ет быть заснято на пленку или записано в пикантных подробностях.
Поэтому знакомство с очаровательной молодой женщиной обещало много интересного и волнующего в Москве. Если учесть, что Лайза с детьми сейчас в Канаде, а он предоставлен самому себе. Нет, такого шанса он просто не упустит.
В свою очередь, Чернышева, лежа в постели, снова и снова прокручивала весь разговор, пытаясь вспомнить, не допустила ли где-нибудь ошибки. И, поймав себя на мысли, вдруг усмехнулась. Кажется, генерал был прав. Ее главной мотивацией было стремление доказать свою профессиональную значимость. Хотя молодой дипломат ей явно нравился, но не настолько, чтобы терять из-за него голову.
В соседнем купе весь их разговор записывали на пленку двое сотрудников генерала Маркова.
— Кажется, они уже спят, — сказал один из них, когда разговор был завершен.
— Я думал, они лягут вместе, — цинично заметил второй.
— Это еще они успеют, — подмигнул ему первый. И они оба рассмеялись.
Глава 3
Конечно, на вокзале ее встречали. Один из молодых сотрудников Маркова разыграл сцену радостного свидания брата с сестрой, приехавшей из Ленинграда. На прощание Фарвелл успел подарить ей визитную карточку и взять номер ее телефона. С этого момента, на случай возможной проверки, она должна была жить строго по легенде. Родившийся сегодня утром ее «брат» отвез Марину на другую квартиру, где уже все было приготовлено для ее проживания, даже пара «родителей» — сотрудники КГБ, постоянно живущие в этой квартире. Теперь ей предстояло почти постоянно находиться в этом доме в ожидании звонка мистера Фарвелла.
Утром приехал Марков. Он скупо подтвердил, что все прошло по плану, похвалил сотрудника КГБ, сыгравшего «дядю», и обратил внимание Чернышевой на некоторые неточности в сотворении ею образа. Она поняла, что их разговор прослушивался. Впрочем, она была готова к подобным обстоятельствам и довольно спокойно выслушала все замечания генерала. Он особенно обратил внимание на ее последующее поведение. Нужно было разыграть достаточно сложное поведение, балансируя между страхом и желанием связываться вообще с любым иностранцем и персональным интересом к самому Фарвеллу. С генералом приехали психологи, которые уже прослушали запись беседы Фарвелла с Чернышевой и дали ряд практических советов, обратив внимание на его напористость, столь характерную для сердцеедов, и умение быстро менять тему разговора, обращая внимание на некоторые мелочи в поведении самой Чернышевой. По звукам, расшифрованным затем в лаборатории КГБ, было точно установлено, что в отсутствие Марины Чернышевой он открывал ее сумку и особенно интересовался ее документами. Явственно слышны были осторожные движения Фарвелла, шорох страниц паспорта. Теперь оставалось ждать его звонка. Наживка была заброшена, жертве оставалось ее проглотить.
Ожидание затянулось не слишком сильно. Уже на следующий день он позвонил. Психологи КГБ умели работать с материалом. Канадскому дипломату был предложен как раз тот самый тип женщины, который ему так нравился. И он, конечно, не сопротивлялся. Звонок раздался вечером, и ее «мама» громко позвала свою дочь по имени.
— Мария, тебя зовут к телефону.
И она поняла, что позвонил сам Фарвелл.
— Здравствуйте, Мария, — сказал он со своим легким акцентом, — я решил долго не ждать и сразу позвонил вам. Как вы добрались до дома?
— Спасибо, мистер Фарвелл, благополучно. — Она представила, сколько людей одновременно слушают ее разговор, и поморщилась.
Приходилось привыкать к мысли, что отныне все ее разговоры и встречи будут проходить под пристальными взглядами сотрудников генерала Маркова.
— Вы довезли свои книги до дома? — пошутил Робер.
— Да, конечно.
— И что вы думаете делать завтра?
— Утром у меня встреча с моим руководителем диссертации.
— А потом?
— Потом я вернусь домой.
— Может, нам нужно увидеться?
— Вы считаете, что это действительно нужно?
— Во всяком случае, мне — просто необходимо.
— Я подумаю, — сказала она после хорошо продуманной паузы.
— Долго?
— Не знаю. Я вас совсем не знаю, мистер Фарвелл, — разыгрывать из себя дурочку было сложно.
Девица в двадцать семь лет — это почти неприличное явление с точки зрения западного человека. Впрочем, с точки зрения любого нормального мужчины тоже. Если к тому же молодая женщина красива, то она просто ханжа. Легко сохранить невинность до старости, имея абсолютно бесперспективную внешность и тело, на которое никто не хочет покуситься. А вот сопротивляться естественному голосу природы намного сложнее.
— В таком случае у вас есть возможность познакомиться со мной гораздо ближе, — заметил остроумный нахал.
Дальше сопротивляться было нельзя, просто опасно.
— Где мы должны увидеться? — спросила она.
— Я могу подъехать к вашему дому, — предложил Фарвелл.
— Нет, — резко и быстро ответила она, помня совет психологов.
Достаточно быстро, чтобы он понял, как ей не хочется, чтобы о ее знакомстве с канадским дипломатом знали соседи и родители. Кажется, он так все и понял.
