Когда-то, восемь лет назад, он был счастлив, став хоть маленьким, но начальником. И с работой справлялся хорошо, и писал неплохо, в партию вступил, а пересесть из общей комнаты в отдельный кабинет так и не удалось. Их отдел внутренней жизни, как самый большой в редакции, располагался в двух комнатах. С Лосевым сидели два сотрудника, которых он терпеть не мог, но свою неприязнь скрывал тщательно. Его стол у окна отличался тем, что на нем стояло два телефона. Городской и «черный ворон», прямая селекторная связь с главным редактором.
Когда его завербовали после ужасной истории в Варне, он подумал, что, наконец, наступил его час. Но новые друзья не торопились продвигать Бориса по службе. Через несколько лет первый его куратор, которого увольняли из органов за пьянку, встретился с ним в последний раз на конспиративной квартире. После того как они выпили литр коньяка, он сказал:
— Ты, Боря, парень неплохой и не жлоб, запомни: на контору не рассчитывай, ничем они тебе не помогут, если, конечно, не подвернется сложное дело. Помочь не помогут, зато насрать могут больше лошади.
Пьяный, пьяный, а тот разговор Лосев запомнил на всю жизнь. И понял, что с новыми друзьями надо вести хитрую игру.
Ему удалось выбить у них поездку во Вьетнам с делегацией журналистов. С поганой овцы хоть шерсти клок. А сегодня… Видимо, легла его карта. Ну что ж, он поработает с Ельцовым. Слава богу, что по врожденной осторожности он не сказал о Юре ни одного дурного слова. Наоборот, встретив в Домжуре Игоря Анохина, долго говорил ему, как переживает за бывшего коллегу и всегда готов помочь Ельцову. Говорил это душевно и грустно, хотя в глубине души радовался падению этого выскочки, злорадствуя, что Ельцову больше никогда не удастся подняться.
Вот это «никогда» и примиряло его сегодня с возвращением Ельцова.
Ельцов, проснувшись, заглянул к дядьке и увидел накрытый стол. Что-что, а готовить Игорь Дмитриевич умел и любил. Чего только не было на этом пиршественном столе! И все дядя сделал собственными руками. Из кухни доносился умопомрачительный запах жарящейся в духовке бараньей ноги. И запах этот, и стол, уставленный тарелками и покрытый накрахмаленной камчатой скатертью, напомнили Юре далекое детство, Новый год, когда мама накрывала, а на кухне отец, дядя Игорь и папин дружок втихую «давили» бутылку водки.
И ему вдруг мучительно захотелось выпить.
— Дядя Игорь, давай, пока никого нет, по сотке вмажем.
— Давай, — охотно согласился дядька.
Они вышли на кухню, и Игорь Дмитриевич умело разлил водку по стаканам. Ровно по сто, хоть мензуркой проверяй.
— Давай, племянник, за возвращение твое.
— Нет, дядя, за возвращение мы пили. Давай за дело выпьем, из-за которого я два года зону топтал.
Ельцов-старший внимательно посмотрел на него:
— Не забыл, стало быть?
— Нет.
— Хочешь получить кое с кого?
— Хочу и получу.
— И правильно. Мы такое прощать не должны.
— Мы — это ты и я?
— А разве нас мало? Знаешь, как покойный мой друг Ваня Парфентьев говорил? Один человек — человек, два человека — люди.
— За это давай и выпьем, дядя.
Они выпили, и Юра стоял, прислушиваясь, как водка горячей волной смывала какую-то тяжесть в груди.
— Полегчало? — усмехнулся дядя.
— Немного есть.
— Только не увлекайся этим. Водка не всегда помогает.
— Ты же меня знаешь. Просто я сегодня хочу быть легким. Раскованным и веселым.
— Тогда давай еще по одной. — Дядя снова разлил.
Только они выпили, как позвонили в дверь.
— Ну, встречай, — засмеялся Ельцов-старший, — и помни: к тебе сегодня придут разные люди. Одни станут искренне радоваться, что ты вернулся, другие захотят свое любопытство удовлетворить, а третьи проагентурить придут, узнать, что ты собираешься предпринять. Поэтому будь осторожен. Очень осторожен. Дело-то твое не закончено — оно только начинается.
Первыми пришли два старых друга, из той далекой поры, когда он увлекался боксом. Валя Семин и Леша Парамонов, два бывших чемпиона СССР и Европы.
Развела Ельцова жизнь с этими простыми и добрыми ребятами. А вот случилась беда — и пришли они к нему. Плечистые, немногословные, крепкорукие.
Обнял их Юра и повел к столу. Сели, налили по рюмке, закусок в тарелки набросали. И разговор начался сразу деловой.
— Ну, страдалец, — спросил Леша, — как с пропиской у тебя?
— Да вроде ништяк, — вспомнил словечко их молодости Ельцов.
— Когда тебя к канатам прижали, они, случайно, с тебя звание мастера не сняли? — вмешался Валька.
— Случайно нет.
— Вот и хорошо. Я, Юрок, теперь директор школы «Боевые перчатки». Слыхал о такой? — Леша налил себе еще шампанского.
— Смутно.
— А зря. — Леша выпил шипучки, закусил форшмаком. — Зря. Я тебе работу предложить хочу.
— Какую?
— Тренером, у юниоров. Не забыл еще, как на лапах работать? Что молчишь?
Вот она, удача-то. Вот она. Это не редакция или киностудия. Отсюда его выгнать посложнее будет.
— Деньги у нас, правда, небольшие, — продолжал Леша, — ставка — стольник, но за переработку почасово платим. Так что сотни полторы вполне сможешь иметь. Ну? Согласен?
Леша протянул ему руку.
— А то! — Юра крепко сжал ладонь старого товарища.
— Спасибо вам, ребята, — сказал Ельцов-старший, — огромное спасибо. Это именно то, что ему сейчас необходимо, через год надо судимость снимать.
— Мы ему такое ходатайство зарядим в суд, что не только судимость снимут — Героя Соцтруда дадут.
Пошла-покатилась беседа, вспоминалась прежняя веселая жизнь. Бои, победы, проигрыши, тренировки, сборы. Бокс, в отличие от других видов спорта, всегда был клановым. Человек, получивший даже самый низший, третий разряд, становился полноправным членом своеобразного клуба мужественных людей. Боксеры, уйдя с ринга, помогали друг другу независимо от того, были ли они соперниками или товарищами по команде.
А гости шли и шли, скоро пришлось подставить стол из кухни.
Приехали Игорь Анохин с Женькой, Слава Шатров с друзьями-киношниками, Борька Лосев, с которым они когда-то работали в одной газете.
Много разного народа набежало.
Шли не с пустыми руками. Борька Лосев приволок две бутылки португальского портвейна, Шатров с ребятами — целую коробку закусок и выпивки из ресторана Дома кино, Игорь притащил гору пельменей из кулинарии ресторана «Пекин». В общем, всего хватало.
Опьяневший не столько от спиртного, сколько от компании, привычных разговоров и песен, Юра вышел на балкон покурить.
— Устал? — К нему подошел Игорь Анохин.
— Нет. Не хочу, чтобы люди уходили. Отвык от них за два года, все наговориться не могу.
— Как с пропиской? — Игорь достал сигарету.
— Вопрос решен, но это между нами.
— О чем ты говоришь. А работа?
— На год пойду тренером в спортивную школу.
— А журналистика?
— Мою же фамилию не пустят на полосы.
— Возьми псевдоним.
— Не хочу. Пока буду писать для себя. Не все этих сук верх будет.
— Это как сказать. Уйдут одни — придут другие, живем-то мы по их законам. Надоело.
— Что делать, Игорек, не мы изобрели этот мир, мы в нем только живем.
— Пусть тебя успокаивает, что жизнь тяжела, но, к счастью, коротка.
— Если это считать утешением.
— Но все равно, Юрка, мы должны стараться стать сильнее обстоятельств…
— Это ты правильно заметил. Но, дружище, они, эти обстоятельства, не всегда добры к нам.
— Юра, я вышел на людей, которые тебя арестовали…
Игорь замолчал, на балкон вышел поддатый Борька Лосев.
— Не помешал, старички?
— Да что ты, Боря, — засмеялся Ельцов, — кто же может помешать в такой день.
— Давайте по лампадке, на свежем воздухе, — предложил Лосев и вышел в комнату.
— Как он тебе? — спросил Анохин.
— Не пойму.
— Знаешь, Борька один из немногих, кто искренне расстроился, когда тебя загребли. Говорил всегда о тебе только хорошее.
— Ну и слава богу, что он пришел, — ответил Ельцов.
Появился Борька с бутылкой коньяка и тремя рюмками. Поставил все на маленький столик на балконе, словно из рукава, вынул куски буженины.
— Давайте, ребята, за счастье.
Они выпили, закусили солоноватой бужениной.
— Как жить думаешь, узник замка Иф?
— Хорошо, Боря, теперь очень хорошо.
— Не все пришли, не все, — Лосев вновь разлил коньяк, — раньше у тебя от знаменитостей не продохнуть было. И где же они? Как ты думаешь?
— А я, Боря, чтобы не думать о них плохо, вообще о них не думаю.
— Весьма афористично, — засмеялся Лосев и поднял рюмку.
Они опять выпили.
— А как с работой? — доедая буженину, спросил Лосев.
— Вот чего не знаю, того не знаю. Сначала надо с пропиской решить, а уж после о службе государевой печься душой, — усмехнулся Ельцов.
— У меня есть шанс помочь тебе, — значительно изрек Лосев.
— Это каким образом? — вмешался Анохин.
— Ребята, я когда-нибудь трепался зря? — спросил Лосев.
— Да что-то не помню, — честно признался Анохин.
— То-то. Я тут, правда, ни фамилий, ни лавки пока называть не буду. Так вот, с главным я перекинулся парой слов. Он мне обязан сильно. Газетка формата многотиражки, но, как ни странно, гонорар платят.
— Ну и что сказал главный? — продолжал допрос Анохин.
— А сказал он вот что. Может он Юрку взять. На должность учетчика писем, а на самом деле он будет спецкором.
— Значит, опять под псевдонимом прятаться? — Ельцов щелчком отправил сигарету в темноту.
— А это как договоришься.
— Спасибо, Боря.
— Да что ты, Юрка.
— А он знает, что я судим и из партии исключен?
— Он все знает.
— Уж больно смелый мужик. — Ельцов снова закурил.
— Жди звонка.
На балкон вышла Женька:
— Юра, Игорь, Боря, вы зачем нас бросили? К столу, мальчики, к столу.
Разошлись ближе к полуночи.
Юра и Игорь Дмитриевич убирали со стола, мыли посуду.