Он бережно укладывает тело Отты на диван. С тех пор как она вышла из комы, в ее облике появился непривычный блеск, но лишь теперь Антон понял, кого этот блеск ему напоминает – короля Каса на телеэкранах. Трансляции, для которых его лицо приукрашивали, делали безупречным. Отту он видит не на экране, но ее кожа тем не менее лоснится. Она похожа на куклу, которую хранят на полке, завернутой в пластик и недосягаемой для стихий и оседающей пыли. Проведенное в коме время сделало ее неприспособленной к реальности и принадлежащей к другой эпохе.
– Антон! – напоминает о себе Отта. – Что такое?
– Ты, должно быть, спятила, – вырывается у него. – Перескок в Вэйсаньна – это же то, из-за чего ты влипла с самого начала.
– В то время ничего такого я не делала, – заявляет Отта.
Она отодвигает в сторону штору, напевая что-то себе под нос. Наступает ночь, поэтому Сань-Эр разгорается ярче. В окно проникает золотисто-желтый свет фонарей, установленных наверху колизея. Отта ведет себя совсем не так, как полагается только что исцелившейся пациентке, вопреки всем прогнозам ставшей чудом медицины.
– Вообще не надо было… – Антон осекается. Идет на попятный. – По сути дела, у тебя и не должно было получиться. Отта, какого хрена?
– А я думала, у тебя более широкие взгляды. – Она стреляет глазами в угол комнаты, и он понимает, что она следит за камерой. Отта манит его, Антон подходит ближе, так что теперь камера его не видит. Это вполне разумно.
– Широкие взгляды? – повторяет он. – Это же…
Немыслимо. Невообразимо. В точности как его прыжок с арены после финального поединка. В точности как то, что сделал он, пережив собственную смерть и воспользовавшись ци чужого сосуда, чтобы вселиться в Августа.
– Что? – спрашивает Отта.
Он подходит к ней почти вплотную, и она кладет руки ему на грудь. Ладони мозолистые, руки натренированной стражницы. Той, что, должно быть, всю жизнь провела в уверенности, что принадлежит к немногим избранным королевства, в кого никто и никогда не сумеет вселиться. Вэйсаньна – единственный род, потомки которого рождаются как будто уже сдвоенными, хотя ци у них на самом деле только одна. Вселение в них – уму непостижимая задача, как и перескок в того, кто уже сдвоен. Как вела бы себя Сэйци Вэйсаньна, если бы знала, что и в нее можно перескочить, и ее можно использовать как обычного талиньского простолюдина? Каким стало бы королевство, узнав, что этот знак отличия уже стерт?
– Знаешь, – осторожно произносит Антон, – я уже начинаю задумываться о предостережениях, что на самом деле ты самозванка.
Отта фыркает:
– Ты ведь уже знаешь, что это не так.
– Невосприимчивость Вэйсаньна к вселению – основополагающий принцип нашей способности совершать перескоки.
– Как и вспышка, несколько метров предельного расстояния и наличие цели перед глазами. – Ладони Отты скользят по его груди к шее. – Я смотрела видео с Цзюэдоу. Я видела, что ты сделал.
– Я не хотел, – говорит Антон. И сам слышит, что оправдывается, хотя Отта обращается к нему с оттенком насмешки. Ей незачем прямо предъявлять обвинения. Она и без того знает изрядную долю правды. – Когда ты поняла?
Она берет его за подбородок. Заставляет повернуть голову, подставляет его лицо электрическому свету, проникающему в комнату.
– Я умею различать оттенки, Антон.
– Ни у кого другого не получилось.
– Я прекрасно знаю тебя. И я, скажем так, особенно чувствительна к переменам.
Отта не отпускает его подбородок, но ее прикосновение меняется. Пальцы как ни в чем не бывало порхают по его щекам. Он не смеет отстраниться, как никогда не смел сказать Отте, что не согласен с ней.
– И потом, – продолжает она, – ты расспрашивал о своей семье, чем подтвердил мои подозрения. Что все это значит?
«Голубиный хвост». Существование которого при короле Каса Совету было запрещено признавать.
Когда Антон только вселился в тело Августа, у него случались вспышки многослойных воспоминаний, мысли, не совсем принадлежащие ему. Раньше он никогда не испытывал такого краткого слияния, никогда после перескока не ощущал волну страха, с которым не мог справиться. Ему не следовало удивляться тому, что ци Августа вступила в борьбу. И хотя победил Антон, просачивающиеся сквозь него струйки Августа оказались сильнодействующими. Он не сомневается, что видел голубя, оттиснутого на печати. Но не знает, достаточно ли этого, чтобы указать на виновника.
– Ты знала, что Каса убил всех моих родных?
Отта застывает. Впервые за все время с тех пор, как она очнулась, а может, и впервые в своей жизни она выглядит неподдельно встревоженной. У нее приоткрываются губы. Глаза становятся огромными.
– О-о, – тянет она. – О, мне так жаль, Антон.
– А вот Август об этом точно не жалел. – Горечь у него на языке имеет тошнотворный привкус. – Он знал.
– Если мы покараем Августа за все тайны, о которых он знал и молчал, он будет обречен на вечные муки.
