Отдать «мою прелесть» засевшим в Кремле большевикам? Вот они обрадуются! Тут же откажутся от ложной доктрины мировой революции, отложат лет эдак на полсотни коллективизацию, распустят каэров с Соловков, а Гитлера подкупят и отправят с оказией в Бразилию — писать с натуры весенние разливы Амазонки.[108] Ха-ха. Удручающе реальны советские танки на берегу Ла-Манша и фонящие радиацией руины Москвы, Парижа, Лондона.
Довериться белой эмиграции? Но у них вообще не просматривается позитивных сценариев! Или ждать лет пятьдесят, или возвращаться в обозе оккупантов — к выжженной пустыне на месте родных очагов. Ведь читателей «Правды», как и любых религиозных фанатиков, нельзя сломить силой оружия; только уничтожить. Хотя… есть одна узкая лазейка. А именно: жестокая, но конструктивная критика социалистической экономики без политических обвинений коммунизма и коммунистов, примерно как в Китае, в сочетании с мирным перетаскиванием ведущих экономик мира через Великую депрессию — возможно посредством мирного ленд-лиза — в многополярный глобализм. Выглядит до крайности заманчиво… есть ли среди экспатов гиганты мысли, которым по плечу эдакая сверхзадача?
Вытянул из-под блюдца с булочками свежий номер «Часового» — в образе Фрэнка Эбегнейла я избегал покупок подобных журналов. С парадной стороны — государь император со свитой на Освободительной войне 1877 года. Обратная радует рекламой «омоложенiе и лѣченiе организма» посредством порошка «Калефлюидъ». В середке, исходя из прошлого опыта, надо ждать охапку приказов по неправдоподобно длинному списку армейских корпусов РОВС, идиотскую аналитику о значении танков в грядущей войне, а так же поросшие мхом воспоминания о былых баталиях. Говоря иными словами, читать нечего, но заголовки просмотреть полезно.
«Исторiи россiйскихъ полковъ» — вечный сериал, тянущийся аж от первого Романова. «Портретная галлерея мiровой войны» — сравнение недавно усопшего Фоша и балансирующего на грани уголовного скандала старика Гинденбурга. «Какой флотъ нуженъ Россiи» — по-детски наивный прожект не просто великого, но великодержавного владычества над четырьмя морскими театрами. На следующей странице «Конецъ нашей эскадры» — в Бизерте все еще пилят на патефонные иголки ушедшие из Севастополя остатки Российского Императорского Флота. Далее «Въ логовѣ врага»…
— Опять?! — я не удержался от восклицания. — Ну ты даешь, Ларионов!
Две странички разворота пролетели перед глазами за мгновения. Следующее, куда более вдумчивое прочтение заняло не один десяток минут. Если говорить кратко, то бравый РОВСовец решил последовать еще одному моему совету: напасть на советский концлагерь.
План капитан разработал предельно простой и дерзкий. Долететь на гидросамолете до Белого моря, по возможности скрытно высадиться неподалеку от печально известной Кемской пересылки; сбить немногочисленную охрану, а затем, уже с помощью заключенных, захватить Кемь и контроль над мурманской железной дорогой. При большой удаче и широкой поддержке уставшего от новой власти населения — поднять мятеж, способный положить начало Великому Освободительному Походу против засевших в Кремле евреев-большевиков.[109] В случае серьезного сопротивления — пробиваться на запад.
На экипировке Ларионов на этот раз не экономил — в качестве личного оружия закупил неприлично дорогие маузеры, основным поставил ручные пулеметы Браунинга.[110] Отобрал из офицеров-добровольцев десяток хороших бойцов. Провел полевые тренировки. Предусмотрел взрывчатку, взрыватели, гранаты, медикаменты, специальное питание и стопятьсот иных мелочей. Арендовал двухмоторную летающую лодку Dornier «Whale», способную тащить почти две тонны полезной нагрузки — как раз на десяток полностью экипированных диверсантов.
Ничто не должно было помешать победе… кроме пятой колонны «красных» осведомителей, пронизывающей структуру РОВС чуть менее чем полностью. ГПУшники знали о предстоящем теракте все, буквально, вплоть до мельчайших деталей. Соответственно и готовились — вытянули в окрестности Кеми батальон РККА с тяжелым вооружением и чекистов — без счета.
Всевышний хранит пьяных и дураков; сложно сказать, кого он спас в данном случае. Но факт остается фактом — штурмана в полет не взяли из-за перегруза, а пилот каким-то образом умудрился отклониться на полсотни километров южнее, перепутать реки Кемь и Выг, затем Кемский пересыльный лагерь с поселком лесопильщиков имени расстрелянного интервентами рабочего Солунина.[111] В результате Ларионов со товарищи оказался вовсе не там, где рассчитывал, но понял это далеко не сразу.
В советской Карелии лесопилки и заключенные без друг друга не обходятся. К ним в комплект нашлись и вооруженные вохровцы, и красноармейцы-охранники. Видя малочисленность атакующих они было приняли бой. Но против десятка пулеметных стволов не сдюжили, быстро отступили в сторону станции.
