— А ты теперь хочешь, чтобы мы повторили их провал?
— Не провал. — Лэм закатил глаза. — Понимаешь…
— Ты хочешь, чтобы мы сбросили в море с Тёрнер-бич пять миллионов виртуальных обрубков и проследили их назад во времени, чтобы выяснить, где они попали в воду?
На сей раз Лэм, прежде чем ответить, убедился, что других вопросов не последует:
— Да, хочу.
— И почему это получится у нас, если не получилось у них?
— У нас больше данных по заливу, чем было у них по Индийскому океану. И нам нужно прокрутить время назад только на двадцать пять дней, а не на пять месяцев. Но самое главное, у меня есть новая идея по анализу их данных. Я применил ее к рейсу триста семьдесят — и, когда я сделал это, все модели мусора от полета сошлись в одном приблизительно районе на дату катастрофы. В одном, а не в тысяче.
Гладстон уставилась на карту:
— В чем заключается твоя новая идея?
— Я сообразил, что если применю к вероятностям диаграммы суммирования по траекториям Фейнмана, то, возможно, мне удастся избежать наименее вероятных траекторий. Не все эти извилистые маршруты течений вероятны в равной мере: некоторые вероятнее других. Таким образом, убираем маловероятные, используя диаграммы Фейнмана.
— Что это за диаграммы Фейнмана?
— Я устал. Сколько ты мне заплатишь за объяснение?
Гладстон нахмурилась. Деньги и математика — вот две единственные вещи, которые ценил Лэм, хотя что касается денег, то они у него почти не водились.
— Я закажу добавку сыра на наш следующий вечер с пиццей. И лука. Договорились?
— Ну ладно. Это математический и геометрический способ диаграммирования вероятности взаимодействия частиц. Как в коллайдере. Я адаптировал процесс к океану, математически описывая его как море взаимодействующих частиц и сил. Расчеты громадные, тут потребовался суперкомпьютер. Но когда дело было сделано, то получилось вот что.
Он показал на экран. Одна за другой красочные ниточки стали исчезать с карты, пока не осталось ничего, кроме черной дуги, указывающей возможные точки встречи самолета с водой. Потом на карте стали появляться новые ниточки, все начинавшиеся у острова Реюньон. Некоторые уходили в одну сторону, другие отклонялись в другую, но все они более или менее сходились близ одной точки в океане — на той черной дуге.
Гладстон покачала головой. Может, это просто очередной полет математической фантазии Лэма?
— Значит, именно тут находится триста семидесятый? — Она показала на точку, в которой сходились все линии.
— На дне океана, конечно.
Гладстон уставилась на экран:
— Ты уверен?
— Ну, как ты понимаешь, никаких доказательств у меня нет. Но я провел несколько миллиардов измерений по диаграмме Фейнмана на университетской машине. — Он снова фыркнул. — И в результате получил довольно впечатляющий счет за использование времени центрального процессора.
— Сколько?
— Четыре тысячи.
«Матерь божья!»
— И ты не согласовал это со мной?
Лэм посмотрел на нее с преувеличенно обиженным выражением:
— Я не знал, что они столько насчитают.
— Думаешь, что можешь проделать то же самое с обрубками?
— У тебя тонны информации по твоим экспериментам с поплавками, собранные за пять лет, — гораздо больше, чем было у них по Индийскому океану. Мне нужно только ввести в расчеты плавучие характеристики обрубков.
— Что конкретно тебе надо?
— Мне нужны два реальных обрубка и емкость для проведения экспериментов с ветродуйным устройством — такая есть в океанографической лаборатории в Эккерде.
— И сколько это будет стоить, если допустить, что мне удастся получить обрубки?
Лэм пожал плечами:
— Еще тысячу?
— Господи, да где же мы возьмем деньги еще и на это?
— А ты попроси у своего дружка из ФБР. Он мне показался богатеньким.
17
Роджер Смитбек вел свой «субару» по Сайпресс-Лагун-драйв. В последние полчаса он нареза`л круги по какому-то району к югу от Форт-Майерса, — предположительно, это была самая опасная часть города, но он видел главным образом многоквартирные дома, школы, магазинчики, семейные дома, даже пристойного вида загородный клуб, оседлавший Уиски-крик.
Смитбек ожидал увидеть совсем другое.
Он провел кое-какое расследование и узнал, что татуировка, которую он тайно перефотографировал, была, скорее всего, символом какой-то банды. Когда он увеличил изображение и резкость, картинка стала гораздо четче. Там определенно был крест с молниями, вылетающими по диагонали снизу из поперечины, и что-то похожее на когти животного, торчащие сверху, хотя их концы были невидимы, так как их закрывали драные клочья кожи. По бокам стояли две буквы — «П» слева и «Н» справа, написанные обычным готическим шрифтом бандитских татуировок. Цвет татуировки был синий, как у обычных тюремных, но это ничего не значило: подобные татуировки вполне могли быть сделаны в тату-салонах Центральной и Южной Америки, поскольку расследование Смитбека показало, что такого рода кресты — выполненные в выразительном стиле флёр-де-лис и необычным методом декоративного тушевания — были фирменным знаком банд с юга от границы.
