Орест открыл дверь с ружьем в руке и прицелился в него.
– Окунь!.. – закричал он.
Мужчина откатился в сторону, и Амала поняла, что спит, потому что за ним стояла ее тетя с пистолетом в руке и что-то кричала.
Моя тетя.
С пистолетом.
Тетя Франческа открыла огонь. Пули рикошетили повсюду, отскакивая от стен и камеры, но одна попала Оресту в лицо, оторвав ему ухо. Он вскинул ружье, направив стволы на ее тетю. Тетя Франческа кричала от страха, Орест – от ярости, Амала – от ужаса. Незнакомец, залитый кровью, приподнялся и схватил его за ноги.
Оба повалились на пол, и Орест сунул пальцы в рану на шее противника. Незнакомец вскрикнул от боли, но вырвал у Ореста ружье и двинул его прикладом в лицо.
Орест отполз назад.
– Окунь… – пробормотал он.
– Ты и в самом деле шмак, – произнес незнакомец, прицеливаясь в него из ружья.
Но тетя Франческа воскликнула:
– Остановись, не надо!
– Там внутри девушка… пожалуйста… – едва слышно проговорила Амала.
Незнакомец взглянул на нее и показался ей красивым, как солнце.
– Она жива?
– Не знаю.
Джерри еще раз ударил Ореста прикладом в лицо и открыл камеру. Из проема вырвался целый осиный рой, но он пробежал прямо сквозь них и через несколько секунд вышел, неся на руках девушку. Джерри бережно положил ее на пол – живой скелет, облепленный засохшими экскрементами.
– Привет, София. Сейчас мы отвезем тебя домой, – сказал он.
Затем сгреб Ореста в охапку, швырнул его в камеру и запер дверь.
Тетя Франческа подбежала, чтобы обнять Амалу, и та наконец потеряла сознание.
Отъезд. Наши дни
Франческа вызвала полицию, и Джерри задержали, поскольку из Израиля пришло известие о том, что его документы фальшивые. Наутро после обнаружения ее племянницы у Франчески с Металли состоялась очень напряженная встреча, но в глубине души магистрат радовался, что Амала жива – как и София Вулло, которая, однако, находилась в критическом состоянии. На ней Микеле Дзеннаро почти год проверял свою власть, крепление привязи к лодыжке, что закончилось некрозом, и действие осиного пути. Полагая, что она умерла от анафилактического шока, Дзеннаро бросил ее в холодильную камеру среди отбросов. В листовом металле камеры имелось отверстие, куда стекала вода из канализации, что позволило Софии не умереть от жажды. Чем она питалась, еще предстояло выяснить следствию, но все немногочисленные возможности выглядели тошнотворно. Франческа договорилась, чтобы ее перевели в хорошую частную клинику, заплатив за лечение из собственного кармана.
Амале сделали операцию на ключице и заменили имплантом кость, разрушенную переломом и инфекцией. Было ясно, что она никогда уже не сможет играть в теннис и у нее останется неприятный шрам, но в остальном серьезных проблем со здоровьем девушка избежала. Она ничего не помнила о последнем дне заключения и изумлялась интересу своей тети, с которой никогда особо не общалась, но которая теперь навещала ее каждый день. В больнице Сандей с руганью накинулась на Франческу, обвиняя ее, что та утаивала информацию о ее дочери и подвергала опасности ее жизнь.
– И ты связалась с этим наемником! – вопила она. – С этим израильским солдатом, убийцей!
«Нападок невестки не выдержала бы ни одна святая», – подумала Франческа.
Микеле Дзеннаро вызволили из холодильной камеры в критическом состоянии из-за сотен осиных укусов, но он не умер. На предварительном допросе он отказался отвечать на вопросы и потребовал внести в протокол, что, по его мнению, магистрат, полиция и вся семья Кавальканте состоят в великом заговоре с целью скрыть существование хищников. Металли назначил психиатрическое освидетельствование, надеясь, что Дзеннаро признают вменяемым, чтобы приговорить его к пожизненному заключению. Он воочию видел несчастную Софию Вулло и не сомневался, что она до конца жизни будет являться ему в кошмарах.
Джерри поместили в гражданскую больницу, где он оправился от ранений под полицейской стражей.
Через два дня Франческа посетила Джерри в тюремном лазарете. Они разговаривали за ширмой, которая предназначалась для того, чтобы в некотором роде защищать конфиденциальность беседы между адвокатом и клиентом. Его туловище и шея были забинтованы, и он выглядел немного бледным и похудевшим, но в остальном таким же расслабленным, как обычно.
– Как ты?
– Хорошо, спасибо. Здесь недурно кормят. – Джерри поднял книгу, которую читал, оказавшуюся учебником по геологии. – А когда читаешь, тебе везде хорошо.
– Хочешь стать еще и знатоком камней?
– Учитывая, что я не смог отличить жадеит от пластика… Мне принес его Ренато.
– Знаю, он поделился со мной, что ты рассказал ему о… Чезаре.
– Я проиграл пари, а я плачу по своим долгам. Он прослезился.
– А ты?
– Я притворился, что тронут, чтобы его не расстраивать. Мне он нравится.
– Ты знал его в детстве?
