие кнопки.
– Кто это? – спрашивает Тёма.
– Угадай.
– Света! У тебя новый телефон?
– Гаджеты надо обновлять постоянно, иначе прослывешь технофобом.
Тёме уже лучше. Он абсолютно здоров и ждет меня с нетерпением. Я болтаю с ним с той легкостью, с какой никогда ни с кем не разговаривала. Мы обсуждаем литературу, книжки, которые любим и которые терпеть не можем, разбираем все теории Сотворения мира – от божественной до научной, говорим о музыке и, конечно, о планете Юха.
Я слышу, как в квартиру заходит мама. Сегодня она возвращается раньше обычного. Видно, успела вымыть все полы в магазине «Лидер», и заведующая отпустила ее.
Мы разговариваем с Тёмой до тех пор, пока у меня не садится аккумулятор.
В коридоре у нас висит большое зеркало, от потолка до самого пола. Это еще бабушкино. Она называла его венецианским. Стекло в некоторых местах потускнело, зато рама из темного дерева просто шикарная. Там очень затейливый орнамент – кажется, будто из сплетения виноградных листьев высовываются гроздья черного винограда. Когда я влажной тряпкой вытираю пыль на этом орнаменте, обязательно трогаю пальцами ягоды, мне хочется оторвать хотя бы одну виноградину и попробовать на вкус.
Сейчас мама стоит перед этим зеркалом и примеряет свои старые платья.
– Мама, ты решила провести ревизию? – спрашиваю я.
Она поправляет тесемочку, поворачивается к зеркалу одним боком, другим и вздыхает:
– Дорогущие платья, а мода на них прошла.
Кто сейчас носит накладные плечики?
– Тебе очень идет, – говорю я.
Платье действительно ей к лицу, но мама так похудела, что оно болтается на ней, как на вешалке.
– Вчера позвонила своим подругам, впервые за сто лет, – признается мама. – Танька, моя сокурсница, пригласила на работу.
– Вот здо́рово! А что за работа?
– Ей нужна дама преклонных лет, стройная, с веселым лицом. Светка, я – стройная?
– Ты просто класс!
– Буду дефилировать по подиуму. Демонстрировать модели одежды для старух.
– Ничего себе! – удивляюсь я.
– Не получилось продавать мозги, – вздыхает мама, – буду продавать фигуру.
Я подхожу к маме, обхватываю ее сзади руками и крепко прижимаюсь.
– Как я за тебя рада, ты даже не представляешь! – говорю я и выглядываю из-за ее плеча.
В зеркале отражается строгая мама и моя веселая физиономия. Такой радостной я себя давно не видела.
– Светка, раздавишь! – усмехается мама и освобождается от моего захвата. – Это еще не всё, – продолжает она. – Другая подруга подкинула идею. Но пока это из области предположения.
– Сказать можешь?
– Могу. Появились некоторые основания считать, что ключевой свидетель по отцовскому делу дал заведомо ложные показания. Я уже написала заявление с просьбой пересмотреть решение суда.
12
Тёма болеет. Уже две недели, как мы не виделись. Попечители запретили переступать порог его дома. Остался лишь телефон, но и здесь все под контролем: нам дают всего пять минут на общение. Я представляю, как Елизавета Сергеевна стоит у Тёмы в изголовье и строго следит, чтобы он не ляпнул чего-нибудь лишнего.
В последнее время у меня внутри живет будильник. Звенит ровно в половине седьмого утра. Я вскакиваю и бегу по известному маршруту – туалет, ванная. Потом выхожу на кухню с полотенцем на голове, а там сегодня мама. Я даже подпрыгиваю от неожиданности. Сидит моя девушка перед раскрытым ноутбуком и стучит по клавишам. Даже меня не замечает.
– Мама! Как ты меня напугала.
– А-а, Све-етка, – тянет слова мама, не поднимая головы. – Ты извини, я без спросу взяла. – Она кивает в сторону ноутбука. – Тут, понимаешь, такое дело… – Мама дописывает какую-то мысль, потом откидывается на спинку стула и смотрит на меня.
Глаза у нее огромные и горят синим огнем, как две газовые конфорки. Я таких глаз уже сто лет у нее не видела.
– Вот послушай, – продолжает мама. – Недавно я подсказала Таньке, как можно вывести ее бизнес на новый уровень. На более высокий. Так она знаешь что сделала? Она приняла меня в долю. Мы теперь партнеры.
– Мама! – Меня охватывает такая безумная радость, что я не могу удержаться, начинаю размахивать руками и ору как ненормальная.
– Вот, взяла твой компьютер, расписываю бизнес-план, – объясняет мама. – Если все получится, глядишь, и с кредитом рассчитаемся.
Я опускаюсь на колени и обнимаю маму за талию:
– Мамочка, как я тебя люблю!
– Да, еще одна неплохая новость, – говорит мама, поглаживая меня по голове, как маленькую. – Помнишь, я заявление подавала, чтоб пересмотрели решение суда?
– Конечно.
– А вчера звонят мне из прокуратуры, говорят, что собираются пересмотреть папино дело в связи с вновь открывшимися обстоятельствами.
…На Корабелку я прихожу раньше обычного, по тому что трепещу от радостного возбуждения и всё, что ни делаю сегодня, получается быстрее, чем вчера. Надо охладить свой пыл. Я покупаю бутылку фанты в ларечке неподалеку от Тёминого дома и усаживаюсь на скамейку. Уютный дворик пуст, если не считать серенькой кошки с котятами, которые прячутся в кустах сирени. Не успеваю сделать пару глотков, как раздается звонок. Тёма.
– Света, ты где? – спрашивает он.
– Рядом с тобой.
– Приходи скорей, – торопит он, – я познакомлю тебя с папой.
– В каком смысле?
– Они приехали ночью. Он и Елена Владимировна. На три дня.
Эта новость не то чтобы оглушает меня, но хорошенько встряхивает. Вот он, Кореец, можно сказать у меня в руках! Я могу сделать с ним что захочу. Могу убить, а могу вспомнить армейский рукопашный бой и пнуть его ногой по самому чувствительному месту. Или просто посмотреть в его бесстыжие глаза и плюнуть ему в лицо. Наступает минута моего торжества. Но, странное дело, я вот сейчас перечисляю в уме возможные действия против Корейца, но делаю это без огонька, мои нервы не натягиваются, как струны, мне даже как будто все равно – есть он на этом свете или его нет. Я его забыла. Хотя нет, вру, еще не забыла. Но теперь Кореец так далеко от меня, что превратился из огромного монстра в маленькую никчемную крупинку, которая мелькает где-то далеко-далеко, у самого горизонта, и вот-вот исчезнет окончательно.