Франческа села на один из неудобных стульчиков, привинченных к полу:
– Говорите.
– Вы его знаете?
– Я вас слушаю.
Бенедетти улыбнулся, показывая белоснежные вставные зубы:
– Адвокаты всегда остаются адвокатами. Несколько часов назад на мужчину, возвращавшегося домой с работы, напали и избили. У него несколько переломов. Это случилось в провинции Бергамо. Описание нападавшего, предоставленное потерпевшим, совпадает с приметами гражданина Израиля, прибывшего в нашу страну четыре дня назад.
– Простите, но разве разведслужба сменила название? Откуда вам это известно?
– Мы не ночные сторожа, госпожа адвокат. Мотоциклист предоставил описание, и мы его проверили. Кроме того, он упомянул, что незадолго до нападения видел вас вместе.
– Но что спровоцировало это нападение?
– Судя по поведению господина Перетца, он был убежден, что за ним следят. Не удивлюсь, если у него проблемы с головой. Как бы то ни было, мы хотим лишь встретиться с ним и прояснить ситуацию.
– Господин Бенедетти, я не знаю, как вам помочь. А сейчас мне пора.
– Значит, вы его не знаете?
– До свидания.
Бенедетти достал из кармана распечатанную фотографию и показал ей:
– Возможно, он представился другим именем.
На сей раз Франческа с трудом сохранила бесстрастное выражение лица.
– Это Перетц?
– Да.
Франческа глубоко вздохнула:
– Нет, я его не знаю.
И это было правдой. Она никогда раньше не видела мужчину на фотографии.
Джерри вернулся в «убежище». Позаботившись о собаках и проверив состояние Заина, он взял один из своих одноразовых мобильников, сел в ветхую, выцветшую на солнце качалку во дворе и позвонил Старику.
– Ты и впрямь приехал, – прохрипел тот.
– Скажи мне, что я не сотворил глупость.
– Ты не сотворил глупость. Сделай одолжение, перейди к конкретике.
– Мы оказались правы насчет Конки. Окунь действительно родом из этой деревни, но мне пока не удалось подобраться к нему достаточно близко. И мне на хвост сели какие-то наемники.
– Что за наемники?
– Охранное агентство, которое по каким-то причинам его покрывает. Это непредвиденное осложнение, отныне мне придется импровизировать.
Джерри услышал, как Старик закурил сигарету.
– Я слежу за новостями, Джерри. Я читал о Нитти и остальных.
– Чего ты от меня ждал, Старик? Я ведь не детектив.
– Знаю. Ты монстр.
Бивак. Наши дни
Амала увидела, как тюрьму окрасил рассвет. Впервые с тех пор, как ее похитили, она не разрабатывала планы побега и невозможной мести. Она обессилела – не от мучительной раны на спине и не от боли и отека из-за осиного укуса, которые ослабли за ночь, а от пережитого предательства. Сначала Амала видела в стоке путь к бегству, затем – способ связаться с товарищем по несчастью, и в мгновение ока все надежды рухнули.
Дверь спа скрипнула, и через несколько секунд появился Орест с обычным подносом с завтраком. На этот раз рядом с латте лежала целая пачка печенья «Орео».
– Кажется, твое лицо выглядит лучше.
Она взяла латте.
– Более-менее.
Кофе был едва теплым и без пены, но годился под печенье.
– Нравятся?
– Это мои любимые. – Амала поймала себя на том, что чуть не улыбнулась. Она притворяется довольной или начинает привыкать к ситуации? То, что ей приходилось притворяться перед Орестом, чтобы не вызвать подозрений, еще больше все запутывало и усложняло. – И все-таки я предпочитаю есть их у себя дома.
– Хочешь вечером колы или фанты?
– Предпочитаю джин-тоник.
– Не шути так. Ты еще маленькая.
Амала оперлась на локоть, чтобы получше его видеть.
– Ну и что? Все равно я не доживу до совершеннолетия.
– Не капризничай.
– Скольким девушкам ты это говорил?
– Ни одной.
Так кто же ненавидит меня по ту сторону стены, чертов мерзавец?
– Ты никогда не сажал на привязь других девушек или парней?
– Нет. Ты единственная.
– Что ты имеешь в виду?
– Я с первого взгляда понял, что ты – та самая. – Орест бросил на нее взгляд поверх маски, и Амала поняла, что лучше помолчать. – Вечером устроим барбекю, – добавил он.
– Что, прямо здесь?
– Вентиляционные отверстия – отличные дымоходы. Туда, где ты спишь, не дойдет запах.
– А без этого никак?
– Люблю беседовать у огня. Кроме того, сегодняшний вечер будет особенным. Ну что, кола или фанта?
Без четверти семь утра мобильник Самуэле, лежащий на краю татами, завибрировал. По WhatsApp звонил Моше из Иерусалима, его бывший одноклассник и хороший друг, который недавно переехал на землю отцов. Самуэле откашлялся, чтобы прочистить горло.
– Кого я слышу!
– Я тебя разбудил? – спросил Моше.