Отта поджимает губы. Она обдумывает сказанное, но почему-то ее лицо кажется отрешенным. Антон видел Отту после вселений в их юные годы, порой таким способом они ускользали из дворца, но теперь, когда он видит ее в теле стражницы, это не укладывается у него в голове. Вэйсаньна. При первой попытке она заболела яису, а при второй добилась успеха так легко? Что изменилось?
– Что это у тебя такое лицо? – Отта ведет ладонями вниз по его рукам, слегка расправляет рукава. И прежде чем он успевает ее остановить, забирается ему под китель, разглаживает ткань рубашки у него на груди и животе.
– Ты тоже что-то знаешь.
Отта мгновенно переводит на него взгляд. Чернильно-черных глаз. Пора бы ему уже начать привыкать к немыслимому и невозможному: в этом дворце есть еще один человек, который вселился в особу королевской крови восьми лет от роду и не попался.
– Что, прости? – спрашивает Отта.
Она всматривается в него наивным взглядом ученицы из женского монастыря, но Антона не покидает ощущение, что с ним играют. На протяжении долгих лет изгнания он изо всех сил старался поддерживать в ней жизнь. Этого он сам хотел. Пробуждение Отты ему следовало воспринять как чудо из чудес, но…
Она проводит пальцами по его бедрам. Но он не этого ждал. Отта, в которой он поддерживал жизнь, была спящей Оттой, милой девочкой, нежное личико которой оставалось неподвижным, ничего не возражающим, в чем бы он ни исповедовался у ее больничной койки. Пробудившаяся Отта оказалась совсем иной.
– Остановись, – шепчет он.
– Нас же никто не видит, – напоминает Отта, и ее горячее дыхание обжигает его щеку.
На бездумный миг он поддается. Он скучает по ней, скучает по времени, проведенному ими во дворце. Она запускает пальцы под его ремень, касается губами его губ – сначала невесомо, затем увереннее. Антон вбирает в себя поцелуй, завладевает ее лицом, волосами, вдыхает какой-то сочный, насыщенный запах – пралине, засахаренной сливы.
Она придвигается ближе, прижимается к нему с недвусмысленными намерениями, и неправильность всей этой ситуации словно бьет его по лицу наотмашь. Антон отшатывается, делает два шага назад.
Отта испытующе смотрит на него. Переплетает пальцы рук, сложенных перед собой.
– Что-то не так?
– Я… – Антон собирается с мыслями. Делает выдох. – Да, что-то не так. Отта, прошло семь лет. Ты была без сознания, а я… я все это время провел один. Нельзя просто начать с того, на чем мы остановились.
– На это я и не рассчитывала. – Ее взгляд становится еще пристальнее. Волосы на затылке Антона встают дыбом. – Но, по крайней мере, не думала, что ты меня бросишь.
– Я тебя не бросил, – возражает Антон. – Это я заботился, чтобы ты оставалась жива.
– А сам пока увивался вокруг принцессы.
Антон бросает взгляд в сторону двери. Пусть камера и не видит их, но это еще не значит, что за ними не наблюдают. Хватит. Обсуждать эту тему с Оттой он не намерен.
– Рассуди здраво. – Он делает еще шаг назад. – Ты ведь тоже выросла во дворце, так что и без объяснений все понимаешь. Тебе не кажется, что трудновато будет притворяться Августом и в то же время трахать его сводную сестру?
Она даже не вздрагивает. Хотя бы отчасти, но он стремился задеть ее бесцеремонным доводом, а ее губы растягиваются в усмешке.
– Как ты сам говоришь, я твоя сестра. А ты – правитель. Есть масса причин, по которым я должна быть рядом с тобой.
Она нерешительно приближается, но Антон перехватывает ее руку прежде, чем она успевает снова коснуться его груди. Охватывая пальцами ее запястье, он и не дает ей подступить, и не отпускает.
– Усидеть сразу на двух стульях у тебя не получится, Отта, – уверяет он. – Судя по всему, ты хочешь, чтобы я остался Августом навсегда.
– А разве ты хоть чего-нибудь добился как Антон Макуса? – откликается Отта.
«Тебя. У меня была ты», – думает он, уязвленный вопросом. У него была Отта, а препятствием на пути высился весь Сань-Эр. Переполненные больницы, нехватка коек. Заводы, на которых ему не удавалось задержаться надолго, жалкие гроши, которые он зарабатывал никчемными руками аристократа.
– Немногого, – говорит он. – Изгнания. Возможности лазать по карманам богатых дельцов.
– И посмотри, что у тебя есть теперь, – подхватывает Отта. – К твоим услугам целое королевство.
Антон качает головой и отпускает ее запястье.
– Избавь меня от этих уловок. Думаешь, я до сих пор не разобрался в твоих играх?
– Ты же наверняка твердишь себе, что останешься только до тех пор, пока не отомстишь Августу. – Решив снова уколоть Антона, Отта заодно щелкает его по уху. И, упорхнув от него, подлетает к собственному телу на диване. – Но ведь и я знаю твои игры. Тебе здесь нравится. И я тебе помогу, Антон. Просто подыграй мне, а не сопротивляйся. Ясно?
– О чем ты го?..
Она падает. Отта на диване открывает глаза, вернувшись в свое тело, энергично вскакивает на ноги. И тут же принимается трясти за