— И только?
— У меня свой бизнес, — все-таки уклонился от прямого ответа Дорваль.
— Понятно. — Она промолчала. Почему-то ей было обидно, что он врет. Может, в ней иногда говорила ее женская натура. Она, конечно, понимала, что он никогда не признается в своей работе на ДСТ, но понимала всего лишь разумом. В отношениях с нравившимся ей человеком этого было мало.
Ужинали они на открытой террасе рыбного ресторана, стоявшего прямо у реки. Дорваль был, как всегда, предупредителен и безупречен. Он снова рассказывал нечто смешное, и она снова смеялась над его рассказами. К концу ужина, когда заиграл маленький оркестрик, состоявший из трех человек, он пригласил ее на танец, и она, впервые ощущая прикосновение нравившегося человека так близко, поняла вдруг подлинное наслаждение от танца, словно созданного для интимной беседы двоих людей.
А потом был еще один танец. И еще. Она чувствовала, как кружится голова, как сладостно-упоительно это чувство совместного танца, когда кажется, что под вами кружится сама Земля и вы всего лишь вдвоем на этом маленьком волчке, так быстро вращающемся под ногами. А потом он шептал какие-то слова, и она слушала, наклонив голову, когда его губы касались ее уха. И вдруг — словно удар хлыста. Она увидела глаза Ронкаля. Как он мог найти их в этом ресторане — было непостижимо. Но он нашел. И теперь, глядя в глаза Марине, кивнул ей головой, точно говоря: «Не беспокойся, я всегда с тобой, я — твое вечное проклятие и твой неустанный страж, я — твое прошлое и будущее, я — твое неустойчивое настоящее и все страхи Земли».
Она закрыла глаза, словно ожидая, что Ронкаль может исчезнуть, но, когда она открыла глаза, он по-прежнему был на месте. И тогда она, поддавшись непонятному порыву, прижалась вдруг к Дорвалю, словно попытавшись защитить его от пули Ронкаля, стоявшего за спиной француза и кивавшего ей в такт танца. Дорваль, не понявший, что именно ее взволновало, недоуменно посмотрел на нее.
— Вас что-нибудь беспокоит? — спросил он наконец у явно нервничавшей партнерши.
— Нет, ничего, — быстро ответила Марина, — давайте уйдем отсюда. Уйдем поскорее.
Она снова посмотрела в сторону, где был Ронкаль. Его уже нигде не было. Она вдруг подумала, что Чернов воспитал идеальное орудие убийства. Сделал для себя возвращающуюся пулю, которая, попав в жертву, снова возвращалась в патронник, предназначенная для следующей жертвы.
Домой в отель они возвращались в такси. По дороге Дорваль взял ее руку, и она не сопротивлялась. Чувствуя, что дольше не в силах вынести все это, она покорно шла за французом в его номер. Постоянное нервное напряжение, наблюдение чилийских агентов службы безопасности, почти невероятная встреча с Дорвалем, еще более невероятное возвращение Ронкаля, его непонятный «нюх» на нее, этот последний танец и, наконец, выпитое вино били ей в голову, и она уже не сопротивлялась, когда проворные руки Дорваля снимали с нее платье.
И только когда она почувствовала прикосновение его губ, она встрепенулась и ответила глубоким затяжным поцелуем, словно вложив в него всю решимость и энергию. Француз был явно ошеломлен, он не ожидал такой страсти. Эта ночь была изнурительной схваткой двух соединяющихся начал. Эта ночь была торжеством женского самолюбия над мужским безволием. Эта ночь была торжеством мужской силы над женской слабостью. Это была ночь, когда исполняются любые мечты и становятся явью волшебные сны. Эта была ночь рождения и ночь смерти. Это была ночь Мужчины и Женщины, его и ее. В эту ночь мир вокруг них перестал существовать, словно кто-то стер резинкой все пространство вокруг них, оставив лишь эту комнату, большую кровать и их двоих в самом центре пространства этой части Вселенной.
Утром, пока он спал, она тихо оделась и вышла из номера, стараясь не разбудить Дорваля. В отеле стояла непривычная тишина. Она поднялась к себе на этаж, тихо открыла дверь и вошла в номер. Включила свет. И замерла. В кресле ее номера сидел сам Ронкаль. Он невозмутимо смотрел на нее.
Глава 5
— Когда вы вернулись? — спросила она, устало усевшись напротив него.
Он наверняка понимает, откуда она пришла так рано утром, но не задает никаких вопросов, даже не улыбается. И за это она ему благодарна более всего.
— Сегодня утром, — спокойно сказал Ронкаль, — у меня документы на другого человека. Они не видели, как я вошел в отель.
— Сегодня я должна быть в тюрьме, — нервно сказала она.
— Я знаю.
— Он прилетает завтра, — сказала она, имея в виду Марата.
Ее гость снова кивнул головой. Потом сказал:
— Меня просили передать вам, что завтра вечером вы должны покинуть Сантьяго. Сразу после приезда нужного нам человека.
— Почему так быстро? — вырвалось у нее.
— Вас будут ждать в Буэнос-Айресе, — вместо ответа произнес Ронкаль.
Она кивнула, уже не решаясь спорить.
— Ваш номер вчера вечером обыскивали, — заметил Ронкаль.
— У меня ничего нет.
