Так он жил, не ведая забот, вместе со своим котом. Летом ловил рыбку, зимой гулял по просекам, раскланиваясь со знакомыми. В писательском поселке его считали инженером, вернувшимся на материк после многолетней работы на Новой Земле.
Но последнее время что-то стало беспокоить Филина. Чувство опасности, сроднившееся с ним на «работе», допросах, зоне, никогда не покидало его, и оно подсказывало: вокруг его дома что-то происходит. Он уже дважды замечал крепких парней в кожанах, топтавших землю совсем рядом с его жилищем.
Однажды, когда он пил чай, увидел в окно троих парней, подошедших к калитке. Филин вытащил из-под матраса наган, сунул его в карман куртки, вышел на крыльцо.
— Вам чего, уважаемые? — спокойно спросил, не вынимая руку из кармана.
— Слушай, дядя, — сказал один, — у тебя телефона нет, нам позвонить надо?
— Телефон, молодые люди, рядом с платформой «Переделкино», а у меня нет.
— А двушки не найдется?
— Я по средам не подаю, — зло прищурился Филин.
— Негостеприимный ты, дед. Гнилой какой-то.
Вся троица развернулась и пошла по тропинке в сторону пруда.
Другой бы не обратил внимания на них. Ну подумаешь, забрели на дачу трое подгулявших парней. Ну понадобился телефон. Обычное дело. Масса подобных случаев в дачных поселках. Другой бы не обратил внимания, но не Филин.
Ох не зря дали ему эту кликуху. Мудрой птичкой назвали его. Мудрой и осторожной.
Трое бакланов, навестивших его, очень смахивали на спортсменов, да и одеты они в униформу новой уголовной шпаны. Когда-то, во время войны, носил Филин, правда, тогда у него этой кликухи не было, кепку-малокозырку из синего бостона, брюки заправлял в прохоря — смятые в гармошку хромовые сапоги, а пиджак надевал на тельняшку. Такой вот особый шик был у огольцов, начинавших «бегать», то есть воровать.
Нынче у новых другая мода. Короткие кожаные куртки, джинсы из вельвета, часы «Сейко». Такой и была эта троица. Чем бог Филина к старости не обидел, так это зрением. Зоркие глаза были у него, никакие очки не нужны. Их он надевал для понта, чтобы приходящие к нему видели тихого старичка с плохим зрением, чуть сгорбленного. Но когда Филин шел в свою баньку во дворе и, напарившись, смотрел в зеркало, то в мутноватой глубине старого стекла стоял мужик с литыми мускулами, подтянутым животом и мощными ногами. Отец с матерью одарили его силой, да и всю жизнь, даже на зоне, подымал Филин гири. Ничем никогда не болел, кроме триппера, но это уже дело законное, на малинах и блатхатах приличных дам не было.
Разглядел этих пацанов Филин и озаботился очень. Позвонил парочке смотрящих, чтобы братву прислали для охраны.
— Пришлю, — сказал вор в законе Гора, — они приедут, ты их даже не заметишь.
— Не надо, — возразил Филин, — пусть двое все время в доме находятся, потерплю.
И вдруг его осенило. Наверняка это люди Ястреба. Он же свою бригаду из отбойщиков имеет, защищает деляг.
Вор Леня Сретенский до такого никогда бы не додумался, а беспредельщик Ястреб вполне мог поднять руку на общак. Ведь если бы эти отбойщики пришли за камушками Ястреба, тогда другое дело. В полных правах находился Ленька. Но бакланы эти крутились вокруг дома, словно специально высматривали, проверяли. Конечно, эти пацаны могли не знать никакого Ястреба, но для Филина вопрос был решен, тем более камни лежали в его личном сейфе.
Когда приехали ребята, Филин позвал Гришу Колоду.
— Ты, Гришенька, Золотого знаешь?
— Встречался.
— Тогда поедешь в Москву, а завтра пойдешь в «Яму». Ведаешь, где это?
— Да кто ж в Москве «Ямы» не знает, — засмеялся Гриша.
— Вот, голубчик, придешь туда к двум. Там Золотой в это время отдыхает, скажешь, что у меня к нему слово есть.
— Какое, Филин?
— Записочку передашь. Тут телефон и адресок.
— Все сделаю путем. Передам, и к тебе.
— Вот и ладушки, а теперь в баньку сходи, попарься, да чайку попей.
«Яму» Колода любил. Здесь всегда можно было культурно отдохнуть, да и народ собирался в пивной все больше приятный, душевный, склонный к разговорам. Захотел в «железку» зарядить? Пожалуйста. Если приучен к колесам, то их тоже можно было сообразить. Но Колода к наркоте так и не привык, считал стакан водки лучшим кайфом, а если с пивком хорошим на прицепе, да с рыбкой, то это просто праздник души.
Золотой сидел на своем месте за маленьким столиком и пил пиво. Колода подошел к нему.
— День добрый, Золотой, разреши присесть к тебе.
— Здорово, Гриша, здорово. Садись. — Золотой поднял руку.
Немедленно подскочил официант.
— Чем тебя угостить, Гриша? — прищурился Золотой.
По своему воровскому положению он во много раз выше стоял на иерархической лестнице в блатном мире, поэтому Колода должен был принимать любое угощение с благодарностью.
— Ты хозяин, — ответил Колода.
— Тогда, — задумчиво сказал Золотой, — принеси моему гостю сто пятьдесят водочки с прицепом и скумбрии пожирнее.
