Калла смотрит вверх. Лампа мигает.
– Во время игр я тоже считала себя спасительницей королевства, – признается она. Считала так долгие годы тренировок в квартирке на первом этаже, с купленным на черном рынке тупым мечом. – И посмотри, чем все закончилось.
Кровью Антона, растекающейся по арене. Громкоговорителями, упоенно вещающими о его смерти.
– Необязательно на этот раз все будет так же. Дело было еще и в Августе, который стравил нас одного с другим.
– Дело было в нас, Антон, – говорит Калла. После арены она забыла о том, каким праведным ее гнев был раньше. Ей хотелось справедливого финала. Короли, виновные в ее страданиях, должны были умереть, и этого достаточно.
Но у нее нет ни имени, ни предыстории – нет ничего, кроме знания, что когда-то она потерялась на улицах городка в глухой провинции. Разумеется, кровь трех королевских особ – лишь условная плата.
– Калла…
– Я выбрала гнев, – шипит она. – А ты – Отту. Эти решения неравноценны.
– И это все? – спрашивает Антон. Только теперь он опускает руки и прикасается к ней. У нее екает в животе, но она старается не выдать этого. – Потребности меняются. Я ошибся в выборе. И делаю его снова.
Эти слова ее не убеждают. Скрипя зубами, Калла проводит ладонью по волосам Антона, сгребает в горсть пряди и тянет так сильно, что у него запрокидывается голова. Трепет удовольствия проходит вниз по ее спине. Ей нравится видеть, как он морщится. Нравятся вспышки боли, от которых темнеют его глаза. Она видела Антона во множестве разных тел, но никогда еще его мимика не отражала настолько точно каждую мысль, как сейчас.
– Откуда мне знать, что ты не врешь? – спрашивает она. – Сейчас ты, наверное, готов сказать что угодно, лишь бы избежать наказания, которое приготовил нам Август.
Антон Макуса знает, кто он такой. А Калла не помнит, кем она была сначала.
– Врать я бы не стал. – Он позволяет ей тянуть его за волосы. Подставляет ей открытое горло, гладкое и чистое при свете лампы. – Если надо, я поклянусь тебе в верности прямо здесь. С этого момента я твой последователь. Твой приверженец. Кто бы тебе ни понадобился, как моей правительнице или моему божеству.
Его заявление плюхается в атмосферу комнаты тяжело, как слиток в воду. Страшное обещание. Прекрасное обещание.
– Не стоило тебе это предлагать, – мягко отзывается Калла. – Я никогда не смогу откликнуться на все твои молитвы.
– На все и не нужно. Достаточно одной.
Антон порывается встать. И как только меняет позу, Калла с силой толкает и опрокидывает его. Антон или застигнут врасплох, или позволяет ей выплеснуть на него подавленную ярость. И застывает потому, что к такому не был готов, увидев, как она подползает по полу к нему, или же по своей воле остается на месте.
Калла сама не знает, какой реакции пытается добиться от него. К его лицу она тянется ласково, чего от себя не ожидала. С каждым движением ее волосы падают завесой по обе стороны от них обоих. Антон неотрывно смотрит на нее снизу вверх. В его глазах – несомненная жажда, но Калла не может определить, чего он жаждет, ее или власти.
А может, для него это одно и то же.
– Калла… – шепчет он. И медленно-медленно прижимается губами к ее шее. Она вздыхает. – Я знаю, это в твоих силах. – Теперь очередь впадинки у ключицы. – Брось Августу вызов. – И еще ниже, к краю воротника.
– Ты понимаешь, о чем просишь? – спрашивает она. Он на ощупь находит пуговицы ее рубашки. И начинает расстегивать их одну за другой. – Это будет война.
– А может, кому-нибудь как раз пора пойти войной против рода Шэньчжи.
Он дергает молнию у нее спереди. Кожаные штаны расстегиваются с трудом, Калла отстраняется, садится на колени. Антон пытается подняться следом, но она не дает ему. Впивается в него взглядом.
– Предыдущая гражданская война, – говорит она, расстегивая молнии в боковых швах до тех пор, пока штаны не превращаются в два лоскута, которые она отбрасывает в сторону, – разорила королевство. Синоа Толэйми была вычеркнута из истории.
– И все же, – Антон ловит ее руки, прежде чем она касается его торса, – она дожила до новых времен. Ты выглядишь ее точной копией. Она возродилась.
Калла усмехается:
– Возродилась, только чтобы уступить свое место ребенку из провинции. Нечего сказать, великая королева.
– Но разве тебе не хочется стать лучше? – Антон садится, удерживая ее руки перед собой. Снова зовет ее по имени. – Уничтожить в этом королевстве все то, что породило тебя?
Калла вздыхает, а Антон наконец целует ее. Его кожа кажется разгоряченной, словно у него жар. Он привлекает ее, крепко прижимает к себе, их губы встречаются с едва сдерживаемым нетерпением. Она хватает его за воротник, сминает его в кулаках, Антон отстраняется лишь затем, чтобы сделать вдох и стащить рубашку, и опять оказывается там же, где и был.
