Имя – всего лишь формальность, соответствующая дворцу.
– О Синоа я никогда не слышала, и точка, – заявляет Илас. – А почему ты спрашиваешь?
– …думала, что шансов мало… дикая история…
Связь с Каллой слабеет. Илас подается вперед, собираясь сказать про мать Антона и про то, что Сообществам Полумесяца известно о ней, но тут связь рвется, зеленый кружок превращается в красную линию.
Биби мгновенно вскакивает. Вынимает из компьютера какой-то диск, накидывает на шею наушники.
– Разговор получился очень плодотворный, – заявляет она. Пробегает пальцами по клавиатуре, закрывает все и выходит из системы. – Мне надо привести в порядок кое-какие дела. Если я вам понадоблюсь, у вас есть мой номер.
Илас и Чами отпускают ее. Никто не говорит ничего определенного; если им повезло, больше им не придется ввязываться в эти глупости.
– О! – вдруг восклицает Биби и оборачивается, едва начав подниматься по лестнице на верхний этаж киберкафе. – Будет лучше, если следующие несколько дней вы проведете дома. Просто на всякий случай.
Глава 29
Август считает, что однажды слышал стародавних богов.
Об этом он никогда и никому не говорил. Иначе во дворце его признали бы ненормальным задолго до того, как он сумел возвыситься. Но ему известно, что он не ошибся, даже если не может толком объяснить, как это произошло.
Ему было четырнадцать, его отец умирал. Анник Авиа при жизни мало чем мог повлиять на участь Августа, но научил его складывать из бумаги птичек и каждый год водил его в столичный погребальный дом, где вместе с сыном переходил из зала в зал и показывал таблички, принадлежавшие их предкам. В Сань-Эре чтимых покойников не хоронили – их пепел высыпали в ящички, которые задвигали в отверстия в стене, снабжая двухдюймовой табличкой с именем. Август привык читать эти имена с величайшим старанием, обращая внимание на цвета, покрывающие гравировку. В густонаселенном городе крайне редко случалось, чтобы что-то другое отличало ту или иную семью, поэтому потомки окрашивали выгравированное имя умерших в цвет их глаз, служивший хоть и маленьким, но уникальным знаком памяти в море металлических ящичков и табличек.
«Авиа – старинный род, – говорил отец Августа на смертном одре. – Да, ничем особенным мы не выделяемся, но у нас есть своя история. Именно ее ты должен сохранить. Позаботься о своей матери и сестре».
Позднее в том же году Отту сразила болезнь яису, а его мать совершила смертельный прыжок, незаметно пробравшись на вершину стены. Эти два события были никак не связаны одно с другим. Матерью Августа была вторая жена Анника, которая плевать хотела на Отту, чья мать умерла при родах. Август навещал их обеих, но постоянно скорбел только об отце.
Молодой месяц помогал ему прятаться, когда он крадучись шел по городу в первый день каждого месяца, чтобы почтить память отца, и нес ему в дар фрукты. Он был не чем иным, как призрачным видением, незнаемым никем, в первую очередь – самим собой. Королевство мало чем было ему обязано, а он желал большего. Август позаботился о том, чтобы его отцу досталось два ящичка вместо одного, купил оба, чтобы табличка с именем размером превосходила остальные. И все же каждый раз, когда он наводил порядок на могиле отца, черная тушь казалась ему ужасающе заурядной по сравнению с яркими красками других имен. Черные глаза считались приметой знати, особенно часто встречающейся во дворце. А с точки зрения Августа, они свидетельствовали о незначительности. В северном крыле его с легкостью мог заменить другой осиротевший мальчишка. Если бы в школе он обменялся сочинениями, написанными одинаковыми ручками, со своим соседом по парте, никакой учитель не заметил бы разницы.
– Хотел бы я знать, – прошептал он вслух однажды ночью, полируя ящички и заодно наводя глянец на соседние таблички, – уготовано ли мне что-то большее.
Когда Карнели Авиа вышла замуж за короля Каса, мало кто знал о существовании Августа. На роскошной церемонии никому не было дела до тщедушного восьмилетнего племянника, попавшего в высшие круги лишь благодаря браку тетки. За последующие годы он очаровал аристократию, постарался понравиться тем, кто считался элитой, сливками общества. Но этого оказалось недостаточно. Он так и не приблизился к тому, чего желал.
– Хочу знать, чем может быть это большее.
Он уже не просто размышлял вслух – он ждал ответа. В тот поздний час он почти засыпал, так что дальнейшее можно приписать игре его воображения. Лишь трепещущие огоньки убедили его, что это не слуховая галлюцинация: святилища всех богов, какие только находились поблизости, пульсировали алым. Август обернулся, услышал донесшийся прямо с небес шепот «король, король, король» и принял решение.
Подавая тете Карнели чашку чаю, он рассчитывал лишь нанести ущерб ее внутренним органам. Настолько, чтобы устранить саму вероятность появления наследников, а самому Августу – однажды начать приводить в исполнение свои планы. Что она заболеет, он никак не ожидал.
А тем более – что вскоре после этого она умрет.
