Антон входит в комнату без обычного сопровождения королевской стражи, и Калла с трудом удерживает руки опущенными. Темные корни его светлых волос, вьющихся вокруг короны, заметно отросли. Он не красит их так же регулярно, как Август. Перемена в нем шокирует, кажется, будто эти двое начали сливаться воедино. Калле хочется сцарапать с него лицо Августа. А еще – погладить его по щеке, умоляя понять ее поступок на арене. Но она не двигается с места, потому что ее желания несущественны. Антон Макуса зол на нее.
– Ваше величество, – произносит Калла.
– Ваше высочество, – отзывается он. – Какая неожиданность.
– Не может быть, чтобы вы верили, будто я отправляюсь в изгнание надолго.
В центре наблюдения воцаряется не просто тишина, а растущее напряжение, явно отличающееся от обычного. Краем глаза Калла видит, как Матиюй морщится, и пробует выправить ситуацию, сверкнув улыбкой. Техника сбоку от нее перемигивается зелеными и красными огоньками. Стены словно смыкаются, рвутся из плена переливчатых голубых обоев, разрастаются, чтобы тоже послушать.
«Тебе надо было отказаться от участия в играх. Надо было сбежать. Сбежать со мной».
– Видимо, шуток, принятых между родственниками, здесь никто не понимает. – Калла переплетает пальцы рук, заложенных за спину. Вцепляется в край куртки, скрывая дрожь, пока она не стала слишком заметной. – Я так успешно проводила инспекцию провинций, что вернулась, опередив всю делегацию. Неужели вы не рады, ваше величество?
Антон буквально падает на стул рядом с кабинками служащих, словно он уже выбился из сил. Их взгляды встречаются, его глаза непроглядно черны. Калла делает шаг к нему, он прищуривается, и в глазах, все еще черных, как ночь, появляется пурпурный оттенок. Всем, кто достаточно близко знает Августа Шэньчжи, известно, что его глаза отливают глубокой синевой. Но список этих приближенных крайне мал, и, поскольку Галипэя Вэйсаньна рядом не видно, вероятно, Антону ловко удается держать всех этих людей на расстоянии.
– Согласно протоколу, все, кто входит в делегацию, должны путешествовать вместе.
– Пфф! – Калла дергает одним плечом. – Когда это я следовала протоколам?
На миг он мрачнеет, пурпур исчезает из глаз, словно смытый внезапным ночным паводком. Разумеется, эта поездка в Жиньцунь была скрытой угрозой. Антон Макуса – единственный, кому известно, кто она такая на самом деле, а она – единственная, кто знает про его нынешний обман, так что должна держать рот на замке, если ждет от него того же самого. Ее недавний любовник смотрит на нее с раздражением противника в бою: она предпочла себя ему, предпочла им обоим, пожертвовала им на арене ради собственной великой цели. Поменяйся они местами, она вцепилась бы в горло Антона в тот же миг, как увидела его после битвы.
Впрочем, если бы ситуация изменилась, они вообще не очутились бы на этой арене, но Антон не послушался ее и не стал снимать браслет. Он тоже выбрал соблазн победы. Виновата не одна Калла, и, если уж начистоту, ее все сильнее раздражает его направленная на нее ярость, если вспомнить, какую роль сыграл в случившемся он сам.
– Я ждал, что вы первым делом отчитаетесь передо мной, принцесса Калла. Как и полагается.
По крайней мере, Антон жив. В пылу отмщения она его не потеряла. Короля Каса она убила, а Антон Макуса по-прежнему топчет землю. Уже что-то. Хотя это «что-то» похоже на бомбу, способную взорваться перед ее лицом в любой момент.
– Я уже здесь.
– После того как мне пришлось разыскивать вас самому. И ради этого покинуть важное совещание насчет стены.
Приходится признать, что он удачно подражает Августу. Все его движения небрежны и грациозны, конечности расслаблены, хотя он явно настороже. Но она знает, на что обращать внимание, и его мелкие промахи безмолвно бросаются в глаза, возвещая истину. Чуть более быстрый наклон головы. Слегка затянутый взмах руки. Август ни за что не сложил бы руки, опираясь на мебель так, как Антон. Это слишком развязно. Август поставил бы ступни на пол ровно, а не опирался на носки. Так себя ведут те, кто привык вскакивать и убегать. Тело Августа не то чтобы не впору Антону – оно не то, как зеркало, отражение в котором меняется с задержкой в полсекунды.
– Мы можем поговорить прямо сейчас? – спрашивает Калла. – Наедине.
– Нет.
Кто-то в углу ахает. Тихонько, ничем не привлекая дальнейшего внимания. И этот звук просто выдает то, о чем думают все присутствующие здесь. Свергая короля Каса, Калла Толэйми и Август Шэньчжи явно были союзниками. Дворцовая прислуга шепотом называла ее «Убийцей короля», и, если бы не Август, Совет немедленно казнил бы Каллу за все ее преступления.
– Матиюй, очисти комнату, – велит Калла.
– Что? – выпаливает Матиюй и переводит взгляд с Каллы на нового короля. – Это разрешается?
– Вы рискуете переступить черту, ваше высочество, – беспечно бросает Антон.
– Конфиденциальный дворцовый вопрос, – не моргнув глазом объясняет Калла.
