– А ты знаешь, что доски отличаются в зависимости от того, в каком городе сделаны? – Калла тоже берет фишку, затем вынимает кости. – Обычно на досках из Эра поровну скатов и лесенок. А в Сане делают доски, где скатов больше.
Антон поднимает бровь.
– Мы сыграем по-старому, – продолжает Калла. – Десять бросков каждому игроку. – И она бросает кости. На обеих выпадает три, поэтому она переставляет свою фишку по первому ряду и останавливается на шестом квадрате. Попадание на следующий обещает лесенку прямо до квадрата под номером тридцать четыре.
Антон подставляет ладонь под кости. Его пальцы сразу же узнают ее мимолетное прикосновение и откликаются на него.
Ему выпадает семерка. И он взлетает вверх по лесенке.
– Это насчет Отты…
– Естественно. – Калла берет кости. Тон ровный, но в единственном слове слегка сквозит ехидство.
– Ну и что это значит?
Калла снова переставляет свою фишку:
– Только то, что я сказала. «Естественно». Отта всегда при тебе.
– Может, дашь договорить? Я собирался сказать, что тебе нельзя быть настолько откровенной в своих подозрениях. Она пересмотрит тактику таким образом, что ее будет труднее поймать.
Калла сразу переводит взгляд на него. Такого она не ожидала.
– Так ты мне веришь?
– Разумеется, не тому, что она подстроила нападения «Голубиного хвоста», – спешит поправиться Антон. Это же нелепость. Хоть ему и неприятно доставлять Муго хоть какое-то удовольствие, признавая его правоту, но у Отты и в самом деле просто не было времени для осуществления таких планов с тех пор, как она очнулась. Если с целью нападения на королевских солдат по всей территории Талиня и впрямь предпринимались объединенные усилия, они были спланированы намного раньше.
– Тогда чему же? – требует ответа Калла. Со следующим ходом она медлит в явном раздражении.
– Не знаю, – честно говорит Антон. – Это я и хочу выяснить. Помнишь день, когда Август вызвал тебя к стене? Когда пожелал сначала поговорить со мной?
Калла делает очередной бросок и передвигает фишку, не сводя глаз с доски.
– Да, – кивает она. – В тот день Лэйду поймали с поличным.
– Он спрашивал про Отту. И это показалось мне дикостью. Прошло семь лет, а он вдруг вспомнил про нее. Мало того, допытывался, какими были ее последние слова, обращенные ко мне. Словно опасался, что она могла раскрыть какую-то тайну.
Антон съезжает по скату вниз. А следующий бросок Каллы возводит ее по лестнице.
– Полагаю, насчет короны.
– Возможно. Или существовали и другие секреты. По-моему, Отта знает гораздо больше, чем готова выдать прямо сейчас.
Один из автоматов поблизости внезапно разражается громким перезвоном. Может, отмечает, что прошел час, словно гротескные стоячие часы. Еще одна лесенка – и Антон добирается до середины доски.
– А ты не боишься, что промедление окажется для тебя опасным?
– Меня больше беспокоит другое: что она сменит курс, если ее спугнут, и тогда путь к результату удлинится. Мне надо узнать, чего она добивается. Наряду с просчитанными ходами у нее в рукаве должна быть некая грандиозная цель. Выдать информацию – и потом, во время поездки делегации, расспросить тебя.
В безмолвном ответе Калла бросает кости. Вверх. Вниз. Опять. Ее указательный палец медлит, пока она передвигает фишку. Несколько ходов оба делают молча.
– Разумеется, – наконец бормочет она, – потому что для меня находиться здесь – это ужас.
– И уж конечно, в этом нет необходимости.
Антон следит за передвижениями ее фишки. Она опережает его и уже на семьдесят пятом квадрате.
– А тебе не приходило в голову, – говорит она, – что я, возможно, нахожусь здесь из-за тебя?
– Безусловно, – подтверждает он. – Чтобы воспользоваться случаем и выгнать меня из Августа.
Калла чуть не втыкает свою фишку в доску.
– Чтобы защищать тебя. Признаю, во время Цзюэдоу я совершила преступление, но за пределами колизея на протяжении почти всех игр я сражалась бок о бок с тобой. И я все та же Калла.
Антон старается по возможности не вспоминать финальный поединок. Заново переживая момент, когда с его головы сорвали мешок, чтобы объявить начало Цзюэдоу, он вспоминает, как по милости Августа очутился там, и тогда не может думать ни о чем, кроме его долгих лет молчания и скрытой тайне его семьи. К нему возвращаются видения ночного колизея, ликующие толпы со всех сторон, а сам он слышит лишь слова Каллы: «Я люблю тебя. Я люблю тебя, потому и делаю тебе одолжение», и тогда ярости, закипающей у него в крови, достаточно, чтобы выжечь его изнутри целиком.
Но здесь и сейчас Антон ничего не говорит, оберегая обретенное ими краткое перемирие. Он бросает кости. Передвигает свою фишку на восемьдесят девятый квадрат. И не успевает обрадоваться тому, что достиг последнего ряда, как то же число уводит его по скату до самого первого квадрата.
– Вот гадство, – еле слышно бормочет он, продвигая фишку по скату вниз, вздыхает и жестом предлагает Калле сделать следующий ход. – Ну что, давай. Считай, что уже победила.