Преследовать их Ларионов не стал — в первую очередь ринулся освобождать несчастных узников из имевшихся в избытке вонючих лагерных бараков… три четверти «спасенных» оказались обычными вольнонаемными рабочими. Расстроиться капитан не успел — нашлись доброхоты из местных, подсказали — «третьего дня через нас состав солдатушек провезли, не иначе беляков ловить». Сложить два плюс два особого труда не составило, поэтому на митинг с объявлением свободной карельской республики боевики РОВС задерживаться не стали.
Охотников с боями прорываться в Финляднию обнаружилось не больше дюжины. Но сперва пришлось расчистить путь через станцию Сорокская. Вот тут-то и разгорелся серьезный бой: «момент был решительный»! Большевики успели укрепиться и стояли насмерть. Один из офицеров погиб, многих ранили, в их числе Ларионова. Но класс и превосходство в вооружении скоро взяли свое — через три четверти часа последних комиссаров забросали гранатами в здании вокзала.
Лошадей, крестьянушек, телеги и подвернувшееся под руку продовольствие реквизировали, захваченное с боя оружие раздали внушающим доверие зэка из «бывших». Подожгли склады и стоящие под погрузкой вагоны, подорвали пилораму, железнодорожные пути, разнесли станционный телеграфный аппарат, повалили столбы. Покончив с нанесением ущерба советской власти — отправились на запад по тракту республиканского значения — суть обычной грунтовке.
Первое время никто и ничто не мешало движению обоза. Лениво сменяли друг-друга бесконечные болота, озера, леса… Места глухие, от деревеньки до деревеньки чуть не дневной переход, жителей — хорошо если на пару десятков изб наберется. Предупрежденные слухами активисты уходили в лес, продовольствие на всякий случай пряталось. Охранники редких лагерных «командировок»[112] бросали спецконтингент без борьбы, так что отряд быстро разросся до двух сотен человек.
На четвертую ночевку Ларионов остановился в местном райцентре, а точнее, в только что отстроенной больнице села Ругозеро. Главврач встретил офицеров как своих, помог разместиться и обеспечил медпомощь. Захват государственного продмага позволил забыть о голоде. Только уголовники умудрились подпортить идиллию: разгромили аптеку и добрались до спирта. Но их малочисленность и усталость спасла жителей от насилия, а капитана — от пятна на репутации.
Утро началось с бешеной пальбы — неполный взвод пограничников совершил невозможное — поднялся на лодках из Выга по Онде и перерезал «ретирадное шоссе». Неожиданность, уверенность в своих силах, огромный опыт… раньше этого хватало. Но теперь к отчаянной решимости «бывших» добавилась превосходная огневая поддержка. Красных прижали к земле пулеметами и смяли беспощадной контратакой. Победа оказалась пирровой — убитых и раненных изрядно добавилось, а патроны фактически иссякли.
Начался драп. Главврач с женой и детьми уходили вместе с отрядом.
Быстро двигаться с обозом оказалось не просто. Уже на следующий день кавалерия РККА повисла на хвосте, от моментального разгрома спасал только категорически антилошадиный рельеф местности, начисто исключавший любую мысль об атаке с флангов. К счастью для Ларионова, до границы оставались считанные километры, а белые ночи позволяли без труда отбивать ночные атаки преследователей.
Пробиться с ходу через погранзаставу села Реболы[113] не удалось: против выставленного на подготовленную позицию «максима» без артиллерии не попрешь. Пришлось все бросать и уходить пешком. В клочьях предрассветного тумана, под спорадическим огнем большевиков, с грузом больных и раненых на плечах, по описанию Ларионова очередной «решительный момент» выглядел былинным подвигом. В реальности, полагаю, господам офицерам банально повезло — на пути не попалось стоящего болота, озера или бурной полноводной реки.
— Удачливый сукин сын! — оторвался я от текста. — Надо бы послать ему в подарок «Скотный двор», не все дрянь дешевую на головы людей кидать с воздушных шариков.
Поддев на палец чашку кофе, и чуть прикрыв глаза, я откинулся на спинку стула. Бегство между деревьев под пулями чекистов, пот, кровь, черт возьми, как же приятны подобные воспоминания… вдали от карельской тайги!
— Простите, месье, — перед столиком, как ниоткуда, материализовался улыбающийся толстячок лет тридцати пяти. Мешая русские слова с французскими, он продолжил: — Не возражаете, если составлю вам компанию?
— Пожалуйста, присаживайтесь, — ответил я на языке Вольтера, медленно, но с удовольствием, вспоминая старые тюремные уроки.
— О! Как можно было сомневаться? Конечно, вы говорите по-французски! — незнакомец кинул жалобно звякнувший саквояж на скобленые доски пола и неуклюже взгромоздился на стул. — Позвольте мне представиться: Анри Тюпа, предприниматель.
— Э-э-э… Иван Петров.
Не вышел ли на мой горячий след частный детектив или того хуже, шпион-чекист? Костюм мятый, но более чем приличный и точно в размер, хомбург не дешевле моего, на ногах изрядно запыленные, но настоящие английские вингтипсы.