– Нет, я давно встал. – Если ему звонили ни свет ни заря, Самуэле всегда притворялся, что не спал, поскольку, когда он объяснял, что много работает по ночам и поздно встает, люди, похоже, ему не верили. – Подожди, пока я выйду, а то Альфредо спит. Или прикидывается.
– Я не прикидываюсь, – пробормотал его бойфренд, засунув голову под подушку. – Кончай шуметь.
Самуэле поцеловал его в макушку и вышел в столовую, где открыл ноутбук и банку «нутеллы». Затем зачерпнул пасту ложкой.
– Ну что, разузнал что-нибудь о моем иероглифе?
– К твоему сведению, это не иероглиф, а обыкновенный серийный номер. Он был на ухе у собаки?
– Точно. Я оказываю услугу начальству.
– А Альфредо в курсе?
– Моя начальница – женщина.
– Тогда ладно. Поцелуй его от меня и не изменяй ему с каким-нибудь жеребцом.
– Я верен, как какаду.
– В общем, на ухе было написано «27 А», а потом, маленькими буквами, – «ИГФ».
– И ты это гуглил?
– Я только что вернулся с вечеринки, где мой знакомый… Не хочу хвастаться, но он светило медицинского факультета Тель-Авива…
– Конечно, ты не хвастаешься… – поддразнил его Самуэле: это была их старая шутка.
– По его словам, аббревиатура означает «Институт Г. Фойерштейна». А теперь насчет номера. Мой друг…
– Великое светило…
– …говорит, что этого пса обучали помогать людям с ограниченными возможностями.
Самуэле задумчиво положил в рот еще ложку пасты. «Неполную», – подумал он в свое оправдание.
– Например, приносить телефон или катать инвалидное кресло?
– Ни хрена ты не понял. Собак обучают успокаивать таких людей при приближении срыва и звать на помощь, если они становятся агрессивными…
– Не понимаю. О каких инвалидах ты говоришь?
– О наихудших. Институт Г. Фойерштейна – новая тюремная психиатрическая больница строгого режима в Израиле. Туда попадают только убийцы.
Самуэле предупредил в конторе, что опоздает, и никто не возразил ему ни словом – печальный признак его нового положения. Всего несколько дней на подхвате у Кавальканте, и он попал в категорию людей, которым коллеги желают опалы и которых подозревают в стукачестве и подхалимстве. Его даже удалили из общей группы в WhatsApp.
Мало того, его доминус больше с ним не разговаривал. Самуэле божился ему, что эта работа с Франческой – официально архивное исследование – будет временной, но тот убедил себя, что Самуэле просто пытается увильнуть от своих обязанностей. А у пожилых коллег, которых коробила открытая гомосексуальность Самуэле, появился лишний предлог его избегать. Проблема любой замкнутой среды, где все друг друга знают, заключается в том, что в ней всегда воцаряется гнетущая атмосфера паранойи.
Самуэле добрался до Милана на скутере – три четверти часа пути без единой пробки – и в одном из разноцветных домов на виа Линкольн, миланском Ноттинг-Хилле, встретился с психиатром Джойей Леви.
Это была элегантная женщина лет пятидесяти, которая провела его в такой удобный кабинет, что Самуэле захотелось растянуться на обтянутой телячьей кожей кушетке. Между университетом и стажировкой он прошел курс психоанализа и сохранил о нем хорошие воспоминания.
Вместо этого он сел в кресло, и Джойя села напротив.
– По словам Моше, вам нужна информация об Институте Г. Фойерштейна.
– Да, насколько я знаю, вы единственная итальянка, которая там работала.
– Почему вас интересует этот институт?
– Я пытаюсь выяснить, является ли некий человек тем, за кого себя выдает. Больше я ничего не могу сообщить из-за моего обязательства соблюдать конфиденциальность.
– Которое не сильно отличается от моего. Я не могу обсуждать пациентов.
– Не беспокойтесь, меня интересуют только общие сведения. Этот ваш институт – какая-то тюремная психушка, правильно?
Леви приподняла бровь:
– Неправильно. Мне не нравится слово «психушка». Институт Фойерштейна – клиника психического здоровья, в которой есть изолированное отделение для приговоренных заключенных с психическими расстройствами под управлением министерства юстиции. По сути, специализированных лечебниц для заключенных не существует, и их помещают везде, где только можно.
– Правда ли, что туда попадают самые опасные психопаты?
Психиатр снова подняла бровь:
– Смотря что вы понимаете под словом «опасный». Невменяемые люди могут представлять опасность для окружающих, но в первую очередь они опасны для самих себя. Я не знала криминального прошлого всех пациентов и занималась в том числе теми из них, кто не находился в заключении. Но никто из заключенных пациентов не совершал мелких преступлений. Большинство из них были убийцами или насильниками.
– Вы не знаете, лечились ли там военные или отставные военные?
– В Израиле всеобщая воинская повинность, поэтому почти все пациенты – бывшие военные. Тех, кто состоял на действительной службе, наблюдали военные психиатры. Их было около десятка, и они содержались в изоляции от других пациентов, поскольку служили в спецподразделениях и владели секретной информацией. По крайней мере, так мне объяснили. В клинике было два корпуса.