— В таком случае назовите место, — предложил он.
— У метро. — Она знала, как и что ей говорить.
Сценарий подобного разговора был продуман до мелочей.
— Куда мне подъехать?
— Вы знаете, где находится станция метро рядом с зоопарком? Это недалеко от нашего дома.
— У меня есть схема московского метро, — озабоченно сказал он, — но я, кажется, знаю. Зоопарк — это метро «Баррикадная» и «Краснопресненская». Правильно? Но там несколько выходов.
— Я буду ждать вас у входа в зоопарк.
— Прекрасно, — неожиданно засмеялся Фарвелл, — заодно зайдем в зоопарк и посмотрим зверей. Я не был в зоопарке с самого детства. В котором часу?
— В три.
— В таком случае договорились, ровно в три я жду вас у входа в зоопарк.
— До свидания, — словно боясь, что передумает, она быстро положила трубку.
Вздохнула, вытерла лоб. Раздался телефонный звонок. Она сняла трубку.
— Хорошо, — сказал только одно слово Марков, и в трубке раздались длинные гудки.
Она пошла на кухню, где ее новая «мама» уже приготовила крепкий кофе.
На следующий день, опоздав на пятнадцать минут, она появилась у входа в зоопарк, где канадец, оставивший свою машину достаточно далеко, прыгал с ноги на ногу. В этот январский день было очень холодно, и Робер Фарвелл, похоже, замерз в своей тонкой изящной обуви и легкой дубленке, продуваемой ветром.
— Это вам, — осипшим голосом сказал Фарвелл, протягивая ей несколько гвоздик.
— Спасибо. Ой, вы, кажется, совсем озябли. Извините, я немного задержалась.
— Честно говоря, да. И по зоопарку я уже ходить не смогу. Просто превращусь — как это по-русски? — в ледушку.
— В ледышку, — засмеялась она.
— Может, тогда пойдем в машину, — предложил он, — я оставил ее на углу. Там у меня печка работает.
У него не было теплой шапки, и легкая кепочка только подчеркивала несоответствие этого головного убора суровой русской зиме.
— Идемте, — согласилась она, — а то вы действительно заболеете.
Через минуту они уже сидели в его автомобиле. Это был довольно свежий «БМВ», столь экзотично выглядевший на улицах города в начале семидесятых, когда многие инспектора столичной ГАИ практически знали владельца каждой иномарки в лицо. Первым делом Фарвелл включил печку. Он по-прежнему дрожал от холода.
— У вас хорошая машина, — сказала ему Чернышева, — никогда раньше не видела такой.
— Это не моя, — стуча зубами, признался Робер, — она принадлежит послу. А у меня есть ваша новая машина. Как это называется? Опять забыл. У вас есть еще такое пиво.
— «Жигули»? — улыбнулась Марина.
— Да, правильно, «Жигули».
— Вы очень хорошо знаете русский язык.
— У нас в Канаде очень много ваших бывших граждан — русских и украинцев. Поэтому я мог научиться довольно быстро.
— У вас, наверное, и природный талант. Вы знаете еще какие-нибудь языки?
— Конечно. Французский. У нас в Канаде его знают все. Это язык моей матери. Она и назвала меня Робером. Отец называл Робертом, а мама принципиально — Робером. Может, поэтому они разошлись. Еще немного знаю немецкий.
— Я же говорю — у вас есть талант.
Он включил музыку.
— Это новая группа? — спросила она, прислушиваясь. В эти годы музыкальные записи иностранных групп приравнивались почти к идеологической диверсии.
— Нет, — сказал он, — если хотите, я вам подарю. Это группа «Роллинг Стоунс». Сейчас довольно популярная в мире.
— Спасибо. У вас еще и хорошая печка.
— Да, действительно. Уже совсем тепло. Куда вы хотите поехать, Мария? Только не предлагайте в зоопарк. Гулять сейчас по сугробам я не смогу. Видимо, мой физический тип не соответствует русским морозам. А еще я утром видел, как школьники едят мороженое. В такую погоду! Вы действительно удивительная нация.
— Не знаю, — честно призналась она, — куда вы сами хотите.
— Вы были в новом отеле, рядом с Кремлем? — спросил он. — Это сейчас самая крупная гостиница в Европе.
— «Россия». Нет, я внутри еще не была.
— Там хорошие рестораны. Поедем туда, — предложил он.
— Но нас не пустят, — удивилась она.
— Что вы говорите, — засмеялся он, — пустят куда угодно. У меня есть специальный пропуск для ваших швейцаров.
— Какой пропуск? — не поняла она.
Вместо ответа он показал красную десятирублевку.
— Вы довольно быстро приспособились к нашему образу жизни, — заметила она.
— Для меня это до сих пор загадка — почему у вас не пускают в отели и рестораны. Это ведь выгодно администрации, когда туда приходит много людей. Разве не так? Просто выгодно.
Она улыбнулась.
— Я понимаю, — кивнул он, — что у вас нет частных ресторанов. Но разве ваши официанты не берут своих процентов? Разве они не имеют свои чаевые? Так почему людей стараются не пускать в эти места? Или отели? Разве администраторы не берут взяток со своих гостей? Но тогда почему швейцары не пускают этих гостей? Или это тоже способ зарабатывания денег?