должно существовать.
Лэм пожал плечами.
— А как насчет того мусора, который воняет в кладовке?
Лэм сделал вид, что его рвет:
— Я каталогизировал все, что поддавалось опознанию. Никаких дымящихся пистолетов.
— А что анализ? Ты внес это в уравнение?
— Внес. Не всё — выбрал такие предметы, чтобы получить достаточно широкое представительство. И опять те же невозможные результаты.
— Но мы знаем, что обрубки таки прибило к берегу!
Лэм вздохнул:
— Как я тебе уже сказал, это невозможно.
— Это не может быть невозможно! — Гладстон готова была вцепиться себе в волосы.
— Не кричи на меня!
— Я не кричу. Я акцентирую.
— И не акцентируй на меня! Ты же знаешь, какой я чувствительный.
Гладстон закатила глаза:
— Ты должен найти, в чем ошибка, и вернуться к анализу.
— Ладно. Мне-то что. Но каждый раз, когда я сажусь за компьютер, нам это обходится в пять сотен.
Гладстон замолчала, задумавшись. В лаборатории воцарилось молчание. Потом она вытащила свой телефон, набрала номер и включила громкую связь, чтобы слышал Лэм.
— Могу я поговорить с агентом Пендергастом? — спросила она, когда ей ответили.
— Слушаю.
— Это Гладстон. Рада, что дозвонилась, — сказала она. — Мы работаем над анализом, о котором вы просили.
— И как продвигаются дела?
— Мм… хорошо. Очень хорошо. Мы приготовили полный каталог мусора, вынесенного на берег, а теперь дорабатываем математические модели. Прогресс огромный.
Лэм скорчил гримасу.
— Рад это слышать.
— Но обработка больших чисел — дело дорогое. У нас уже немаленький счет за использование университетского компьютера.
— Позвольте узнать сколько?
— Мы потратили несколько тысяч и, возможно, перейдем черту в десять тысяч, прежде чем получим результат.
— Я даю вам разрешение потратить до пятнадцати тысяч.
— Вау. Спасибо, это здорово. Правда здорово. — Она помолчала. — Есть одна вещь, которая очень помогла бы нам улучшить расчеты. Эта вещь крайне необходима, если откровенно.
— И что же это может быть?
— Нам нужен обрубок. Вообще-то, даже два. Чтобы точно моделировать поведение плавучего предмета с учетом нескольких других переменных.
Последовала долгая пауза.
— На какой срок они вам понадобятся?
Гладстон посмотрела на Лэма. Тот поднял обе руки и растопырил пальцы.
— На десять часов.
— Думаю, я смогу предоставить их вам, но только на половину этого времени, и я должен буду присутствовать при них постоянно. Это приемлемо?
— Пресвятая богоро… — начал Лэм тихим голосом, но тут же замолчал и кивнул ей.
— Да. Спасибо. Спасибо огромное.
— В таком случае я постараюсь быть у вас не позже чем через час. И я искренне надеюсь, что дополнительное финансирование поможет вам и доктору Лэму продвинуться дальше. Доброго вам дня, доктор Гладстон.
Она опустила телефон:
— Не могу понять, откуда он знает, что мы никуда не продвинулись.
— Не знаю, но я тебе говорил: у него есть деньги.
— Эти пятнадцать тысяч не из его кошелька.
— Я бы не был так уверен.
Мойра Кроссли ждала, пока специальный агент Пендергаст закончит разговор и уберет телефон в карман.
— Извините, что пришлось прерваться, — сказал он.
«Какой странный человек», — подумала Кроссли. Его южные джентльменские манеры и мягкий акцент действовали на нее успокаивающе. Но в его зорких серебристых глазах не было ничего мягкого или особо джентльменского.
— Из лаборатории пришло довольно много отчетов. Я отправила их в ваш офис для проверки.
— Я их получил, но был бы благодарен за резюме.
— Конечно. Пройдемте ко мне в кабинет, там мы сможем поговорить приватно.
Они находились в секционном зале, и несколько помощников все еще работали с последними оставшимися обрубками: осторожно срезали обувь, искали идентификационные отметины, фотографировали, брали образцы тканей, а если считали необходимым, то анатомизировали и стабилизировали останки, чтобы удалить мертвых морских существ и малых паразитов, пробравшихся в плоть. Пендергаст помедлил немного, наблюдая за процессом — его беспокойные глаза ни на мгновение не останавливались на одном месте, впитывая все, — потом повернулся к Кроссли и кивнул, извиняясь.
Она провела его по лаборатории в свой кабинет с единственным окном, выходящим на парковку. Пространство было маленькое, но она содержала его в тщательной чистоте и простоте — привычка, выработанная годами жизни в доме на воде близ Яхтенной гавани Ки-Корал.
— Садитесь, пожалуйста.
Пендергаст сел, Кроссли заняла свое место за столом, на котором с военной точностью было разложено несколько папок. Она раскрыла первую:
— Вы задали вопрос, не были ли обрубки заморожены. Были. Их заморозили сразу после отрубания. По крайней мере, те, что в настоящий момент уже исследованы. Микросрезы тканей указывают, что они были заморожены сразу же до низких температур, около минус тридцати градусов Цельсия. Это гораздо ниже того, что дают домашние морозилки, и мы можем сказать, что обрубки были заморожены в профессиональной морозилке глубокой заморозки или в лабораторной морозилке.
