В баре засиделся дольше обычного. Уже поздно приехал домой и упал на кровать, совершенно обессиленный. В последнее время начал чувствовать ухудшение здоровья. Впечатление, что Штольм поглощал мои физические и моральные силы, но от этого не становился более свежим и жизнерадостным, подобно тому, как это происходит с энергетическими вампирами. Размышления об этом вызвали у меня тревогу. Я прошёл на кухню, взял бутылку виски и выпил половину. Решив обдумать всё ещё раз утром, лёг спать. Сон быстро завладел мной — уставший организм отдался ему полностью…
Тьма. Полное отсутствие чего-либо. Тишина, медленно начинающая давить. Так продолжалось какое-то время. Вдруг мрак начал постепенно рассеиваться. Подняв голову к небу, я увидел две огромных луны, тускло освещающих пространство. В грудь толкнуло чувство тревоги. Пролетел ветер: сухой, горячий.
Оказалось, я стою посреди пустыни, на горизонте которой виднеются непонятные возвышения, похожие на гигантские строения. Что это, где я? Вопросы раскалённой иглой вонзились в сознание. Появился страх. Я попытался всмотреться пристальнее в линию горизонта, в здания… Ни одного намёка на знакомую архитектуру. На таком большом расстоянии детали не угадывались — только контуры.
Где-то на пределе слышимости раздался звук, сначала еле различимый в абсолютной тишине, постепенно нарастающий и режущий слух. Стало страшно, пожалуй, как никогда в жизни. От мгновенно резанувшей боли я упал на колени, зажимая руками голову. Между пальцев потекла кровь.
Так я стоял некоторое время, пока звук не утих. Боль стала адской, когда я услышал шорох недалеко от себя. С трудом открыв глаза, огляделся: вокруг метались тени. Они что-то шептали, и это отзывалось болью в теле. Я чувствовал себя ничтожнее муравья перед этими существами. Не знаю, был ли это интерес, или ещё что-то, но тени продолжали кружиться рядом. Я зажмурил глаза, испытывая чувство страха вперемешку с омерзением.
Вдруг всё затихло, тени перестали метаться и расступились в разные стороны. Я невольно посмотрел вперёд. Там возникло движение: что-то огромное рванулось ко мне. Немыслимо ужасное, до потери сознания отвратительное существо. Я вздрагивал в такт движениям этой твари, от них содрогалась и земля. Существо остановилось в нескольких метрах от меня, вдохнуло и выпустило воздух, обдавая жгучим дыханием. Я в ужасе смотрел на чудовищный лик создания, жутким огнём преисподней горели огромные глаза. Пасть открылась, и прозвучали слова, которые хоть и были мне понятны, но не воспринимались как нечто связное:
— … в сей час, гряду… вы породили нас… тот, кто увидел, уже не может… ужаснётся мир, в который… сон, становящийся явью…
Я в ужасе закричал — такую боль было не выдержать. Кошмар сокрушил последнюю преграду разума, заставив проснуться, истекая потом и кровью. Вскочив, я сжался в комок, прислонившись к спинке кровати, тело тряслось в лихорадке, а зубы выбивали бешеный ритм. Чувствовал себя молекулой, мельчайшей частицей в невообразимом пространстве Вселенной. Глубокий подсердечный ужас навсегда поселился в душе, в голове. Ещё долго я не мог прийти в себя. Трясся в приступе ужаса и смотрел в стену, словно ожидая увидеть там Изнанку.
Я решил отказаться от изучения Штольма. Думал, что-то ещё можно изменить. Как же может ошибаться человек, питающий себя последней надеждой!
Днём мне позвонили из полиции, сообщили о смерти профессора Григорьева. Старый друг отца повесился у себя в кабинете. Как я узнал позже, он тоже проводил сеансы с Евгением, работая параллельно со мной. Старик пытался докопаться до причины смерти друга. Но нашёл лишь гибель. Я знал наверняка: Григорьев тоже видел мир, где живёт ужас, он был в Изнанке, как я, Штольм и мой отец.
О чём он думал, когда стоял на стуле, затягивая узел верёвки? Этого я никогда не узнаю… да и «никогда» для меня теперь не существует…
Боль стала неотделима от меня — душевная боль. Она рвала меня, еженощно приходя в образе кошмара, который плотно въелся в самую мою суть. С той ночи прошло полгода. Сны заменили явь. Каждое утро приходило, как спасенье от ужаса. Я сильно постарел, проживая множество жизней, эоны лет, в Изнанке. Организм истощился, силы покидали меня. Только теперь пришло знание о том, какую же опасность нёс пациент отца. Наша реальность не заслуживала такого!
Я стоял у окна, глядя в ночь, но видел мир, в котором мелькали кошмарные тени, и слышал голос, взывающий ко мне. Давно прекратил сеансы с Евгением, уяснив то же, что и отец в своё время. Увидев Изнанку, я не мог больше оставаться тем же человеком, что раньше. Не имел права жить, храня в себе такие знания! Наконец я понял болезнь Штольма: он призван нести кошмар в наш реальный мир, заставляя остальных увидеть мерзость, что явилась ко мне той ночью. Это ужасно!
Я не стану таким…
Догорала психиатрическая больница отца. Горела вместе со всеми пациентами, а главное — мучился в пламени Штольм, и умирало знание о жутком мире, куда не должен заглядывать человек.