Нет ничего из ряда вон выходящего в том, чтобы просить разрешения отчитаться при первом же удобном случае, тем более если речь о Калле Толэйми, известной всему дворцу своей непредсказуемостью. Будь у Антона Макуса хоть какое-нибудь чувство самосохранения, он согласился бы не споря. Как ему следовало поступить еще в тот раз, на арене. Но вместо этого он ведет собственную дурацкую игру, и Калле хочется схватить его за плечи и встряхнуть, вынуждая подчиниться.
Помещение начинает пустеть. Служащие встают настолько нехотя, чтобы с чистой совестью отрицать и возмущаться, если потом король распорядится бросить за решетку тех, кто покинул рабочее место; от своих кабинок они не отворачиваются вплоть до последней секунды. Матиюй выходит последним, шаркая ногами и состроив неловкую гримасу Калле, потом задвигает дверь. Та захлопывается со щелчком.
– Тебе надо выйти.
Антон устремляет на нее кинжально-острый взгляд. Надменно фыркает, но никакого притворного пренебрежения не хватит, чтобы скрыть его бешенство.
– Зачем? – спрашивает он. – Чтобы ты безнаказанно убила меня во второй раз?
Они не оставались наедине так, как сейчас, с самой арены. С тех пор, как Калла ударила его клинком в спину и пронзила сердце. Если она не меняла гардероб с тех пор, как принимала участие в играх, то он одет в отутюженный синий китель, брюки по фигуре и выглядит так, словно провел королевский батальон через весь Талинь и после долгого дня расположился отдохнуть на троне. Так не ведут себя те, кто способен поднять лишь временную бурю. Он в теле Августа надолго.
– Антон, прошу тебя… – Калла понижает голос до шепота. – Там, на арене… ты же знаешь, я не хотела…
– Хотела ты или нет, это ничего не меняет, так? – перебивает Антон, поднимаясь со стула.
– Это меняет все. – Калла изо всех сил старается, чтобы в голосе не проскользнула злость. – Я не… я все еще…
На самом деле она не знает, что пытается сказать. И подходящее ли теперь время для выяснений, почему она поступила так, как поступила. Для нее не существует способов сказать: «Прости, что я убила тебя» так, чтобы не подразумевалось «но, если вдуматься, ты сам меня вынудил».
– Антон, – умоляет Калла, делая шаг вперед. Может, ей почудилось, но она могла бы поклясться, что видела, как он вздрогнул, хоть их и разделяет несколько шагов. – Ты создаешь проблемы там, где это ни к чему. Разве дворец не сохранил твое родное тело? Ты можешь забрать его, перепрыгнуть и…
– Я не уйду.
Остаток фразы застревает у нее в горле, распространяя кислый вкус. Она не понимает, какова цель его пребывания здесь. Власть? Деньги? Если бы он хотел сохранить за собой только титул, ему следовало избавиться от Каллы в тот же миг, как она возложила корону ему на голову. И ни в коем случае не стоило открывать ей правду. Отправить ее на плаху прежде, чем кто-нибудь успел возразить против его решения, набрать несколько очков одобрения у членов Совета, которые отчитывались перед Каса, а теперь отчитываются перед ним. И тогда он мог бы играть роль Августа вечно.
– Не надо снова вынуждать меня, – напряженно выговаривает Калла. – Уходи, Антон. Пусть королевство снова станет таким, каким и должно быть.
– И каким же оно должно быть? Видимо, терпеть еще столетие правления никчемного короля.
– У Августа большие планы.
– Август хочет власти прежде всего для себя, – возражает Антон. – И если ты считаешь иначе, ты дура.
Калле приходится отвернуться, посмотреть куда-нибудь еще, и ее взгляд упирается в мониторы, показывающие то, что происходит за пределами дворца. Базарная площадь почти опустела, если не считать бродяг, сбившихся в кучки там и сям.
– Может, я и дура.
Это правда. Это ее пульсирующее сердце, с кровью вырванное из груди и очищенное от нитей обмана, которые она вплела в него сама.
– Как только Август взошел на трон, моя задача была выполнена. И это означало, что все старания были не напрасны, какую бы высокую цену ни пришлось заплатить.
Тебя, шепчет комната. Заполняя пробелы там, где их оставила Калла, нетерпеливо шепчет с мониторов, тихо гудящих вокруг. Если возведение Августа на престол ничего не значило, то ничего не значила и потеря тебя.
– К сожалению… – теперь ближе подступает Антон.
Металлические пуговицы у него на кителе ловят каждое разноцветное мерцание экранов, и Калла, обернувшись, замечает, что сосредоточилась на этой детали, лишь бы удержать эмоции под контролем. Она размышляет, неужели Август подобрал эти пуговицы под цвет глаз Галипэя, решил, что они будут настолько серебристыми, чтобы всегда казаться прохладными на ощупь, и блестящими, чтобы отражать все, что находится поблизости.
– Я никуда не собираюсь. У меня есть незаконченное дело.
Калла остается неподвижной. Не может быть, чтобы он имел в виду их битву на арене. Закончить это дело проще простого: схватить любой подвернувшийся под руку тяжелый предмет и быстрым движением оглушить ее. Он вполне может сделать это, пока комната пуста, и никто не накажет его за опрометчивость.