Итала вернулась, заглянула в кладовку и достала три еще холодные «Вдовы Клико» и два бокала. Когда она снова вошла в столовую, грязевая лавина уже продвинулась на метр, и прямо на ее глазах одна из люстр упала от очередного толчка.
– Синьор заказывал шампанское?
– Напиток для девчонок.
– Радуйся и этому. – Итала откупорила бутылку тремя пальцами, которые все еще работали, и налила им обоим шампанского. – Будем здоровы.
– Будем. Разве ты не собираешься искать выход?
– Я тоже больше не встану. Если я туда спущусь, то утону.
– Если бы у меня дома был ребенок, как у тебя, я бы попробовал. Налей еще.
Она снова наполнила его бокал.
– У меня его нет. Я всегда думала, что оставила его со свекровью, потому что она вынудила меня, однако правда в том, что я люблю его, но недостаточно. Я не хотела его, как не хотела и его отца. Я всегда воспринимала воспитание сына как обязанность, хотя это должно было приносить удовольствие и радость. Ты любил проводить время с дочерью?
– Она была ангелом небесным. По-твоему, Господь позволит мне увидеть ее, прежде чем отправит меня в ад?
– Надеюсь.
С новым толчком оползень заполнил комнату на три четверти. Они оттащили стол поближе к кухне и снова сели на бархатные стулья, пропитанные их кровью. Итала слишком устала, чтобы бояться, и быстро начала пьянеть. Помогая друг другу, они открыли еще одну бутылку. Локателли выпил и рыгнул.
– А кого хотела бы увидеть ты, прежде чем угодить в преисподнюю вместе со мной?
– Моего мужа.
– Почему его? Ведь он тебе даже не нравился.
– Я хотела бы сказать ему, что ему не удалось меня сломать. Ни ему, ни ему подобным. Что я сама построила свою жизнь и даже сделала что-то хорошее. Не так много, но кое-что. – Итала вздохнула, затем сказала то, чего не говорила ни одной живой душе: – И что, если бы я могла, я убила бы его еще раз. По крайней мере, никто не сможет отнять у меня ад. – У нее вырвался смешок, больше похожий на кашель.
Смех Локателли походил на свист сдувающегося воздушного шара. Он налил себе выпить, потом бутылка выпала у него из рук, и он как будто заснул.
Итала взяла его ледяную ладонь.
– Прощай, – прошептала она.
Потолочные балки обрушились под многотонным весом грязи.
Волк. Наши дни
Старое черно-белое видео запечатлело две фигуры в дождевиках, снятые сверху. Две фигуры тащили охранника в форме и размахивали оружием. Короткая суматоха, затем один из них прыгнул за стойку, и экран стал белым.
Бенедетти выключил все и снова зажег верхний свет.
– Это единственные имеющиеся у нас кадры нападения на гостиницу, где жил и лечился Пьеро Феррари. Мужчина и женщина. Женщина – инспектор Итала Карузо, мужчина – Санте Локателли, отец Марии Локателли. Разлив рек вызвал лавину, которая смела гостиницу и унесла тела. Пьеро Феррари обнаружили мертвым через три дня: ему трижды выстрелили в грудь и живот и еще трижды – в упор в голову. Труп Карузо нашли через две недели. Тело Локателли осталось ненайденным, и никто так и не заявил о его исчезновении.
– Почему я должна вам верить?
Феррари, сидевший к ним спиной на протяжении всего видео, повернул кресло к Франческе:
– Что еще вам нужно? Вскрытие? Его уже провели. Разумеется, имя Пьеро в заключении не значится. Но мы можем показать вам документы. Бен, у нас есть копия?
– Да, сенатор.
– Где тело вашего сына?
– В семейном мавзолее, в склепе его матери, – ответил Феррари. – Там же, где однажды похоронят и меня.
Этот человек привык лгать, но сейчас выглядел слишком спокойным. Франческа почувствовала, как ее уверенность испаряется.
– Вы могли бы сделать все иначе, сенатор.
– Нет. Прошлого не изменишь. Мой сын мертв. Он был болен и творил ужасные вещи, но он был моим сыном, – продолжал Феррари. – Я хотел защитить его и защитить от него других, но не смог. К счастью, его братья и сестры нормальны.
– Как вы узнали? – спросила Франческа.
– Странные отлучки, странное поведение, странные высказывания… Ходили странные слухи, поговаривали, что ему нравятся девочки-подростки. Мой помощник проследил за ним, когда он избавлялся от трупа своей четвертой жертвы, Кристины Мадзини. Затем он рассказал нам обо всех остальных. После этого мы с женой купили гостиницу, и я запер его от мира.
– Но всегда существовал риск, что следствие выйдет на него, и вы добились, чтобы осудили Контини.
– Это вы так говорите. Я знаю только, что Карузо и Локателли убили моего сына.
– Не понимаю, как вы узнали ее по этому видео…
– Я видел ее очень близко, – сказал Бенедетти. Он закатал правую штанину, показывая протез. – В тот вечер я находился на дежурстве, и она выстрелила мне в ногу.
– Но вы ничего никому не рассказали.
– Сенатор Феррари предложил мне альтернативу. Откровенно говоря, поскольку мальчик был мертв, я не видел смысла создавать ему проблемы. Если угодно, у меня есть еще рентгеновский снимок.
