ЛЮБЛЮ, когда развязка фантастического произведения по-детективному неожиданна. Когда оказывается, что автор долго и - что немаловажно! - умело пудрил тебе мозги, пряча разгадку совсем не там, где ты ее вознамерился найти, испытываешь безусловное уважение к человеку, который тебя грамотно и технично провел.
НЕ ЛЮБЛЮ, когда финал предсказуем уже с середины книги, и читатель с покорностью ждет, когда литера i будет, наконец, увенчана всем очевидной точкой-нашлепкой. НЕ ЛЮБЛЮ, когда вместо эффектной развязки, тщательно подготовляемой по ходу произведения (имеющий глаза - да увидит!), читатель получает очередной рояль-в-кустах или бога-из-машины. НЕ ЛЮБЛЮ, когда о неожиданных свойствах гаджетов читатель узнает за секунду до финала. НЕ ЛЮБЛЮ, когда авторы ошарашивают тебя ничем не мотивированным кульбитом: черное оказывается белым и пушистым, девочка - мальчиком, глина - золотом (почему так случилось? да по ко-ча-ну! мол, хозяин - барин, что хочу, то и ворочу).
ЛЮБЛЮ, когда автор умеет в литературе делать то, чего я не умею.
НЕ ЛЮБЛЮ, когда по прочтении текста невольно думаешь: "И я так смогу. Но зачем мне это надо?"
АД РЕЦЕНЗЕНТА
Пора раскрыть одну тайну и покаяться. Пять лет назад Очень Крупное Московское Издательство предложило мне рецензировать самотек, приходящий в тамошнюю редакцию фантастики со всех концов необъятной родины, а также из ближнего и дальнего забугорья. Я, как придурок, согласился. И не столько ради денег (знали бы авторы "с улицы", как дешево стоит решение их судеб!), сколько из неких амбициозных соображений.
Как я рассуждал? Критик - а тем более злобный критик - тот же патологоанатом. К нему на прозекторский стол попадают готовенькие книжки, и остается лишь, метафизически разъяв на части прочитанные тексты, мрачно констатировать заболевание постфактум. Лечить это поздно. Типографские машины уже отпечатали, склеили и запаковали продукцию. Экспедиторы успели развезти ее по торговым точкам. Ушлые книгопродавцы исхитрились продать какую-то часть тиража. Сколько бы ты ни скрежетал зубами, сколько бы ты ни рвал и ни метал, эту пасту уже нельзя запихнуть обратно в тюбик.
Другое дело - внутренний рецензент. Он, словно диагност, способен отследить болезнь на допечатной стадии. И либо дать дорогу тексту, который можно попытаться спасти (выписать лекарство или потребовать срочной ампутации какой-то его части), либо, подавив в себе гуманиста, собственноручно добить сочинения, явно не совместимые с жизнью (то есть приговорить отдельных авторов, но спасти тысячи читателей). Чудилось мне, будто на посту литературного фэйс-контролера я принесу реальную пользу людям: и пускай мне первым придется отбивать массированные атаки явных графоманов, но зато мне же, возможно, повезет первым извлечь из кучи шлака произведения новых роджеров желязны и стивенов кингов.
Не секрет ведь, что господа массовые издатели зашорены донельзя. В погоне за сверхприбылями они утрачивают вкус. Ведомые понятиями "формат-неформат" и "серийное-внесерийное", они часто заворачивают по-настоящему талантливую вещь: ты, мол, дружок, никуда не вписываешься - значит, отдыхай. Но уж я-то (думал я) не дам такие тексты в обиду! Уж мне-то (думал я) удастся убедить редакторов обратить внимание на автора имярек и не выпустить из виду молодое дарование - не то, дескать, перехватят конкуренты. Уж меня-то (думал я), злобного критика, редакторы точно послушают...
Ага, размечтался. Как же! Примерно год спустя после начала эксперимента я подвел итоги, и они оказались неутешительными.
Из двух с половиной сотен рукописей романов и повестей, приплывших ко мне самотеком, гениальных не встретилось ни одной. Была одна, впрочем, весьма талантливая, хотя весьма неровная и безусловно "неформатная" повесть фантаста Р.Ш. из Украины. Разумеется, издатели, на которых я работал, ее равнодушно похерили - не взирая на все мои рецензионные всхлипы и превосходные степени. (Я слышал, что впоследствии автор выпустил эту вещь на украинском, но русского книжного издания я так с тех пор и не встречал. "Боги Золотого Века" - может, кому случайно попадалось?)
Еще два десятка произведений были не блестящими, но сносными. Во всяком случае, достойными печати (особенно если бы авторы кое в чем пошли навстречу пожеланиям рецензента). Знаете, сколько сочинений было принято к печати из этих двадцати мною рекомендованных? Одно. Притом не самое лучшее. Зато, по разумению завотделом фантастики, роман вписывался в одну из раскрученных серий.
То был роман молодой фантастки С.П., жены куда более успешного фантаста О.Д. - автора, мне как критику не слишком симпатичного. Госпожа С.П. пренебрегла всеми советами рецензента, а серия, в которой роман был опубликован, оказалась совсем для него не подходящей; покупатели ждали крутого межзвездного мочилова с применением разных видов оружия - и не дождались... Словом, книга С.П. прошла практически незамеченной и канула в Лету.
