Калла молчит. О чем бы она ни думала, она просто идет вперед, неопределенно хмыкнув. Антон тащится за ней, собственные конечности кажутся ему каменными. Приходится делать осознанные усилия, чтобы не сталкиваться плечами с другими прохожими, а улица узкая. В родном теле он значительно выше Каллы, настолько, что зловеще выделяется в толпе. Он подавляет в себе порыв сложить руки на груди и ссутулиться, по школьной привычке изображать небрежность и беспечность даже при ходьбе. В родном теле ему никогда не бывало удобно – не из-за стеснительности, а потому, что тело слишком явно и всецело принадлежало ему, а то, что принадлежало ему и оказывалось на виду у других, могло быть причастно к гибели. Все, на что мог обратить внимание противник, рисковало подвергнуться нападению.
– Слышал? – быстро шепчет Калла. Она выбрасывает руку в сторону, а когда снова прижимает ее к себе, оказывается, что в ней зажаты две украденные палочки жареного корня таро.
– Преступница, – говорит Антон, но берет одну палочку.
– Слушай.
Они замирают, будто разглядывают что-то у соседнего прилавка с ритуальными бумажными деньгами, и Антон быстро определяет, к какому разговору призвала его прислушаться Калла.
– …говорил, что с тех пор вестей от него не получал. Знаю, что телефонов там точно нет, но это не предвещает ничего хорошего.
– Я бы не слишком беспокоился. Они выехали, зная, что понадобятся поиски. Вряд ли у него есть карта.
– Да, но он не собирался положить на них всю жизнь. Говорил, что вернется, если не найдет за два дня. А прошла неделя.
Речь идет о короне. Акция так близко к приграничью, что наверняка множество цивилов не упустили случая отправиться в горы и поискать сокровище.
Глупо было надеяться наткнуться на предмет вековой давности в обширном приграничье всего за два дня. Антон с Каллой обмениваются осуждающими взглядами. И тем не менее по рукам Антона пробегают мурашки.
– Идем, – зовет Калла.
Но едва она отдает приказ, Антон вдруг застывает на месте, мешая потоку местных жителей, бродящих вдоль лотков. Он не нарочно упрямится. Просто заметил, что дыхание выходит изо рта белым паром.
– Дерьмо. В чем дело?
Калла тоже замирает, широко раскрыв глаза. В провинции похолодало – внезапно, без предупреждения, словно небесный кондиционер включили на максимальное охлаждение. Кое-кто из местных неподалеку поеживается, растерянно бормочет. Такие перепады температур в Акции прежде не замечали. Зимы в пустынях бывают суровыми, но обычно настолько резко даже там не холодает.
– В Жиньцуне, – говорит Калла, – тоже было такое.
– Холод?
Калла втягивает щеки, закусывает их изнутри, оглядывается вокруг. Ее ярко-малиновые губы словно горят. Скорее всего, от обезвоживания. Антону не следовало задерживать на них взгляд, но он все-таки смотрит.
– Да, холод, – подтверждает она. – А потом мы нашли целую казарму мертвых солдат. Идем под крышу.
По флагу, вывешенному снаружи, они узнают харчевню, Калла заходит первой, взмахнув при этом длинными волосами. Антон оглядывается через плечо, внимательно осматривается и лишь потом следует за ней. К тому времени Калла уже разговорилась с женщиной за барной стойкой и отдает ей деньги.
– А я и не знал, что у тебя они есть.
– Ровно столько, чтобы заплатить за шестую комнату наверху, – бормочет Калла, ставя локти на стойку. Она постукивает пальцем по каменной поверхности, Антон смотрит в ту сторону, куда она незаметно указывает, и видит какого-то мужчину, сидящего в дальнем конце бара. Во всем заведении только у него нет компании. Остальные пришли с родными или друзьями, собрались на поздний ужин. Узкая лестница с неровными ступенями ведет в комнаты наверху. Когда один из работников харчевни поднимается по ней с подносом в руках, ступени стонут и скрипят, напоминая какой-то музыкальный инструмент.
Один потенциальный источник опасности, зато есть возможность быстро улизнуть – это им на руку.
– Вот вам, дорогуша. – Женщина за стойкой ставит перед ними два стакана воды. Задерживается на минуту, вытирает пролитые капли, потом говорит Калле: – Знакомо выглядишь.
– Спасибо. Мне часто так говорят.
Женщина уходит наводить порядок на столах. Калла придвигает один стакан к Антону. Он выпивает воду в три глотка. По пути на север через Лахо воздух становился все суше и суше. Они с Каллой правили лошадью по очереди, но ни разу не остановились передохнуть.
– Нам надо поговорить об Отте.
– Мы закончим поиски раньше, чем она, – заверяет Антон, хотя ему и следовало знать, что держать за дурочку Каллу не стоит, потому что она так же стремительно возражает:
– Речь не об этом, и ты это знаешь. – Она подзывает хозяйку бара и просит еще воды. Дождавшись, когда она нальет ей еще стакан и отвернется, Калла сует руку в карман, вынимает лист бумаги и выкладывает на каменную стойку.
Антон медленно берет карту. Сверху написано «Приходи в одиночку», в самой середине приграничных земель поставлен черный крест.