– Не могу.
Из дальнего угла слышится верещание еще одного автомата.
– Что, прости?
Калла пожимает плечами:
– Я уже сделала все десять ходов. Игра окончена.
Она наверняка шутит. Антон в жизни не встречал никого, кто следовал бы правилу десяти ходов.
– Вот так, да? – спрашивает он. – Принимаешь проигрыш, когда до победы было рукой подать?
– Есть правила, Антон. И не мне их менять. – Сделав паузу, она фыркает. – Но я могла бы поступить вот так… – И Калла одним пальцем переворачивает всю доску. Фишки разлетаются по столу. – Теперь мы оба победили.
Он качает головой. Недавняя атмосфера неловкой шутливости между ними вмиг испарилась.
– Не провоцируй ее, Калла, – говорит он, возвращаясь к теме разговора. – Ради блага королевства. Ты ведь можешь сделать это для меня?
Калла убирает обратно в коробку фишки. Затем кости. Ее губы поджаты, Антон различает у нее на лице досаду. По крайней мере, этой реакции он ждет, пока Калла не вскидывает голову и не устремляет на него взгляд желтых глаз, полных страдания, и Антон вдруг задается вопросом, понимает ли он ее вообще.
– Быстро же ты забыл, – негромко произносит она, – что ради тебя я сровняла бы с землей города-близнецы. В том, о чем ты мог бы попросить меня, было одно неразрешимое противоречие, и ты слишком упорно настаивал на нем.
Победа на арене. Смерть короля Каса.
Антон колеблется:
– Принцесса…
Она уже поднялась. Рукава трепещут по бокам. После длительного участия в играх у него чуть не срывается с языка совет оборвать эти рукава, пока она не запуталась в них во время схватки.
– А теперь, – продолжает Калла, – теперь неразрешимые противоречия между нами продолжают разрастаться. Но я не в настроении скандалить из-за них прямо сейчас, так что ладно. Тебе под силу сделать Отту сговорчивой. Узнать все тайны, какие тебе нужны. Но не забывай, что тот, кому полагается действовать ради блага королевства, – вовсе не ты.
– Ты, значит?
Калла замирает на месте:
– Что, прости?
– Тебе, похоже, нравится играть в палача, – продолжает Антон, отказываясь внимать ее предостерегающему тону. Теперь, когда она отвернулась, с ней легко говорить вот так. Она превратилась в тень женщины, составленной из струек жажды и запаха дыма, из того, что невозможно ухватить, потому он и знает заранее, что ему суждено потерять ее. – Избавляться от людей, которых ты сочла достойными жертвами, и так далее и тому подобное.
То же самое он мог бы сказать о себе. Или о Лэйде Милю, которая раньше водила с ним дружбу и утверждала, что не против смерти при исполнении, пока это не случилось с ее матерью. Какая страшная участь – погибнуть не славной смертью в бою, а от клинка, стремительно вонзенного нечестивой принцессой. Пожалуй, ему следовало быть благодарным хотя бы за то, что Калла предложила ему схватку.
Не добавив больше ни слова, Калла покидает комнату с автоматами, рукава развеваются за ее спиной, как две струйки крови. Оставшись один, Антон лишь качает головой и слушает гудение и звон вокруг него. «Победитель! Победитель! Победитель!» – надрывается назойливый автомат, и Антон наконец с тяжким вздохом встает. Может, это напоминание предназначено как раз для него. Сань-Эр отказал ему в звании своего победителя, и тем не менее он выиграл королевские игры.
«Победитель! Победитель! Победитель!»
– Я-то уж точно так не считаю, – произносит он, проводя рукой по волосам. Дело в том, что его поединок с Каллой на Цзюэдоу так и не завершился. И если они с тех пор продолжают обмениваться ударами, победитель Сань-Эра еще не известен.
Лестницу Калла давно уже покинула. Антон выжидает минуту, одержимый параноидальным страхом, что она еще здесь, прячется, решив застать его врасплох и заставить замолчать.
Никого нет.
Антон медленно плетется к себе в комнату.
Глава 18
На следующее утро, когда южные провинции накрывает затяжной дождь, Сань-Эру достается лишь легкая изморось, которая, собираясь в струйки, стекает по крошащимся фасадам зданий так медленно, что почти успевает испариться, прежде чем достигает земли.
Илас не любит дождь. Пока она не накопила денег на коррекцию зрения, мир перед ее глазами всегда был размытым. Наверное, она могла бы чаще носить очки, но в городах слишком сыро, и, если бы в холодные, обильные инфекциями месяцы она носила маску, ее очки запотевали бы постоянно. Проще уж было разгуливать прищурившись, отчего на ее лбу обозначались морщинки. Другие фрейлины из дворца осуждали ее за невежливость. Она никогда не улыбалась знакомым, встречаясь с ними в коридорах. Однажды Чами предложила ей в качестве выхода улыбаться всем проходящим мимо, но Илас заявила, что лучше пусть ее считают несносной.
Теперь мир вокруг нее предельно отчетлив. Но дождь воскрешает в памяти давние ощущения, и от этого на сердце становится тяжело. Вода на оконных стеклах размывает фонари, превращает их в бесформенные пятна. От влажной дымки неоновые вывески словно обрастают инеем, на города ложится мокрая пелена.