Но обычное расследование больше ничего не могло ему сказать. А ведь тут действовала чертова куча всяких банд. Смитбек поломал голову над значением букв «П» и «Н» — Панама? Падре Нуэстро?[11] — но если он и в самом деле хотел узнать больше, то ему нужно было поработать на земле.
Будучи репортером, он слышал рассказы о прежних проблемах в Форт-Майерсе — «Латинские короли», «Бурун-69» и так далее; много наркотиков, много плохих парней, убивающих других плохих парней. Были предприняты немалые согласованные усилия, чтобы покончить с этим, и в районах, о которых он прежде уже слышал — вроде Дунбара и Пайн-Мейнора, — вроде бы стало безопасно. Но теперь он оказался на юго-западе от них, ближе к реке Калузахатчи. За окном мелькали кварталы, и он замечал все больше разбитых витрин, трафаретных граффити на выбеленных солнцем стенах и проникался уверенностью, что место подходящее, поразнюхать тут можно.
Смитбек проехал еще немного на запад, где дела обстояли еще хуже, и остановился у обочины. Он находился в квартале, где старые, ветхие домишки стояли бок о бок с семейными предприятиями. Приблизительно половина этих заведений были закрыты, окна закрашены белым, а входные двери забиты досками. Повсюду валялись раздавленные или помятые мусорные ведра. На шлакобетонных блоках подъездных дорожек, на газонах перед домами там и тут стояли грузовички и в меньших количествах скелеты лодок, постепенно превращающиеся на жаре в труху. Пробежала бродячая собака с высунутым набок языком. В воздухе стоял запах горелой резины и мусора.
Смитбек вышел из машины и направился к ближайшему дому, наполовину укрытому разросшимися тропическими растениями — явление нередкое в старых и бедных районах. Когда-то яркая краска на стенах выцвела и шелушилась. Смитбек нажал кнопку звонка — она оказалась сломана. Тогда он постучал. Спустя несколько минут внутри послышалось шарканье ног, и дверь приоткрылась.
На улице стояла жара, но Смитбек почувствовал, как его обдала горячая струя воздуха из дома. На него с любопытством смотрела старуха-латиноамериканка в халате.
— Buenos días, — поздоровался Смитбек.
Он объяснил на корявом испанском, что он студент, работает на одном исследовательском проекте. Потом вытащил увеличенную фотографию татуировки.
– ¿Ha visto esto antes?[12] — спросил он.
Женщина прищурилась в полутьме прихожей, наклонилась поближе к фотографии.
– ¿Qué es esto?[13] — спросил Смитбек.
Неожиданно глаза старухи распахнулись. Любопытство сменилось подозрительностью.
– ¡Vaya![14] — резко сказала она и захлопнула перед ним дверь.
Смитбек постучал еще раз и еще, но больше никто не отозвался. Наконец он засунул свою визитку под дверь, вернулся на тротуар и огляделся. Через несколько домов невысокий жилистый человек лет шестидесяти косил газон перед домом. Смитбек направился к нему.
Когда он приблизился, человек выключил двигатель. Он курил небольшую, дурно пахнущую сигару, на нем была футболка с логотипом ландшафтной компании.
Смитбек кивнул ему, человек кивнул в ответ. Воодушевленный видом логотипа, репортер пустился в объяснения, на сей раз на английском. Минуту спустя человек прервал его:
— No hablo inglés[15].
Смитбек показал ему фотографию:
– ¿Qué significa eso?[16]
Человек посмотрел на фотографию — на самом деле едва скользнул взглядом — и покачал головой. На его лице застыло заученно отсутствующее выражение.
– ¿Lo ha visto antes? — не отставал Смитбек.
Человек пожал плечами:
— No hablo inglés.
Господи боже, он же спрашивает по-испански! Но человек отрицательно качал головой и пожимал плечами. В конце концов Смитбек дал ему свою визитку, поблагодарил и пошел прочь. Человек тут же включил газонокосилку и вернулся к работе.
Смитбек снова огляделся. Чуть дальше по кварталу еще одна женщина — немного моложе, немного лучше одетая — приближалась к входной двери двухэтажного многоквартирного дома, держа в обеих руках пакеты с покупками. Смитбек инстинктивно поспешил к ней и успел открыть для нее дверь.
— Gracias, — поблагодарила она с улыбкой.
— De nada. Пожалуйста. — Он вытащил из кармана фотографию татуировки. — Por favor — qué es esto?
Женщина посмотрела на фотографию. Почти мгновенно на ее лице вместо первоначального дружелюбия появилось то же самое выражение, что и у старухи, — сочетание подозрительности и страха. Она повернулась к двери, но Смитбек еще раз остановил ее: