— Ты что? — рявкнул гость. — С ума сошел? — Говорил он с легким кавказским акцентом. — Я полковник МГБ Нагиев.
— Документы.
Нагиев не спеша расстегнул пальто, в прихожей резко запахло одеколоном «Шипр», вынул из нагрудного кармана красную сафьяновую книжечку с гербом и буквами МГБ.
— Ты знаешь, кто я?
— Сейчас узнаем. — В прихожую вышел Ельцов с ларцом в руках.
Полковник впился взглядом в шкатулку, словно хотел ее сожрать.
«Видел он ее, — догадался Ельцов, — наверняка видел». Он передал ценности оперативнику, взял удостоверение.
— Значит, вы полковник Нагиев Исса Магомедович, а я замнач отдела МУРа майор Ельцов.
— Слушай, ты что здесь делаешь, а? — Полковник засунул руки в карманы брюк. — Что тебе надо, а?
— Я провожу выемку ценностей, украденных у народной артистки СССР Екатерины Гельцер.
— Ты знаешь, кто я?
— Вы полковник Нагиев.
— Я начальник секретариата заместителя министра госбезопасности Кобулова. Немедленно вон отсюда, слышал, майор, а не то в момент старшиной станешь.
Возможно, будь он один, Ельцов плюнул бы на все и ушел, тем более, он знал, что значит связаться с людьми одного из братьев Кобуловых, о которых в Москве ходила мрачная слава.
Но он был со своими людьми, и уйти, послушавшись этого коротышку, — значит навсегда потерять уважение подчиненных.
— А вы, товарищ полковник, на меня не орите. Не надо. Я сюда не водку пить приехал, а исполнять свой служебный долг. И я его исполню независимо от того, нравится вам это или нет, — резко сказал Ельцов. — Вам прекрасно известно, что согласно инструкции МГБ СССР я обязан вас задержать и отправить на Петровку, а позже, если вы, конечно, не соучастник, отпустить вас и направить рапорт на имя высшего начальника.
— Ты мне грозишь?! — фальцетом выкрикнул Нагиев.
— Нет. Я дело свое делаю, попрошу сдать оружие и документы.
Конечно, на Петровке полковника сразу отпустили, он даже объяснения не написал. Только успели оформить изъятые ценности, допросили Мохова, идеально оформили все документы, как Ельцову позвонил порученец начальника:
— Игорь Дмитриевич, срочно к комиссару, в форме.
Ельцов быстро переоделся и зашагал к начальству.
Порученец Овчинникова, лейтенант Коля Сергеев, сочувственно замотал головой, одернув китель, приоткрыл дверь и доложил бесстрастно:
— Майор Ельцов прибыл.
За столом начальника МУРа сидел брюхатый генерал-лейтенант в форме МГБ. Ельцов сразу узнал его оплывшую морду. Это был замминистра госбезопасности Богдан Кобулов.
— Товарищ заместитель министра… — начал Ельцов.
— Ты што? А? — стукнул генерал волосатым кулаком по столешнице. — Ты кого арестовать хотел? А? Овчинников, — Кобулов повернул голову к стоявшему у окна комиссару, — где ты такие кадры откапываешь?
— Товарищ заместитель министра, майор Ельцов фронтовик, один из лучших оперативных работников МУРа, вы сами за ликвидацию бандгруппы Парамонова вручали ему орден «Знак Почета».
— То-то мне его рожа знакома. — Кобулов достал «Казбек», закурил. — Ну? — повернул он голову к Ельцову.
На стойке воротника висели жирные брыли, поэтому генерал не двигал шеей, а поворачивался всем корпусом.
— Ну? — повторил он.
— Товарищ генерал-лейтенант, мы проводили изъятие ценностей, похищенных у народной артистки СССР Екатерины Васильевны Гельцер, у гражданина Мохова.
— Кража ценностей доказана, Овчинников?
— Так точно, преступник задержан.
— Дальше.
— Во время оперативных действий в квартиру пришел полковник Нагиев. Он не представился, стал угрожать нам вашим именем, требовать, чтобы мы нарушили закон. Я посчитал, что этот гражданин имеет цель скомпрометировать вас, товарищ генерал, и задержал его для выяснения.
— Как это «скомпрометировать»? — рявкнул Кобулов.
— Он сразу же стал угрожать нам, пытался защитить задержанного, все это он выдавал за ваше распоряжение.
Генерал расстегнул крючки на воротнике кителя, достал новую папиросу, но не закурил, а начал вертеть ее в руках. Его короткие, покрытые волосами пальцы смяли папиросу. Он достал новую, прикурил. Черные глаза из-под оплывших век смотрели на Ельцова угрожающе и зло.
— Сколько вас было у Мохова?
— В квартире, товарищ генерал?
— Нет, в сортире, — хохотнул Кобулов.
— Четверо, товарищ генерал.
— Рапорта где?
— В деле, товарищ генерал.
Кобулов открыл папку, достал рапорта, пробежал их глазами.
— Ишь ты! Сговорились, а?
— Никак нет, товарищ генерал.
Кобулов порвал рапорта, бросил их в корзину.
— Где ценности и задержанные?
— Ценности в сейфе, товарищ Гельцер приглашена для опознания, задержанные в КПЗ.
— Ценности старухе верните, а задержанных я заберу. У нас к ним есть свои претензии. А ты, майор, иди служи дальше. Ты аттестован по МГБ или милиции?
— Майор милиции, товарищ генерал.
— Ладно, иди, молодец, быстро кражу поднял. А про Нагиева забудь и людям своим скажи об этом.
Но на этом все не закончилось. Мохова нашли отравившимся в своей квартире. Как ни старались оперативники, ничего в ней не обнаружили. Труп Веретенникова объявился в лесу под Коломной, когда стаял снег. Такие находки в милиции называют подснежниками.
Актрису Мелентьеву сбила насмерть неизвестная машина, прямо у входа в Театр драмы.
А в пятьдесят пятом, когда Ельцов уже стал подполковником и замначальника МУРа, он на Даунгеровке заловил налетчика-мокрушника Никанорова. Деваться Никанорову было некуда, на нем висело четыре убийства, совершенные с особой жестокостью, и он понимал, что его все равно прислонят к стенке. Поэтому и признался, что на квартиры богатых людей, имевших дорогие вещи, его наводил полковник Нагиев.
Никаноров и еще двое переодевались в форму МГБ в конспиративной квартире на улице Воровского, там же Нагиев давал им эмгэбэшные документы. Они приходили с ордером на арест и обыск, изымали ценности, а хозяев вывозили в песчаный карьер и расстреливали.
Потом, на конспиративной квартире, Нагиев забирал все драгоценности, а остальное барахло — меха, отрезы, пальто и костюмы — они делили между собой.
Драгоценности уходили на самый верх, начальству.
Трупы из карьера забирал старшина из МГБ и отвозил в крематорий.
Ельцов задокументировал рассказ Никанорова, а потом начальник Главного управления уголовного розыска сказал ему:
— Ты, Ельцов, сыщик классный, но об этом забудь, не наше это дело. Рапорт твой я в КГБ отправил, пусть чекисты со своими разбираются.
Потом следователь из военной прокуратуры, который вел дело Нагиева, рассказал ему, как братья Кобуловы вербовали уголовников, и те по их наводке грабили и убивали людей, прикрываясь удостоверением МГБ.
Все это Игорь Дмитриевич вспомнил, пока ехал от дома до Трубной площади. Он пристроил машину на стоянке, рядом с Домом политпросвещения, вылез, огляделся. Город словно качался в утреннем мареве. Солнце еще не начало припекать, было по-утреннему ласковым. Свет его подновил облупленные стены старых домов, залил золотом бульвар.
Нет, не зря сегодня он вспомнил старую историю. Не зря. Все повторяется и будет повторяться, потому что алчность бессмертна. Конечно, Болдырев — это сегодняшний Нагиев. И работает он на людей крутых и сановных. Иначе кто бы разрешил ему создавать под эгидой МВД специальную группу.
Игорь Дмитриевич вошел под арку дома и едва увернулся от несущегося на велосипеде пацана лет десяти. Он успел только заметить азартно вытаращенные глаза и закушенную губу юного гонщика. Пролетел велосипедист и скрылся за углом, и Ельцов позавидовал ему. Счастливому и радостному в это отличное летнее утро.
В подъезде дома, где жил Кретов, пахло залежавшимся сукном, нафталином и бумажной трухой. Лифт работал, и, как ни странно, стены его были без наскальной живописи.
Ельцов поднялся на четвертый этаж, взглянул на номер квартиры и нажал кнопку звонка. Тихо. Ни звука.
Тогда он постучал кулаком в дверь и прислушался. Заливисто затявкала собака, потом послышались тяжелые шаги.
— Кто? — спросил хриплый голос за дверью.
— Свои, Витя, свои.
Скрипнул замок, и распахнулась дверь. На пороге стояло некое подобие человека, в синих семейных трусах, грязной майке, с разбитым опухшим лицом.
— Вы Кретов?
— Я, товарищ полковник.
— Значит, узнал меня?
— Так точно, вы начальник МУРа полковник Ельцов.
— Ну что же, тогда можно сразу перейти к делу. Я могу войти?
— Конечно. Только пойдемте на кухню, у меня в комнатах…
— Понятно.
Ельцов прошел на кухню — чистую и прибранную и сел на табуретку, похожую на трехногого паука. Косматый маленький песик подскочил к нему, поставил лапы на его ногу.
Ельцов наклонился и взял собачку на руки.
— Ну что, хороший мой? Что?
Песик преданно заскулил и начал облизывать щеку полковника.
— Славный у тебя пес, Кретов. Любит тебя?
— А кому же еще меня любить, товарищ полковник? — Когда заговорили о собаке, голос Кретова стал нежным и мягким.
— Хорош! — Ельцов внимательно посмотрел на опухшую разбитую рожу Витьки. — Хорош. Такое лицо, братец Кретов, в штанах носить надо. Что, асфальтовая болезнь?
— Упал я вчера.
— Ишь, как у тебя руки-то трясутся. С острова Большой Бодун приехал?
— Было дело.
— Похмелись, иначе умрешь, не дай бог.
— Нечем, — жалобно выдохнул Витька.
— Стакан есть?
— Конечно.
— Давай.
Кретов открыл шкафчик над газовой плитой, вынул из него стакан, поставил на стол.
Ельцов взял его в руку. На удивление, стакан оказался безукоризненно чистым. И вообще эта прибранная кухня, чистая посуда, незахламленный коридор никак не вязались с внешним видом хозяина.
Ельцов достал из кармана пиджака фляжку коньяка. Кретов смотрел на нее не верящими своему счастью глазами и шумно сглатывал слюну, двигая кадыком.
Ельцов налил полный стакан, поставил фляжку на стол.