Остальные двести-с-лишним текстов, мною отвергнутых, на шкале добра и зла располагались где-то в промежутке между "Ужасно!" и "Бред Сивой Кобылы". Моя вера в разумное-доброе-вечное пошатнулась. Всеобщая грамотность уже не казалась безусловным благом. Правда, мне (в отличие от бедняг-рецензентов прошлых веков) хотя бы не приходилось гробить глаза, разбирая кривые каракули: рукописей - в буквальном смысле слова - в самотеке практически не было и даже машинописные страницы с правкой от руки встречались уже крайне редко; по преимуществу, авторы овладели программой Word, а порою и сами профессионально верстали свои сочинения. То есть разруха таилась не в компьютерах, а сами знаете где.
Примечательно, что среди всех этих текстов, упавших на меня, fantasy - в классическом виде - отнюдь не лидировали. Произведения "меча и магии" в духе профессора Д.Р.Р. или "Конана-варвара" составляли нем более четверти от присланного. Еще примерно столько же места в самотеке занимала городская мистика с участием Эзотерического Знания Предков - всех этих древних черепушек, ковчежцев, мисок и прочих сувениров из коллекции Индианы Джонса. Остальное было такой вполне традиционной science fiction: будущее, роботы, звездолеты, каменные джунгли и джунгли инопланетные. Словом, все как в старые добрые времена. С той лишь разницей, что среди действующих лиц преобладали не импортные Джоны и Бобы, как раньше, а отечественные Вани и Сережи. Авторы дружно давили на патриотизм. Все строго по Шекспиру: "А на какой почве помешался принц? - Известно на какой, на нашей. На Датской".
Читая все эти сочинения, я добросовестно вел учет преступлений, совершенных авторами против здравого смысла, логики, законов композиции и чужой интеллектуальной собственности (воровали у коллег и классиков по мелочи, но постоянно). Но главной жертвой был, разумеется, русский язык, - отчего фантастические события у авторов плавно перерастали в события бредовые.
"Пожилой мужчина стремительно появился в гостиной, выстреливая в Корицкого, что показалось совершенно невероятным, рукавом руки, из которого вылетел яркий энергетический сгусток..." - читал я в романе некоего А.С. "Галактические распри" и сердито писал автору на полях: "Да что ж тут невероятного, голубчик? Вот если бы пожилой мужчина появился, выстреливая ШТАНИНОЙ РУКИ или, допустим, РУКАВОМ НОГИ, это могло бы насторожить..."
Каждый третий из сочинителей вы упор не знал, что такое деепричастный оборот и как с ним надлежит обходиться. "Подумалось ему, пробирая холодом вдоль позвоночника" (роман Э.В. "Город на Канале"). "Удовлетворив себя таким объяснением, мне стало легче работать" (повесть А.К. "Побочный эффект"). "Увидев деньги, в раскалывающейся голове Кроя что-то перевернулось" (повесть П.Г. "Веномштейс"). "Закончив беседу с Сашей, гостям из другого мира предстояла еще одна беседа" (уже упомянутые "Галактические распри"). "Ведя светскую беседу с престарелой баронессой Энема, старушку раздирало любопытство" (роман Т.Ш. "Династия"). "Переступив порог Общего зала, глаза у Вовчика разгорелись" (роман С.Ц. "Эмигрант с Земли"). Цитировать можно бесконечно. Беседа ведет беседу, глаза переступают за порог... Ужас non-stop. "Избороздив космос вдоль и поперек, перелет на Тривальгон показался легкой прогулкой" - писал некто О.Б. в романе "Удар лошади". В бессильной злобе напоминал я О.Б. (и прочим авторам) одну и ту же навязшую в зубах фразу из чеховской "Жалобной книги": "Подъезжая к станции, у меня слетела шляпа". Впрочем, какая шляпа? Мы же в космосе! Подлетая к межпланетной станции, у меня слетел шлем...
Самым большим кошмаром для рецензента оказывались любовные сцены. Примерно к середине романа каждый второй автор вдруг понимал, что следует чем-то оживить скучный металлический ландшафт, и вспоминал, что ничто человеческое героям (будь то люди, боги или инопланетяне) не чуждо. И - начиналось! "В груди что-то всплеснулось в последнем усилии и опало", "они слились воедино, обыскивая средоточие, главный смысл своего существования" (роман В.П. "Братья по ветру"). "Растворяясь в первых могучих аккордах иссушающей симфонии страсти" (роман Д.А. "Новейшая история: истоки"), "попадая в расположение магнетического источника лабораторного сексуально-токсического одоранта" (роман А.Б. "Кластер"), "окунувшись в атмосферу эротики, они все чаще и чаще вонзали в друг друга обольстительные взгляды" (роман Ю.П. "По стопам Остапа Бендера, или Мошенники трех вселенных"). "Начали с энтузиазмом заниматься любовью в ее физиологическом выражении" (роман К.И. "Руны возмездия"), "ощутил с Верой обширную гамму чувств" (роман И.А. "Задворки Галактики"), "он кончал долго и остро", "Николай уже чувствовал приближение конца" (роман О.И. "Дожди 23 года"), "ответил на ее нетерпеливые, порхающие поцелуи сильным и страстным, расставляющим все по своим местам поцелуем-признанием" (роман А.Б. "PUZZLE"). "В огромных глазах женщины загорелись глубинные огоньки, - писал некто А.Б. в романе "Дверь" и тут же спешил уточнить (все же научная фантастика, мало ли кто что подумает?): "Это не значит, что на дне ее зрачков и впрямь появились какие-то искры или что-то в таком роде". А мы-то боялись! Спасибо, успокоил: женщина как женщина, не робот.