— И как вы это узнали?
— При заморозке микрокристаллы льда растут в клетках и разрывают различные мембраны. По рисунку разрывов мы можем определить, как быстро и глубоко была сделана заморозка. Для данных обрубков заморозка была быстрой и глубокой.
Пендергаст коротко наклонил голову.
— Мы получили также некоторые интересные результаты по ДНК, — продолжила Кроссли, беря другую папку. — Если вкратце: большинству личностей, которых мы проверили на данный момент, около шестидесяти лет, у них разный процент коренной американской крови — от девяти до девяноста, а в среднем около семидесяти процентов. Что касается европейских ДНК, то большинство ведет нас к Иберийскому полуострову — к Испании — или на юго-запад Европы. В ряде образцов есть некоторое количество африканской ДНК — от трех до пятнадцати процентов. Такая смесь характерна для населения Центральной Америки, в особенности Гондураса, Никарагуа, Гватемалы и Эль-Сальвадора. В меньшей степени — Панамы и Коста-Рики. Белиз, Мексику, Колумбию и Венесуэлу мы отбрасываем, но все же и их нельзя исключать. Мы сейчас анализируем митохондриальную ДНК, пытаемся выяснить, не было ли среди них родственников, и результаты будут у меня не позже чем завтра. В любом случае Центральная Америка представляется наиболее вероятным местом происхождения.
Еще один неторопливый кивок.
— На нескольких обрубках имеется татуировка. Некоторые татуировки широко распространены — всякие браслеты и тому подобное, но есть и другие — религиозные или гангстерские символы. Один из экземпляров обрублен выше над лодыжкой, чем остальные, поэтому нам удалось получить почти полное представление по этому лицу.
— Интересно.
— Все обрубки принадлежат взрослым людям, скорее всего — здоровым, количество мужчин и женщин приблизительно одинаково. На ногтях некоторых обрубков сохранились следы педикюрного лака. По химическому составу и цвету мы пытаемся найти производителя, но пока это не удалось.
Она взяла следующую папку.
— Вот тут кое-что любопытное. На многих ступнях и на подошвах обуви обнаружены следы пестицида — ДДТ или хлордана, которые уже много лет запрещены в Штатах. Присутствуют заметные следы и другой химии — гидроксида натрия. Кроме остатков пестицида, никаких других общих свойств не выявлено.
Она сверилась с папкой, проведя пальцем по пунктам документа.
— Мы выявили также волоски, волокна, пыльцу и другие осадки. Ничего примечательного, кроме одного: пыльца представляет собой типичную смесь местной флоры — не центрально-американской. Образцы пыльцы указывают на весенний сезон, вероятно — на весну нынешнего года, судя по свежести пыльцы.
— Продолжайте, пожалуйста.
Кроссли перевернула страницу:
— Все токсикологические анализы дали отрицательный результат, по крайней мере в отношении обычных токсинов и веществ. Кажется, у вас есть список того, на что мы делали анализ.
— Да, есть. А теперь давайте еще раз поговорим о том, как были ампутированы ноги.
Она недовольно поморщилась:
— Как я уже говорила, ампутация была жестокой, в ряде случаев удары наносились, видимо, топором, к тому же тупым, другие ноги ампутированы, вероятно, тяжелым мачете. Место ампутации разнится, начиная от лодыжки до… у большинства почти до колена. В большинстве своем ничто не указывает на использование жгута, но в нескольких случаях жгут перед ампутацией все же накладывался, примитивный и неэффективный. Никаких свидетельств профессионального медицинского сопровождения. Высока вероятность того, что большинство жертв умерли от кровопотери.
— Угол нанесения ударов?
— Большинство находится в диапазоне от сорока до семидесяти градусов по отношению к горизонтали, иными словами, под наклоном.
— А направление ампутации?
Раздражение Кроссли усилилось. Она уже обсуждала это с Пендергастом.
— Ампутация начиналась снаружи нижней части ноги, справа налево.
— И удары наносились сверху.
— Да, да, вы все это знаете — мы об этом говорили.
— Мы и в самом деле говорили. А теперь, доктор Кроссли, пожалуйста, порадуйте меня, представив мысленно процесс ампутации с учетом всех факторов, которые вы перечислили.
Наконец раздражение в ней взяло верх.
— Я не вижу в этом смысла.
Голос, медоточивый и ровный, стал тише.
— Доктор Кроссли, я обещаю, что смысл станет вам ясен. Я подведу вас к этому, облегчу ваш путь к пониманию. Закройте глаза, сделайте пять глубоких, неторопливых вдохов, а потом представьте процесс ампутации. Взвесьте все известные подробности и представьте зрительную картинку ампутации с участием реального человека.
— Это необычно и ненаучно.
— Прошу вас, сделайте мне одолжение… — Его голос приобрел какое-то странно-гипнотическое звучание. — Закройте глаза.