Франческа покачала головой. Она не могла в это поверить, и все же…
– Если мою племянницу похитил не ваш сын, зачем вы хотели избавиться от фургона?
– У нас есть отпечатки пропавших людей, которые работали в гостинице, и мы секвенировали ДНК родственников жертв Пьеро, – ответил Бенедетти. – Мы хотели убедиться, что никто из них не причастен, после чего собирались устроить так, чтобы фургон нашла полиция. Мы желаем, чтобы ваша племянница вернулась домой, но мы должны защитить нашу тайну.
Она ошеломленно кивнула.
– Можно мне чего-нибудь горячего? Может быть, чая?
Тут же прибыл фарфоровый сервиз с пакетиками нескольких видов чая «Фошон» и печеньем, которое выглядело домашним. Феррари и Бенедетти совещались друг с другом вполголоса, но Франческа не услышала бы их, даже если бы они кричали. Если Окунь действительно мертв, похитителю Амалы все же многое о нем известно: возраст жертв, даты похищений, расследование Карузо… все это не может быть совпадением. Или может? Что, если все они ей лгут?
– Мы закончили? – спросил Феррари.
Франческа глубоко вздохнула:
– И последнее: я считаю, что ваша жизнь в опасности.
Бенедетти провел Франческу в гостиную в стиле Людовика XVI, в которой пахло затхлостью. Он выслушал ее рассказ об убийствах Джерри скептически, но оценил тот факт, что она сообщила, где его найти.
– Если что-нибудь понадобится, просто постучите и попросите.
– Я хочу только одного – вернуться домой.
– Мы предпочитаем, чтобы вы оставались здесь до тех пор, пока мы не убедимся, что ваш человек обезврежен. Вы уверены, что он находится по названному вами адресу?
Франческа кивнула.
– Учтите, пожалуйста, что с ним находится пожилой человек.
– Не беспокойтесь. Мы просто задержим его и передадим полиции. Процедура нестандартная, но на это закроют глаза.
– А что будет потом?
– Его вышлют из страны. Если его заподозрят в чем-либо, помимо подделки документов, то его положение может усугубиться. Особенно если его ДНК совпадет с найденной на месте какого-то преступления.
– Джерри знает о Феррари и его сыне. Он полагает, что Окунь жив, но все остальное ему известно.
– Без вас ему никто не поверит. В крайнем случае мы отправим его на принудительное лечение. Тяжелое лечение.
Бенедетти вышел и запер дверь на ключ. Франческа обессиленно опустилась на диван у столика с книгами по искусству. Сверху лежала папка на резинке с неразборчивой выцветшей надписью. Открыв ее, Франческа обнаружила фотографии и заключение о вскрытии. Лицо покойника, снятое крупным планом, весьма напоминало Пьеро Феррари, чьи снимки она видела в Интернете. Разумеется, все могло оказаться искусной инсценировкой, но она в это не верила. Она была раздавлена стыдом за свою ошибку, за то, что доверилась безумцу, который в очередной раз ее обманул. А вдобавок за то, что унизилась до сговора с Феррари. Но что еще ей оставалось? Позволить, чтобы Джерри убил ее племянницу и одному Богу известно, скольких еще людей? Ей стало совершенно ясно, что он представляет угрозу для всех.
Франческа убрала документы. И, подкошенная усталостью, задремала.
Минут через двадцать ее разбудил шум открывающейся двери. Вошел короткостриженый усатый охранник в темном костюме, с бутылкой воды на серебряном подносе.
– Унесите, мне ничего от вас не нужно, – сказала Франческа и отвернулась.
– «Прежде нежели пропоет петух, отречешься от Меня трижды», – произнес он.
Франческа похолодела.
Голос принадлежал Джерри.
Самуэле пристегнул скутер к воротам полицейского участка Кремоны и показал охраннику документы. Тот внимательно их изучил, хотя и знал его в лицо.
– Главный инспектор на месте? – спросил Самуэле.
– В оперативном зале. Дорогу вы уже знаете. – Охранник открыл бронированную дверь и даже улыбнулся.
В первые несколько раз, когда Самуэле заходил сюда, ему подмигивали и толкали его локтями, но теперь ситуация улучшилась. В полиции по-прежнему царила гомофобия, но появилась и ассоциация гомосексуальных полицейских, хотя многие пожилые сотрудники не могли с этим смириться.
В операционном зале распределялись звонки граждан и патрульных и просматривались записи уличных камер. Сейчас, глубокой ночью, в здании находилось только трое дежурных: два агента и гражданский служащий.
Его парень Альфредо стоял скрестив руки, и Самуэле невольно залюбовался, как круто он смотрится в форме. Поскольку Альфредо переодевался в участке, Самуэле редко доводилось видеть его таким.
– Что-то случилось? – с удивлением спросил Альфредо при виде его.
– Нет-нет. Однако…
Альфредо понял на лету.
– Я приготовлю себе кофе, потом сменю одного из вас, если вы захотите сделать то же самое. Сообщите мне, если произойдет что-то срочное.
– Есть, господин инспектор, – отозвались полицейские.
В кабинете Альфредо стояла кофемашина «Неспрессо», и они вошли внутрь, оставив дверь приоткрытой. Поначалу Самуэле думал, что это нужно для того, чтобы не допустить слухов о страстных сношениях на столе, но позже узнал, что требование относится ко всем агентам. По словам комиссара Бруни, прозрачность была необходима во избежание недоразумений и клеветы.