– Моя личная неприязнь к Отте Авиа тут ни при чем. Слишком уж много странностей случилось с этой делегацией – начиная с причин, по которым Отта завела нас сюда, утверждая, что корона ей нужна для тебя, и заканчивая объяснениями, почему «Голубиный хвост» следил за делегацией по поручению Августа все это время. Возможно, они действуют сообща, Антон. Если мы выступили против Августа, нам придется готовиться и к столкновению с Оттой.
Антон вздыхает. Надо же было этому разговору состояться именно сейчас, когда у него раскалывается голова и урчит в животе. Но для язвительных замечаний в адрес Каллы, единственной, кого он может с некоторой долей вероятности назвать своим союзником, он слишком измотан, поэтому решает поддержать разговор.
– Если ты спрашиваешь о том, сговорились ли они еще до того, как она заболела, – я не знаю, – говорит он. – Я не могу объяснить, почему Отта поступает так или иначе, – впрочем, я отклонил ее предложение стать ее королем-марионеткой, чтобы она правила страной через меня. Это случилось еще в Ланькиле, и с тех пор я с ней не разговаривал.
Лицо Каллы становится задумчивым. Она опустошает еще один стакан воды. Если она пытается понять, какие отношения связывают Антона и Отту, то он, вообще-то, и сам никогда этого не понимал. Отта всегда воспринимала мир как игру понарошку, словно ее действия не имеют последствий, а отношение людей к ней – всего лишь магнитофонные записи, которые она может перемотать обратно по своему желанию. Возможно, на самом деле она никогда и не собиралась пускаться в бега вместе с ним: сколько бы она ни жаловалась на дворцовую жизнь, само чувство собственного «я» она строила на ловкости, с которой ориентировалась в этой жизни, и, когда наступил день исполнения их плана набега на сокровищницу, очень может быть, что у нее была припасена еще одна уловка, в которую его не посвятили. А если бы им сопутствовал успех, Отта бросила бы его умирать и сбежала с добытыми деньгами.
– Наверняка это ужасное чувство, – деловито заключает Калла. – Все это время ты поддерживал в ней жизнь как в том, с кем нельзя расстаться, и на самом деле понятия не имел, за кого цепляешься. Ты вообще не знал, что она способна вот так пользоваться энергией ци. И был не в курсе, что ей одной известно местонахождение некоего мифического предмета, способного уничтожить целое королевство.
Антон отставляет свой стакан с водой.
– Шестая комната, говоришь?
И он идет к лестнице, не дожидаясь ответа Каллы. Слышит, как она цокает языком, а через секунду – как топает, догоняя его.
– Что тебя расстроило?
– Я же ничего не сказал.
Вся харчевня словно вибрирует от каждого шага по ступеням. После одного крутого поворота лестницы и резкого движения, при котором едва удалось сохранить равновесие, Антон входит в комнату с цифрой «шесть» на двери. Маленькая газовая лампа в углу дает неяркий свет. Замка нет. Одному из них придется дежурить, пока другой спит.
– А тебе и не понадобилось ничего говорить. Ты просто сбежал, как капризный двухлетка.
Калла входит следом за ним и закрывает дверь. Может, у него бред, но вряд ли он сумеет уснуть, несмотря на изнеможение. Ему хочется преодолеть оставшееся до приграничья расстояние бегом. Взобраться на вершину самой высокой горы и прыгнуть оттуда – посмотреть, заставит ли это Отту вернуться и заявить, что он ей небезразличен, или докажет, что он в самом деле не более чем очередная ступенька на ее пути.
Семь лет. Надо было ему самому отключить ее от аппаратов и прыгнуть в печь крематория следом за ее трупом, лишь бы избавить всех от нынешних метаний.
– Ты не виноват.
Антон замирает. В приступе раздражения он сдернул китель с плеч, но не успел выпутаться из рукавов.
– Что, прости?
– Ни в этом, ни во всем. – Кажется, Калле неловко – такой Антон уж точно видит ее впервые. Она почесывает свое запястье. – Есть люди, которые ради достижения некой цели всю свою жизнь прикидываются теми, кем не являются. Это многое говорит о ее кознях и ничего о тебе.
Не удержавшись, Антон смеется:
– Спасибо, Калла. Потому что мне в самом деле нужно было, чтобы ты попыталась поднять мне настроение.
– Ты всегда так высоко ценил ее – так что да, я рассудила, что тебе это необходимо.
Калла капризно бросается на тюфяк, заменяющий постель. Судя по всему, раздеваться перед сном она не собирается, а Антон оставляет китель на полу и расстегивает пуговицы на рубашке. Вряд ли она станет возражать.
– Да ладно. – Рубашку тоже он роняет на пол. Он понятия не имеет, кто надел ее на его тело и когда. Вероятно, много лет назад, если подол уже отпоролся. – Ты же меня убила. Не тебе судить, в чем я нуждаюсь.
– А вот и нет. – Калла отстегивает меч, небрежно сталкивает его с тюфяка. – Я тебя убила, но это не значит, что мне нет до тебя дела. За возможность того, что у нас было, я отдала бы все – все, кроме одной цели. Не моя вина, что нас поставили в такое положение, когда мне пришлось выбирать.