Одна из стражниц рядом с Каллой переступает с ноги на ногу. Потом вздыхает, тихонько толкает дальнюю дверь и выходит. Калла видит ее лишь мельком, пока стражница отворачивается, но и этого достаточно.
В тот же миг Калла выходит следом за стражницей, толкая дверь. Выдерживает паузу, дверь поворачивается на петлях и закрывается. И едва стражница замечает движение за спиной, Калла выбрасывает руки вперед, охватывает шею стражницы и с силой сдавливает ее.
Из зала доносится шум поднявшейся тревоги. Кто-то наконец заметил, что Лэйда Милю совершила перескок без вспышки.
– Как ты уз?..
– Не сопротивляйся, – ровным тоном перебивает Калла и толкает ее вперед по коридору. Он пуст. – Только дернешься – убью. Идем со мной.
Глава 8
Дворец переходит в режим изоляции.
В какой-то момент после того, как его доставили в собственные покои, Антон улизнул, воспользовавшись тем, что его стража отвлеклась, споря, кому им нужно отчитываться. Согласно новой системе квадратов, за безопасность дворца отвечает не стража, а многочисленные Вэйсаньна, у которых имеется свое мнение о том, как следует вести поиски внутри дворца, вдобавок почти нет различий в званиях. Они мечутся по атриумам и коридорам, не зная, как разделить сферы ответственности и в то же время тщательно прочесать Дворец Единства в поисках Лэйды Милю. Все выходы уже перекрыты, за окнами следят, так что вряд ли она могла сбежать. Калла тоже исчезла. Вероятно, выслеживает Лэйду. Может, уже нашла, но не желает сообщать об этом Вэйсаньна или Антону. Прекрасно: чем дальше от него Калла, тем лучше.
Антон полощет горло, потом сплевывает воду. Она сразу уходит в сток раковины, и он закрывает кран, дивясь тому, как быстро реагируют дворцовые трубы. У него в квартире на улице Большого Фонтана открыть кран порой означало, что придется целую минуту слушать водопроводные хрипы, прежде чем польется тоненькая струйка. Иногда и закрыть воду сразу не получалось, и кран приходилось подолгу крутить, пока клапан наконец не закрывался и из трубы не переставало течь.
Он выходит из ванной, вытирая волосы полотенцем. Им никто не пользовался уже много лет. Когда-то пушистая ткань со временем стала жесткой, нитки царапаются. Антон проходит в комнату и останавливается перед зеркалом.
Не жалея черной краски и старательно нанеся ее маленькой щеткой на каждую прядь, Антон вернул волосам на голове их естественный цвет.
Август был бы в бешенстве. Столько часов ему пришлось карабкаться по ступеням дворцовой иерархии и прилагать всяческие старания, чтобы выделиться из толпы прихлебателей. Столько времени понадобилось, чтобы его лицо запомнилось, начало первым вставать перед мысленным взором людей при упоминании о наследнике короля, внушало симпатию богатым и надежду бедным, идеально подходило для дворца и с точки зрения Совета, и по мнению городов – лицо ничем себя не запятнавшего «человека со стороны», который добился положения своим трудом. Август Шэньчжи хотел выглядеть избранником богов.
А теперь он ничем не отличается от всех остальных.
– Ваше величество! – Дверь распахивается прежде, чем Антон успевает ответить. Затхлость мгновенно улетучивается из комнат, смешавшись с кондиционированным коридорным воздухом. – Нельзя просто исчезать, когда вам заблагорассудится! Речь идет о безопасности…
Стражница замирает, не договорив. Стремительно переводит взгляд серебристых глаз то на Антона перед зеркалом, то на… Антона Макуса, лежащего на постели. Вернее, на его родное тело. Пустой сосуд.
– Сэйци, кажется? – Антон невозмутим. – Как ты меня нашла?
Сэйци Вэйсаньна, у которой приоткрылся рот, по-прежнему глазеет на них обоих. Скорее всего, она не узнала бы лицо, если бы не снимки семейства Макуса на стенах вокруг кровати под балдахином. В этих комнатах Антон жил после убийства его родителей: угловая секция восточного крыла, почти не сообщающаяся с остальными покоями дворца и расположенная на максимальном удалении от них. К вещам в этих комнатах никто не прикасался с тех пор, как Антона отправили в изгнание, – в комнатах, похоже, лишь изредка наводили порядок. Покрытые тонким слоем пыли темно-зеленые шторы все еще свисают до самого пола, три лампы под потолком все так же зудят, если поставить регулятор яркости на минимум: Антон всегда подозревал, что здесь слишком сильное напряжение в сети.
Несмотря ни на что, эти комнаты он до сих пор ощущает своими. А про остальной Сань-Эр этого он сказать не может.
– Как я нашла вас… – повторяет Сэйци, силясь вывести себя из ступора. Она встряхивает головой так, что ее длинная коса перелетает через плечо. – Ну, мы заметили, что вас нет, и я посмотрела по камерам видеонаблюдения в коридоре.
Некоторое время Антон молчит. Потом отзывается:
– Придется, пожалуй, заново оценить состояние королевской стражи с учетом того, как много времени вам понадобилось, чтобы найти меня. Я ушел уже довольно давно.