— А какой прицеп? — залыбился официант.
— Чешский, — коротко бросил Золотой, — и побыстрее.
Колода сел за стол, закурил, а проворный малый поставил перед ним стакан с водкой и кружку с ватной пенной шапкой и разрезанную скумбрию на тарелке.
Колода поднял стакан и сказал со значением:
— Фарту тебе, Золотой, — и не выпил, а вылил водку в горло.
Посидел, подождал, пока приживется подлая, потом с наслаждением отпил пива и закусил жирной скумбрией.
Золотой, прищурившись, смотрел на своего гостя. Другим стал блатарь, совсем другим. Вот и Колода, мелочь, так, чуть выше шныря камерного по положению, а сидит перед ним в дорогом костюме. Прикинут, моден. Если бы не синяя армавира на руках, вполне за солидного фраера сойти может.
Колода поставил кружку, вытер пену с губ и сказал:
— Меня к тебе со словом прислали.
— Кто?
— Филин.
— Говори.
Колода полез в карман, достал бумажку и протянул Золотому.
Тот взглянул, спрятал ее и ответил:
— Передай, что за слово это благодарность не только от меня, но и от Петро. Пошлю ему ксивенку на зону, напишу, что ты, Гриша, долгожданное слово для нас передал.
— Век не забуду, Золотой.
Тот поднял руку.
И вновь ниоткуда появился официант.
— Получи с меня, — Золотой бросил на стол четвертак. — Гостя моего не обижай.
— Как можно, как можно… — Официант кланялся вслед уходящему Золотому.
А он взял в гардеробе финский плащ с переливом, вышел на улицу. Очередь в пивбар загибалась за угол дома. Погода наладилась, солнце еще не пробило тучи, но уже высветило старые дома в Столешниковом, подновило их, подкрасило. Переулок словно помолодел.
Золотой вынул бумажку, прочел адресок. Вот, сука, окопался от него в двух троллейбусных остановках, а жизнь ни разу не пересекла их пути.
Золотой вошел в знаменитый табачный магазин.
— У себя? — спросил он продавщицу.
— Отъехал в райторг.
— Мне позвонить надо.
— Да сколько хотите. Вы же знаете, где телефон.
Золотой вошел в маленькую комнату и набрал номер Ельцова.
Дома никто не ответил. Тогда он позвонил в клуб «Боевые перчатки».
— Мне бы тренера Ельцова.
— Он в зале на тренировке, — ответил молодой голос.
— Дело у меня к нему спешное, позовите.
— Попробую.
Минут через пять в трубке раздался голос:
— Ельцов слушает.
— Здорово, Боксер. Не признал?
— Золотой.
— В масть. Жди меня, я сейчас приеду, дело у меня к тебе.
— Жду.
Золотой вышел, взял левака.
Пока машина пробиралась через забитый народом Столешников, он глядел на торопящихся куда-то людей и думал, что каждый из них — кладбище, в котором похоронены несбывшиеся надежды.
Ельцова он нашел в зале, тот показывал совсем молодому пацаненку, как надо работать на груше. Увидев Золотого, он вытер руки полотенцем и поспешил ему навстречу.
— Молодец, Боксер, — одобрительно сказал Золотой, — пацанов учишь, как за себя постоять, это по жизни очень пригодится.
— Учу понемногу. Пошли ко мне в комнату.
— Да незачем, отойдем в уголок.
Они отошли. Золотой достал бумажку.
— Петро просил, я сделал.
— Спасибо.
— Благодарить будешь, когда с этой волчары получишь за всю масть. Помни, он человек не простой.
— Да и я не подарок.
— Это точно. Но если нужна волына, могу достать.
— Спасибо, я управлюсь.
— Ну смотри, — Золотой протянул руку, — фарту тебе, брат. Петро твою ксивенку и грев получил. Благодарит. Параша по зонам прошла, что Леня бровастый плох, значит, можно амнистию ждать, когда он деревянный бушлат наденет. Тогда и Петро увидим. Ну, бывай, бродяга.
Золотой повернулся и пошел к выходу. Он честно выполнил просьбу своего кента. Теперь дело за Боксером. Сможет — получит, не сможет — значит, так карта легла.
Ельцов переоделся, сел в машину и поехал на Сретенку, к дому, под крышей которого росло дерево.
Алена уехала на Рижское взморье договариваться насчет дома и должна была вернуться через день. А ночью у Ястреба прихватило сердце, он с трудом набрал номер, который ему оставили врачи, и они приехали минут через двадцать.
До утра он пролежал под капельницей.
— Завтра, как приедет жена, — сказал врач, — в больницу
— Надолго? — опасливо спросил Ястреб.
— Недели на две.
— Долго-то как. — Ястреб прикинул, что дело с Филином затягивается.
— А жить хотите?
— Да не знаю.
— Тогда зачем нас вызывали? — Знакомый врач насмешливо посмотрел на него.
— От страха.
— Значит, хотите. Курить минимально и лежать. Если что, звоните, — посоветовал врач, пряча в карман стольник.
Ястреб заснул под утро и проспал до обеда. Встал, пошел на кухню, съел кусок колбасы, выпил стакан сока и опять лег. Телевизор смотреть не хотелось. Надоели ему рассказы о скором коммунизме. Он лежал, заложив руки за голову, и думал о том, как быстро кончилась жизнь. Он не надрывал организм наркотиками, конечно, никогда не синюшничал, курил, правда, много, а вот напугали — сигарету в руки взять неохота.