Каждое движение, которым они обмениваются, – словно клятва взаимного уничтожения. Они не спешат, не так, как бывало во всех предыдущих случаях вроде этого, но некое судорожное биение под кожей торопит Каллу, призывает цепляться за Антона в панике, словно она его украла. От полноты ощущений звенят ее нервы. Все ее ненастоящее тело требует избавления.
– Прошу, – задыхаясь, выговаривает Антон ей в губы, в шею, повсюду. Может, это он о королевстве. Может, о ней самой. – Прошу, Калла.
Она тянет его за пояс. Вместо того чтобы прерывать их близость, она просто отодвигает в сторону все мешающее ей и, уткнувшись ему в плечо, прерывисто вздыхает.
– Пообещай мне, – говорит она, медленно приподнявшись. – Пообещай, что будешь сражаться на моей стороне. Не дай мне повторить то, что было на арене.
– Обещаю, – отвечает Антон. Он едва сдерживается. Мышцы у него на руках напрягаются от стараний сохранить неподвижность ради нее. – Я буду твоим первым солдатом.
– Моим генералом.
Его глаза при свете кажутся совершенно черными. Больше Антон сдерживаться не может. Он сжимает обеими руками ее бедра.
– Твоим генералом, – подтверждает он. – Поднимись повыше, принцесса.
С легким вздохом Калла меняет позу, ставит колени на пол по обе стороны от него. Едва ее руки, скользнув, обхватывают его за плечи, он делает рывок вверх, пробиваясь глубже и глубже. Она движется вместе с ним, пока может, пока не раскрывается внутри полностью, и тогда Антон с самодовольным смешком укладывает ее на спину, чтобы продолжать, чтобы целовать ее, пока все мысли не перепутаются у нее в голове.
– Калла, Калла, – твердит он, зарывшись носом в ее волосы.
– Смотри на меня, – приказывает она. – Клянись в преданности, когда кончишь.
Антон прерывисто втягивает воздух. Прядь волос упала ему на лицо, его ничто не сдерживает. Калла может пробить ему грудь и понимает, что сейчас он позволит ей взять все, что она захочет.
– Клянусь, – говорит Антон. – Ты единственная, кому я поклоняюсь. Клянусь в этом.
Ему везет, она ничего у него не отнимает. А если и тянется к его сердцу, то лишь в попытке остаться в нем.
Содрогнувшись, Антон замирает, Калла с трудом переводит дыхание, и каждая клеточка в ней излучает жизнь. Минуту он сохраняет неподвижность, прижавшись лбом к ее шее, Калла тихонько перебирает ему волосы.
– Дражайший Антон, – шепчет она, – надеюсь, ты сдержишь обещание.
– Я человек слова, – отзывается он настороженным голосом, оставаясь при этом расслабленным. – А если я его нарушу, можешь сразить меня.
Калла оставляет Антона спящим, выскользнув из-под его руки. Если она спросит его, как следовать их плану, он только все усложнит. Калла хочет действовать как можно более прямо. Она не революционерка. Просто самая разъяренная сирота в мире.
За время их отсутствия в Эйги потеплело. Сторожевая база завораживает оттенком близкого рассвета. Выйдя из жилых помещений и приближаясь к главному строению, Калла замечает двух стражников, охраняющих двери. И не дает им времени увидеть ее. Она выбрасывает вперед руку, стискивает зубы, и воздух рассекает светящийся луч. Выводить их из строя надолго незачем. Один даже не падает толком, но Калле нужна лишь возможность пройти мимо них, закрыть дверь и заклинить ее, просунув под ручку лампу на высокой ноге.
Когда Август завладел короной, Калла поняла, что держать ее при себе он не станет. Согласно королевским протоколам, священные особы и священные предметы не должны находиться вместе в случае угрозы, иначе внимание стражи будет рассеиваться.
– Ваше высочество! – ахает стражник, увидев, как Калла отодвигает створку следующей двери. Комната полна сигаретного дыма. Он явно скурил целую пачку.
– Чрезвычайно об этом сожалею, – говорит Калла, делает по-змеиному стремительный бросок, охватывает руками его шею и крепко сжимает, пока стражник не валится без чувств.
Корона возлежит на подушке посреди письменного стола. Калла подходит к нему. Берет корону.
То же самое она чувствовала и в приграничье: низкий гул мгновенно пронизывает ее ладонь, распространяется по руке, вызывает вибрацию в груди. С этим гулом ей и печать не нужна. Присутствие ци, раскрывающейся в ее костях, так же явно и очевидно, как размахивание красным флагом. И этой ци гораздо больше, чем может удержать смертное тело. Ее достаточно, чтобы превратить Каллу в божество.
– Калла.
Она оглядывается через плечо и видит в дверях Августа. Должно быть, стража сразу подняла тревогу: вид у него такой, словно его выдернули из постели. На Августа это совсем непохоже. Да еще Антон запустил его прическу и перекрасился в черный, лишив Августа внешнего лоска, который он так старательно сохранял долгие годы.
– Да? – Калла поднимает корону повыше. Разглядывает ее при свете электрических ламп, изучает яркий блеск острых краев.
Она будет хорошей. Она обещает верой и правдой служить королевству, даже если ради этого понадобится сжечь его дотла. Ведь так и должно быть, верно? Именно так все и убеждают себя, что заслуживают всей полноты власти.
– Положи ее на место.