— Они ничего и не нашли. Я слышал их разговор. До свидания.
Он встал и вышел. А она так и осталась сидеть на своей постели и лишь спустя время уныло поплелась в ванную комнату принимать душ. В это утро она почти не спала. В девять часов позвонил Дорваль.
— Ты ушла так тихо, что я даже не проснулся.
— Я не хотела тебя будить, — сказала она.
— Напрасно. Мне хочется видеть твои глаза все время. Открой дверь своего номера.
— Что случилось?
— Ничего. Открой дверь.
Она положила трубку телефона на столик и подошла к дверям. Открыла и увидела перед собой прикрепленную к дверной ручке красную розу. Взяв цветок, она вернулась к телефону.
— Спасибо.
— Ты не хочешь позавтракать?
Она взглянула на часы.
— У меня мало времени. Сегодня я беру интервью у начальника центральной тюрьмы.
— У меня тоже. Хотя я интервью брать не буду. Жду тебя внизу.
Она положила трубку.
Спустившись вниз через десять минут, она увидела его, сидевшего в компании своего друга. Она подошла ближе.
— Знакомьтесь, — представил ее Дорваль своему напарнику, — Мария Частер. А это Франсуа Юэ.
— Очень приятно. — Она пожала руку второму французскому офицеру, встретившись с его взглядом. В отличие от Дорваля его напарник был более плотным и коренастым. Но таким же галантным, как и все французы. Он поцеловал руку подошедшей женщине. Потом был завтрак, нарушаемый репликами в основном Дорваля. Юэ молчал почти все время, а Марина не решалась говорить, словно помня о завтрашнем событии.
Завтра в Сантьяго прилетит Марат. И завтра Ронкаль должен его убрать. Она не сомневалась, что сидевшие с ней оба французских офицера будут этому мешать. И не знала, каким будет исход этого поединка. Но понимала, что к завтрашнему числу кровавая драма будет завершена. И исходом этой драмы в любом случае будет ее разбитое сердце.
После завтрака она попрощалась с обоими французами и поехала к зданию тюрьмы. Собрав волосы под темный берет, надев куртку и джинсы, она стала похожа на подростка. Ронкаля нигде не было видно, но она не сомневалась, что он все время где-то рядом. Словно она чувствовала его незримое присутствие. Обычные формальности, связанные с прохождением в здание администрации Центральной тюрьмы, заняли около получаса. И наконец, она вошла в кабинет начальника тюрьмы, согласившегося на беседу с ней. Это был маленький, приземистый человечек с какими-то карикатурно большими усами. Увидев вошедшую женщину, он привычно нахмурил брови.
— Это вы Мария Частер? — спросил начальник тюрьмы.
— Да, сеньор. — Она стояла на пороге.
— Какое у вас ко мне дело?
— Я хочу получить у вас интервью для нашего журнала.
— Я не даю интервью.
— Но наши читатели интересуются внутренней жизнью в вашей стране. Левые газеты утверждают, что у вас имеются нарушения прав человека. А мы, наоборот, хотим рассказать, как процветает демократия в Чили, — почти не скрывая иронию, сказала Марина.
Она все еще стояла, он не приглашал ее сесть.
— Мне все равно, что пишут ваши левые и правые газеты, — разозлился начальник тюрьмы, — я не имею права давать никакие интервью. Уходите отсюда.
В этот момент в кабинет вошел кто-то третий. Марина обернулась. Это был подтянутый офицер, тоже небольшого роста, с резкими, четкими чертами лица. У левого глаза виднелся небольшой шрам.
«Почему они все такого невысокого роста? — подумала Марина. — Их, наверно, готовят в одном инкубаторе. Или они все хотят быть похожими на своего бывшего кумира Франко?»
Но по тому, как вскочил начальник тюрьмы, она поняла, что вошедший имеет отношение к высшему начальству.
— Сеньор Родригес, — услужливо залепетал начальник тюрьмы.
— Кто это? — спросил Родригес, проходя к его столу и показывая на Марину, словно ее здесь и не было.
— Журналистка. Из Мексики, — засуетился начальник тюрьмы. — Я ее сейчас выгоню. Уходите, сеньора.
— Подождите, — сказал Родригес, — вы пришли сюда написать репортаж?
— Читатели хотят знать, что происходит в вашей стране, — осмелев, сказала Марина, — мне нужна информация.
— Нужно помочь молодой женщине, — улыбнулся Родригес, — мы покажем ей все, что она хочет увидеть.
— Конечно, сеньор, — сразу согласился начальник тюрьмы.
— Что вы хотите увидеть? — спросил Родригес. — Заключенных, наших офицеров, условия в тюрьме? Что именно?
— Что вы мне покажете. — Ей не нравился развязный тон этого офицера.
Она уже жалела, что не послушалась совета начальника тюрьмы.
Родригес усмехнулся.
— В таком случае пойдемте, сеньора. Мы покажем вам много интересного.
И она пошла за этим офицером. Тюрьма была переполнена заключенными. Сразу после переворота людей начали сгонять на стадионы, превращая их в огромные концлагеря. Потом, как-то рассортировав заключенных, начали строить специальные поселения на юге страны. Но тюрьмы в городах все равно были переполнены. Каждый день находили новых коммунистов, социалистов, профсоюзных активистов и просто людей, не очень лояльно относящихся к правящей в стране хунте.