Настолько давно, что успел зайти за краской к дворцовому портному. Настолько, что распорядился перенести сюда из хранилища свое родное тело, и теперь оно, только что переодетое и уложенное на белые простыни, выглядит просто спящим.
– Не уверена, что устраивать проверки без предупреждения – это правильно, ваше величество. Тем более в нынешней ситуации. – Сэйци заметно побледнела, это видно даже при тусклом освещении. Она стреляет взглядом в сторону двери. Уже сожалеет, что явилась сюда без подкрепления. – Галипэй был очень обеспокоен. Я могу привести его.
– Ни к чему. Я уже ухожу.
Сэйци бросает еще один взгляд на дверь.
– Отта Авиа тоже здесь и ждет вас.
Это известие застает его врасплох. Инстинкты советуют ему отказаться от встречи, попросить ее прийти попозже и позаботиться о том, чтобы это «попозже» никогда не наступило. Чем меньше времени он проводит с ней, тем меньше вероятность, что он попадется. Но, с другой стороны, у Августа не было бы никаких причин сейчас отказаться от встречи с Оттой.
– Отте не следовало разгуливать по дворцу, пока мы на самоизоляции. Лэйда может прятаться в любой из комнат.
– Да, но… – Сэйци откашливается и отступает в коридор, подавая знак кому-то – вероятно, ждущей поблизости Отте, – как уже отмечалось, стража не смогла помешать разгуливать по дворцу и вам. Я пойду.
На периферии его зрения поблескивает зеркало. При более удачном стечении обстоятельств Антон вселился бы в свое родное тело вместо того, чтобы забирать его из дворцового хранилища и отряхивать от пыли, скопившейся на плечах, потому что его тело стало подобием забытого страхового полиса, втиснутым между выброшенным за ненадобностью пустым сосудом сына кого-то из членов Совета и стопкой книг о войне. Август стоял бы рядом с ним во плоти, а не в виде света, отраженного от стекла и амальгамы. И когда Отта впорхнула бы, чтобы поздороваться, волоча за собой по полу слишком длинные юбки и разводя обнаженными руками, все выглядело бы совершенно буднично.
– О небеса!
Отта застывает на месте.
Поскольку обстоятельства сложились именно так, а не иначе, он оборачивается, чтобы лицо Августа исчезло из поля зрения. Часы продолжают отсчитывать время до того момента, как из них двоих останется лишь один.
– Итак, подготовка к гала-торжеству продолжается, – объявляет Отта. Она отворачивается от тела Антона на постели, но все равно поглядывает в его сторону. – Совет не счел нужным отменять его. И вообще, на внутренние дела дворца его изоляция никак не влияет.
– Совет готов на все, лишь бы избежать видимости конфликта. – Антон пощипывает себе переносицу, пытаясь избавиться от чувства напряжения в голове. За тонкий, изящный нос Августа так просто не возьмешься. Поместить два пальца по обе его стороны почти невозможно.
– В том числе хранить все секреты Каса.
– Верно.
«Ты знала? – хочется добавить Антону. – Когда Каса убил моих родителей, семейство Авиа услышало об этом однажды вечером за ужином? И ты хранила невообразимую тайну от меня, придавая ей так же мало значения, как Август?»
Беззвучно, крадучись, Отта подступает к нему. Проводит ладонями по его плечам, касается холодными пальцами его шеи. Отте он не доверяет. Он понятия не имеет, каковы ее намерения теперь, когда она очнулась, но помнит, что склонность к интригам у нее в крови, а хитроумные маневры с целью придать себе значимости для нее естественны, как дыхание. И все же он, не задумываясь, смягчается в своем отношении к ней и впервые за несколько недель дышит свободно. Рядом с Оттой Антон снова чувствует себя юным, не отвечающим ни за что, кроме заданий, которые должен сдать в академии. То, что во всем королевстве у него нет ни единой родной души, кажется ему неважным, ведь у него есть Отта, и он нужен ей.
– Август, – говорит Отта нежным голосом, – почему в зале совещаний ты спросил про Макуса?
Антон холодеет. Чутье настоятельно советует ему замести следы с помощью гнева, разразиться какой-нибудь пренебрежительной репликой, какую выдал бы в таком случае Август. Но его взгляд невольно притягивает собственное тело, лежащее на постели, и он понимает, что почти неспособен притворяться, когда доказательство прямо здесь, у него на виду. Будь ему все равно, он не стал бы задавать тот вопрос.
– Разве ты по нему не скучаешь? – мягким тоном отзывается он. По этому пути надо идти осмотрительно. Он понятия не имеет, в каких отношениях были Август и Отта до того, как ее сразила болезнь. – Я – да.
Отта касается его уха:
– Сказать по правде, ты никогда и виду не подавал.
– Он был моим лучшим другом.
– Ты считал его слабым. Говорил, что, если бы его родители не погибли, он вообще никогда не научился бы перескоку, потому что его единственная мотивация – гнев и одиночество.
Требуется напряжение всех сил, чтобы не отреагировать мгновенно. Шея Антона медленно заливается краской, багровеет с каждым новым словом. Слабым. Август считал его слабым, потому что его родителей убили, их тела довели до такого состояния, что их кремировали в срочном порядке, и скорбеть пришлось над той урной с пеплом, которая от них осталась.