Остаток пути они проводят в молчании.
– Полагаю, мы уже почти готовы, – объявляет Калла, разминая шею, пока не слышит щелчок.
Солнце садится. Им следовало выехать гораздо раньше, двинуться в путь как можно скорее, вместо того чтобы третью ночь проводить на деревенских койках.
Ею овладевает нетерпение. Понадобилась целая неделя, чтобы добраться сюда в карете, и, скорее всего, столько же уйдет на возвращение в Сань-Эр. Время не станет ждать Каллу. Отослав ее на дальние рубежи королевства, Антон волен творить, что ему вздумается, и она ничегошеньки не узнает. Эта мысль вызывает у нее нестерпимый зуд, возбуждает в ней неутихающее беспокойство, распространяющееся по конечностям.
– Верно. Дать вам одеяло, ваше высочество?
Калла бросает взгляд вниз. Окидывает им свой торс, ноги, заляпанные грязью ботинки. С ее точки зрения, должна быть какая-то причина, по которой Венера Хайлижа задала свой вопрос – например, заметив, что Калла невольно дрожит, – но с ней все в порядке. Калла прислоняется к стене ямыня, скрестив руки на груди. Стена пачкает сажей кожаную куртку, в которую Калла по-прежнему одевается – вместо роскошных одежд и тонких шелков, как другие обитатели дворца. Она все еще выглядит так, будто прячется в закоулках Сань-Эра и вынуждена сливаться с вечной тьмой городов-близнецов, участвуя в королевских играх. Если уж на то пошло, сейчас ей теплее, чем кому-либо из присутствующих. Даже дворцовая стража, сопровождающая делегацию, явно зябнет в своих мундирах из практичного черного хлопка. Как и лошади, уже оседланные и впряженные в кареты.
– Нет? – Ответ Каллы звучит как вопрос. – А похоже, что оно мне нужно?
– О нет, я спросила просто на всякий случай. – Венера смотрит поверх ее плеча на строение за стеной. – Может, ямынь не откажется от лишних одеял.
– Ямыню одеяла не нужны, – сухо сообщает Калла.
– Им многого не хватает. Несколько окон разбито, и…
– Позвольте высказаться точнее. – Дневные тени меняют очертания, свет скрывается за горизонтом. – Ямыню не нужны одеяла от нас. Оставьте их в покое. Вы же видели, как они вели себя на протяжении всего нашего пребывания.
Оно продолжалось всего три дня, и прием, оказанный им в Жиньцуне, был предельно холодным. Провожать их деревенские не выходят. Местным жителям дворец без надобности, разве что сам дворец найдет им применение. Пока другие советники совершали осмотры и принимали донесения от военачальников, Калла или сидела в ямыне, или с мрачным видом таскалась вслед за Венерой Хайлижа, мыслями возвращаясь в Сань-Эр. Тех, с кем она успела поговорить, можно пересчитать по пальцам одной руки.
Венера хмурится:
– Ни к чему весь этот аристократизм.
– Но ведь я и впрямь такая. – Калла оправляет перчатки. – Нас не любят. Вот и пусть – все лучше, чем изображать щедрость.
– Я ничего не…
– Еще как изображаете, – перебивает она, глядя, как стражники выходят из ямыня: их последний перед отъездом перерыв на посещение туалета закончен. – Мы ведь, как вы говорите, аристократы. Будь вы по-настоящему щедрой, вы открыли бы для всех казну рода Хайлижа вместо того, чтобы бросать жалкие крохи. Скажите же, что не станете. Вам это позволительно.
Венера открывает рот. Но прежде чем она успевает хоть что-нибудь сказать, Калла – все с тем же небрежным видом – указывает на ее карман:
– Телефон звонит.
Вздрогнув, Венера достает из кармана сотовый телефон, вытягивает антенну на всю длину и отходит, чтобы ответить на звонок. Как только подчиненные ей военачальники вернутся после осмотра Западной столицы, делегация может отбыть. Дворцовая стража, кажется, тоже изнывает от нетерпения: с десяток человек держится неподалеку от столичного ямыня, готовясь к отправлению в любой момент. Руководить действиями во время поездки Венере удается с трудом. И неудивительно. О семье Хайлижа Калла знает лишь с чужих слов, но помнит слухи о том, как во Дворце Земли воротили носы от Венеры за отказ от родного тела. Не то чтобы дворцовая знать не помогает своим детям втихомолку сменить тело, когда те утверждают, что вовсе не мальчики, и требуют иного обращения: суть в том, что Венера сама проделала это в подростковом возрасте и семейство Хайлижа просто не смогло сделать вид, будто ничего не произошло, по примеру других аристократов.
– Странное дело, – говорит на ходу возвращающаяся Венера. Ее головной убор съехал влево, голубые камушки сбоку запутались в черных волосах.
– Только не говорите, что отъезд откладывается.
Венера хмурится, поднимая сотовый телефон к небу. В Жиньцуне сигнал всегда слабый, здесь работают только специальные телефоны для провинций.
– У лейтенанта Фожиня возникли сложности при попытке связаться с генералом Пойнинем. Он перезвонит, как только выяснит, в чем дело, в ямыне Восточной столицы. Занять много времени это не должно.
– Зачем нам вообще ждать генерала Пойниня? Он только и делает, что дает вам скверные советы.