Но для него все сложилось удачно, как обычно и бывало. Августу нравится считать, что бог везения особенно благоволит к нему, и, хотя он не в состоянии представить себе стародавних богов существами, попирающими землю, как верят в провинциях, ему известно, что в королевстве сохранилась сама их сущность. Дует ветер, жребий брошен. Все встает на свои места, и Август Шэньчжи – король.
Жаль только, что в этой роли он пока прожил всего несколько часов.
В провинцию Акция они въезжают после наступления ночи. Страшно холодает, Галипэй со спины своей лошади то и дело оглядывается на Августа, все усерднее подгоняющего свою. Стража уже не раз просила Августа соблаговолить сесть в карету, но он отказывается, предпочитая ехать верхом. Теперь в каретах гораздо просторнее: членам Совета была дана возможность вернуться в Сань-Эр. Возвращающиеся привезут в города-близнецы весть о том, что Антон Макуса и Калла Толэйми – преступники, с самой коронации приводящие в исполнение заговор против правителя.
Но вернуться в столицу пожелали далеко не все члены Совета. До них уже донеслись вести о нападениях Сообществ Полумесяца. И о волнениях, неуклонно нарастающих в Сань-Эре.
– Надо сбавить ход, – кричит Галипэй. – Впереди пески.
Август молча, но согласно кивает. Как только позволяет сниженная скорость, Галипэй подъезжает поближе. Остальная стража отстает. Можно поговорить без помех.
– Август, минутку, – начинает Галипэй. – Ты помнишь?..
– Нет, – перебивает Август. Это нечестно, неправильно, он понять не может, как Галипэй неделями не догадывался, что в него вселились… кому еще знать его, как не его телохранителю, ближайшему доверенному лицу.
С ранних лет ничто не раздражало Августа сильнее, чем когда его обходили вниманием. Слишком много ночей в детстве он провел, одиноко сидя в углу на заводе, принадлежащем его отцу, и гадая, почему он чувствует себя настоящим в меньшей степени, чем работающие станки для обработки резины, выстроенные в ряд. Деталью, которая может сломаться, но это не имеет значения, ведь ее мгновенно заменят десятки других, находящихся в том же цеху. Такое окружение для Августа было невыносимым. Тем предпочтительнее стал потом дворец. Он полюбил общаться со знатью в залах собраний, его слова кругами расходились за пределы четырех стен и становились писаным законом.
Августу Шэньчжи нужно, чтобы королевству было не все равно, чем он занят. Ему требуется, чтобы королевство знало: он любит его сильно, катастрофически, глубоко. И ответная преданность будет неподдельной и длительной. Ибо пока его подданные свидетельствуют о сотворенных им чудесах и считают его великим носителем тяжкого бремени, он может превзойти самого себя. Может стать для них самим воплощением небес, принявшим облик смертного.
Беда с постоянным присутствием Галипэя рядом в том, что Август заманивает себя в ловушку веры, будто возможно и то и другое. И то, что Галипэй видит его настоящего, и то, что все равно будет всецело предан ему. Но так не бывает. И не должно быть. Галипэя к нему приставили. В конечном итоге все это ненастоящее, и об этом следует помнить.
– Незачем говорить со мной таким тоном, – укоризненно замечает Галипэй. – Я знал: что-то не так.
– И все же, – отзывается Август, – нам пришлось тащиться до самой провинции Лахо, прежде чем мне случайно удалось вернуться.
– Случайно? Ты меня не ценишь.
Гнев нерешительно ослабляет хватку, отпускает Августа. Тон Галипэя от него не ускользает. Он понимает, на что намекает Галипэй.
– Ты видел письмо в кабинете.
«Голубиный хвост» появился в поле зрения Августа, когда дворцовая стража провела облаву на территории Сообществ Полумесяца после предательства Лэйды и обнаружила, что столица поддерживает тесную связь с провинциями. Несмотря на то что и «Голубиный хвост», и Сообщества Полумесяца настроены революционно, по одному принципиальному пункту между ними нет согласия: «полумесяцы» желают упразднить монархию и передать всю полноту власти богам, «хвосты» же стремятся искоренить только чиновничий аппарат, избавиться от Совета, генералов, солдат и предоставить богам возможность выражать свою волю через правителя, возведенного на трон.
И Август понял, что ему представилась возможность действовать.
– Письмо я нашел лишь перед самым нашим отъездом из Сань-Эра. – Галипэй делает паузу. – И вышел на связь от твоего имени, чтобы возобновить ее.
Август, сжимая в руках поводья и поддерживая ровную скорость, бросает взгляд на Галипэя и обнаруживает, что тот уже наблюдает за ним. Стражник не выглядит особо озабоченным тем, что Август никак не высказался по поводу его плана. В конце концов пришлось бы – Галипэй не замечает лишь очень немногое, и еще меньше Август намеренно стремится утаить от него. Все встало на свои места всего за несколько дней до коронации Августа. Занятый то вмешательством в игры, то необходимыми появлениями во дворце, чтобы развеять подозрения, он не успевал даже поесть. Галипэй должен понимать, что ему обо всем рассказали бы сразу же после коронации.