– Видел на маминых похоронах. Как поживает стая?
Франческа отвезла собак все в ту же ветеринарную клинику. Медсестра с радостью взяла их на попечение.
– Хорошо. Скучаешь по ним?
– Они помогают мне понять себя. Почему ты не заявила на меня в полицию за убийства?
– Осторожно, здесь могут быть микрофоны… Это незаконно, но…
– Их нет.
– Ты уверен?
Джерри поднял бровь.
– Ладно. – Франческа села в изножье койки. – Я думала об этом. Знаю, ты спас мою племянницу, но я считаю хладнокровные убийства непростительными. Однако я знаю и то, кого ты убил. И ты не виноват, что родился психопатом, ведь твой отец был отнюдь не святым.
– А моя мать задавила его грузовиком.
– В общем, я оставляю все на твоей совести. В том числе Феррари.
– Феррари?
– Вчера он скоропостижно скончался от инсульта. Я знаю, что его тоже убил ты, хотя и не понимаю, каким образом. Ты что-то нахимичил с его лекарствами?
– Хорошая версия.
Франческа поняла, что настаивать на ответе бесполезно, да и по большому счету ее это не особенно волновало.
– Не жалеешь, что оставил в живых Дзеннаро?
– Нет. Я знаю разницу между душевнобольными и извращенцами. И потом, мне любопытно, что из него вытащат психиатры.
– Человек, превратившийся в убийцу, за которым охотится. Интересный феномен.
– И предостережение всем, кто хочет проникнуть в разум убийц. Там не самое приятное место.
– Ты уже говорил мне это… о самом себе.
Джерри не возразил, продолжая улыбаться.
Франческа сняла с блузки пушинку.
– Послушай… Израиль потребовал твоей экстрадиции из-за истории с поддельными документами. Поскольку тебя так или иначе собирались депортировать, суд не станет возражать. Но если ты объявишь, кто ты на самом деле, они не смогут этого сделать. Ты ведь так и не отказался от итальянского гражданства, и мы можем это использовать.
– Нет, меня все устраивает.
– Точно?
– Да. Я уже сказал, кто я.
– Джерри.
– Джерри. Скоро я уеду, но, если что-то понадобится, звони. У тебя есть моя визитка.
Франческа, в свою очередь, улыбнулась, чувствуя необъяснимый прилив нежности к этому убийце – одно из многих противоречий.
– Не обижайся, Джерри, но я надеюсь, что больше никогда тебя не увижу.
Франческа не могла знать, что этот ее визит станет последним, иначе, возможно, сказала бы ему что-то большее или даже совершенно иное. В тот же вечер она впервые после возвращения в Италию пригласила к ужину гостей – Металли и Самуэле с Альфредо, который на этот раз явился без формы. Франческа познакомилась с ним во время ареста Дзеннаро, потому что Альфредо руководил действиями полиции и обыском бывшего мебельного рынка. Будучи единственной, кто не понес ни пулевых, ни каких-либо еще ранений, она была вынуждена оставаться там до глубокой ночи и тысячу раз объяснять, что произошло, умалчивая обо всем, что случилось до последнего дня.
Между ней и Альфредо чувствовалась легкая натянутость: Франческе было неловко, потому что она знала, что это Альфредо доложил о ней Металли, а ему – потому что Франческа была начальницей его парня. Ужин принес примирение с магистратом, и Франческа даже открыла несколько коробок с посудой и столовыми приборами, которые оставались запечатанными с ее прибытия в Италию.
Примерно в то время, когда они перешли к кофе, агенты тюремной полиции перевезли Джерри из лазарета в аэропорт Пратика-ди-Маре, откуда американский военный самолет без опознавательных знаков доставил его в Тель-Авив. Здесь Джерри приняли под конвой полицейские в штатском, погрузили в автомобиль с затемненными окнами и отвезли в Институт Г. Фойерштейна, где их сменил военный отряд. Джерри снова обыскали и конвоировали в палату, похожую на маленькую квартирку с решетками на окнах и постоянно включенными камерами даже в туалете.
Стоило Джерри войти, как на него напала мохнатая стая, прибывшая за несколько часов до него, и три собаки средних размеров, не покидавшие тюрьмы. Не в силах пошевелитьcя, Джерри опустился на большой полусдутый пуф, пока собаки прыгали от радости.
Несмотря на постоянную смену конвойных, с самого отбытия из Италии от Джерри не отходил один и тот же пожилой чиновник. За все это время они не обменялись ни словом, но, оставшись наедине, сочли момент подходящим.
– Как прошел отпуск? – спросил чиновник.
– Напряженно и интересно, – ответил Джерри, отплевываясь от шерсти. – Как твоя жена?
– Восстанавливается после операции. Спасибо, что спросил.
Джерри одарил его улыбкой Чарльза Мэнсона[68]:
– Скучал по мне?
– Только не я. Отдохни как следует, потому что через несколько дней ты вернешься в строй. У нас есть проблема, которую ты можешь решить.
– А если я откажусь?
– О следующем отпуске можешь забыть. – Чиновник вышел и запер дверь камеры. – До скорого.
Джерри вздохнул и позволил собакам погрести его под собой.