Венера притворяется, будто не слышала ее.
– Ему уже следовало быть здесь с итоговым отчетом Восточной столицы. – Венера опускает телефон. Потом замечает выражение на лице Каллы. – Мы должны привезти во дворец из провинции оба отчета.
– Правда? – задумчиво переспрашивает Калла, хоть ей известно, что так и есть. – Виновата.
Она готова поручиться, что членам Совета от Эйги и Паше не приходится торопить подчиненных им военачальников, добиваясь от них быстрых ответов. Их вертикаль власти непрерывна от трона и члена Совета до генерала и солдата. Преданность несомненна, задачи четко определены. А вот Жиньцунь расколот надвое с тех пор, как его завоевали. Это единственная провинция Талиня, где разграничены западная и восточная части, и все же лишь один член Совета стоит во главе десятка военачальников, действующих и на западе, и на востоке провинции. Венера Хайлижа отнюдь не беспомощна. Но она ровесница Каллы и наивна, как все аристократы, которые выросли, не зная горя, а это значит, что дворец раздергает ее на клочки. Пройдет месяц-другой, и еще какая-нибудь знатная семья вступит в игру, где призом служит Жиньцунь, хоть это и наименее вожделенная провинция из всех.
Калла дала бы Венере от силы месяца три, прежде чем ее собственные солдаты ополчатся против нее, а дворец грохнет по столу кулаком.
Они ждут еще несколько минут. Телефон Венеры молчит.
– Если все затянется до заката, – предлагает Калла, – давайте просто подделаем отчет и уедем.
– Дворцу это не понравится.
– Дворец не узнает, член Совета Хайлижа.
– Но…
– У вас опять звонит телефон.
Венера вздрагивает. Смотрит вниз.
– И в самом деле. Прошу меня простить.
Она отходит. А тем временем дворцовый стражник, кажется, зовет кого-то с расстояния в несколько шагов, и, хотя Калла все слышит, хотя различает повторяющиеся слова «ваше высочество, ваше высочество!», отвечать она и не думает. До тех пор, пока стражник наконец не обращается к ней: «Принцесса Калла!» – сумев моментально привлечь ее внимание.
– Я всего лишь советник, – возражает она. – В титуле нет необходимости.
– Ясно, ваше высочество, – все равно говорит стражник.
Сколько бы она ни возражала, ее голову венчает гладкий обруч из золотистого металла, резко выделяющийся на черных волосах. Но кем бы она ни была – особой королевской крови, советником или просто придворной аристократкой, – все эти титулы означают одно и то же: в Жиньцуне она незваный гость.
– Если получение отчета потребует больше времени, нам придется остаться здесь на ночь. Холодает.
Калла расцепляет сложенные на груди руки, снимает с одной перчатку, подставив кожу ветерку. Горизонт приобрел оранжевый оттенок, возвещая неумолимо надвигающийся закат, уже запустивший длинные пальцы в облака.
Таких пейзажей она не помнит, хотя наверняка видела их прежде. Ее воспоминания о Жиньцуне смутны и далеки, словно логика сна после пробуждения. Она может припомнить ряд событий, случившихся прямо перед тем, как она покинула провинцию, событий, которые побудили ее вселиться в принцессу Каллу Толэйми в возрасте восьми лет. И все же она, глядя на Жиньцунь, не в состоянии признать, что когда-то он был ее родиной.
Она сжимает кулак, ладонь немеет. Всем ее воспоминаниям свойственна непрочность. Она была необходима, чтобы обманывать не только саму себя, но и целый дворец. А теперь ее желудок судорожно сжимается всякий раз, стоит ей засмотреться на равнину, в равной мере изнывая от отвращения и тоски. Где-то в этой провинции гниет на дне глубокой лужи тело девочки, в котором она родилась. Эти места кажутся ей чуждыми, но узы между Каллой и той девочкой привели ее сюда. И направляли ее руку во Дворце Неба, заставив последние пять лет пробыть в роли мятежной, а не удобной принцессы.
– Странно, – замечает Калла. – Прошлой ночью так холодно не было.
Пока она говорит, температура продолжает снижаться. Во рту распространяется кислый привкус. Сердце учащенно бьется, ударяясь о ее ребра.
– Что?!
Услышав резкий возглас Венеры, Калла оборачивается к ней.
– В чем дело? – спрашивает она.
Венера отвечает не сразу, в попытке оглянуться застывает на полпути. Она крепко сжимает телефон.
Калла отталкивается от стены, направляясь к ней.
– Член Совета Хайлижа! – Ее голос звучит так властно, что Венера замирает, наконец взглянув Калле прямо в глаза. – Спрашиваю еще раз: в чем дело?
– Нашли генерала Пойниня, – шепотом отвечает Венера, прикрывая свободной рукой динамик телефона. – Он… он мертв.
Минусовая температура внезапно перестает казаться погодной аномалией.
– Где? В Восточной столице? – уточняет Калла.
– Нет, он здесь, в Западной. За казармами, – выговаривает Венера, а Калла уже бежит к лошади и отвязывает поводья от кареты. – Пытались связаться с его отрядом, но ответа нет, и…
– Скоро вернусь, – перебивает Калла, вскакивая в седло.
Дворцовая стража оборачивается, озадаченная внезапной суматохой.