А как же я? Хм… Я стою на крыше и смотрю на звёзды. Подо мной четырнадцать этажей и мокрый от дождя асфальт. Не имею права жить, храня в себе знание об Изнанке. Я иду к спасению от страшных снов, от чужого мира, от той жуткой фигуры, чуждой всему живому.
Нога зависает над пропастью, время отсчитывает последние мгновения, а я улыбаюсь чудовищному лику, жадно распахнувшему пасть там внизу на асфальте…
Капище
Ночь. Тишина. Только колючие голубые звёзды над головой. Холодный, пронизывающий ветер нагонял ещё большую тоску. Вокруг скалистые обломки чего-то огромного, некогда бывшего целым и нерушимым. Таким же нерушимым, как слово, которое может завести очень далеко, например, в эту безжизненную местность. Кто или что могло здесь жить? Но стоявший посреди этого хаоса человек знал, что могло…
Когда-то, многие века назад, такие места были капищами «отверженных»: тех, кого за искажённую веру изгнали из общества, кто радовал душу человеческими жертвоприношениями, кто находил удовольствие в мучениях ближних. Изгнанники, собравшись вместе, составили летопись о деяниях тёмных божеств. И свиток был оставлен в главном из их «тёмных» храмов. Они создавали в глуши храмы-капища и молились жутким богам. Одному Создателю известно, какие обряды проводились в проклятых местах.
Не очень приятно было стоять и вспоминать историю «отверженных», но Джаред не мог выкинуть из головы мысли о них. Сделать это — выше его сил. Здесь перед долгожданным моментом входа в храм его по-настоящему посетили сомнения. Моментально в голове промелькнули не только легенды местных жителей, но и рассказы о тех археологах, что якобы пропадали в подобных храмах. Проклятый проигранный спор, из-за которого он пришёл сюда один ночью, тоже не покидал его мыслей. Мелани и Джошуа, должно быть, над ним сейчас потешались, предугадывая его сомнения перед входом в капище.
Джаред сплюнул на землю.
Год назад они окончили институт и мечтали о своём вкладе в археологию. Как заманчиво было открыть что-то новое, шокировать научный мир! Всех троих интересовала тема забытых религий. Счастливые и радостные выпускники тесно сдружились за время учёбы. Двух мужчин разделяла только любовь, которую они питали к прекрасной подруге. Мелани же никому из них не давала повода почувствовать близость желанного. Она одинаково хорошо относилась к обоим молодым археологам и лишь недавно начала проявлять симпатию к Джошуа. Это выводило Джареда из себя, он становился всё более замкнутым.
После года исследований им удалось установить месторасположение капища «отверженных». Разрушенные временем, а может, и ещё чем-то, осколки некогда великого святилища густо покрывали один из холмов посреди леса. Вернее, плотно сидели под слоем земли, лишь отдельные каменные строения немного выглядывали крышами из-под дёрна. Входа внутрь компания долго не могла найти, пока волею случая Джаред не провалился под землю, неосторожно наступив на каменную кладку. Исследовав образовавшийся колодец, археологи разобрали небольшой завал, и смогли найти подземный ход, по их предположениям опутывавший весь холм изнутри, словно муравьиные лабиринты.
Потратив на работу весь день, молодые учёные не заметили приближения сумерек. Усталые и измученные кропотливой работой, но довольные от совершённого открытия, они спустились с холма к маленькой деревушке неподалёку, решив отпраздновать предстоящие раскопки.
Радость молодых людей была безгранична. Неодобрительные взгляды деревенских жителей не могли оказать негативного действия на счастливое настроение археологов. Веселье и совместная попойка закончились спором: кто решится осмотреть капище первым, тому — безусловное предпочтение и лавры первенства. Бросили жребий, короткий достался Джареду. Недолго думая, он собрал необходимое в рюкзак, сказав, что выйдет наружу к восьми утра встречать друзей, и пошёл к подземному храму. Прогулка на свежем воздухе несколько отрезвила мужчину. И сейчас, перед входом, он чувствовал сомнения. Но дух соперничества и жажда доказать Мелани, что именно он достоин её любви, толкали вперёд.
Зайдя под защиту камней от порывов холодного ветра, он спустился по верёвочной лестнице, предусмотрительно им захваченной. Тёмный проход вёл вглубь пещеры — естественный арочный свод примерно в два с половиной раза выше самого Джареда. По бокам на полуразрушенных пьедесталах восседали две горгульи, неведомым образом великолепно сохранившиеся. Вокруг прохода на казавшихся более или менее целыми стенах высечены различные барельефы, изображавшие какие-то непонятные сцены. На сохранившемся участке стены был изображён круг, по краям которого стояли некие существа, вытянув руки вверх, а с неба навстречу им спускалось что-то невероятное. Джаред не мог точно это описать: нечто огромное, бесформенное, многоглазое. Чем дольше он всматривался, тем труднее становилось оторвать взгляд — рисунки притягивали, завораживали, подавляли эмоции. На лбу археолога выступила испарина, настолько омерзительно и чуждо всему человеческому казалось это облако. С трудом отведя взгляд, Джаред вошёл в пещеру. Словно почувствовав что-то, он обернулся и посмотрел на горгулий. Но те продолжали недвижно сидеть на пьедесталах, как и положено изваяниям.