Объем статьи не позволяет даже перечислить всех соотечественников, нагло приписанных американцами к своему пантеону.
Вот Святослав Логинов, злостно переделанный в Стерлинга Ланье (не хочется даже вспоминать, в какую гадость чуть было не превратился добрейший сантехник Еров, отправленный путешествовать дорогою широкой!). Вот Олег Дивов, шустро перекрашенный в Филипа Дика (простые оптимистичные сновидения перегрузили психоделическими глюками - для превратного их толкования). Вот Федор Саберхаген, чья настоящая фамилия Березин. Естественно, придуманные Федей огромные черные корабли-берсеркеры еще с 1967 года бороздили просторы именно нашего Большого Театра, а не каких-нибудь там занюханных Метрополитен-оперы и Карнеги-холла.
Вот Кирилл Бенедиктов, опущенный до примитива Гордона Диксона. Вот Александр Громов, упрощенный до Гарри Гаррисона. Вот Дмитрий Скирюк, скрюченный до Клиффорда Саймака. Вот Дмитрий Володихин, чей гордый имперский порыв стиснут вялыми сарказмами Курта Воннегута. Вот блестящий Леонид Каганов, наскоро перекрашенный в дюжинного Джеймса К. Ганна. Вот деликатный Юлий Буркин, из которого слепили кровавого перверта Клайва Баркера.
С особым цинизмом янки попытались превратить нашего поэтичнейшего Вячеслава Рыбакова в какого-то замшелого Рэя Брэдбери: с Башни из слоновой кости американцы под покровом ночи спустили на землю очаг, грубо попытались растопить его книгами, перевели Цельсия в Фаренгейта. Но преступная авантюра не удалась...
Да, мы чуть не забыли о Роберте Шекли - писателе, которого американцы более других хотели бы выдать за своего. Но не тут-то было! Восстанавливаем справедливость. В реальности Роберта звали Петр Петрович, фамилия его была Шмидт, воинское звание - лейтенант. Автор многих сатирико-фантастических новелл прожил, увы, недолго: еще в начале минувшего века он по недоразумению оказался в эпицентре восстания матросов на крейсере "Очаков"; после поражения мятежа скрывался у фэнов в Одессе, затем в Киеве, где заболел и скоропостижно умер. В память о нем основана "Академия Шмидта", состоящая из его литературных детей и выпускающая одноименный ежегодник в издательстве "Эксмо"...
Впрочем, это - "уже совсем другая история", как сказали бы наши знаменитые фантасты Аркадий и Борис. Ошибочно именуемые Жюлем и Гербертом.
...ПЛЮС БРАУНИЗАЦИЯ ВСЕЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Значит, так. Иисус, доживший до преклонных лет, оставляет человечеству тайный манускрипт. Тот, кто его найдет, научится воскрешать мертвых, ходить по воде, аки посуху, превращать воду в вино et cetera. Основное действие разворачивается уже в наши дни. Бравые агенты ФБР - супергерой-мыслитель Натан Лав и эскимоска-валькирия Кейт Нутак - долго не могут понять: почему жестоко убиты разработчики научного проекта "Лазарь", чего именно добивается таинственный маньяк и маньяк ли он на самом деле. Читателю проще. Едва среди действующих лиц появится некто в сутане, он-то и должен стать главным подозреваемым. Правда, еще не факт, что подозрения оправдаются в полной мере...
Все вышеизложенное - лишь начало истории длиной в две тысячи лет и шесть с половиной сотен книжных страниц. Хотя автор "Последнего Завета" (СПб., "Азбука-классика") - француз Филипп Ле Руа, над его романом явственным образом витает хорошо различимая тень американца Дэна Брауна, создателя "Кода да Винчи".
В фамилии "Браун" вообще есть что-то мистическое. Вернер фон Браун, изобретатель снарядов "фау", едва не стер с лица земли Лондон. Эммет фон Браун, создатель машины времени, внес страшную путаницу в историю. Наконец, именно Дэну Брауну человечество обязано эпидемией фантастико-эзотерических детективов.
Забавно, что нечто по-настоящему значительное в этом жанре было создано за много лет до "Кода да Винчи": роман "Имя розы" Умберто Эко и поныне считается вещью культовой, но армии подражателей у этой книги не было и нет. А вот Дэн Браун, многократно удешевивший историческую часть, вызвал к жизни литературное цунами.
После выхода в свет "Кода да Винчи" уже невозможно писать в соответствующем жанре без оглядки на брауновский опыт построения фабулы. Отныне в книгах такого рода желательны библейские мотивы (на грани кощунства - дабы возмущение церковников добавило пиара) или, как минимум, исторические тайны спекулятивного свойства, а также чудеса науки (чтобы не отвратить поклонников science fiction) и приключенческая фабула (дабы перестрелки, мордобой и расчлененка по ходу сюжета держали читателя в тонусе).
Проигрывают те авторы, которые кокетливо делают вид, будто никогда не слышали ни о каком "Коде да Винчи" и до всего додумались сами. Выигрывают те, кто честно признаются в здоровой зависти к собрату-романисту и цинично намерены откусить немножко от чужой славы. Филипп Ле Руа - без сомнения, циник. Он не отклоняется схемы, от удачно опробованной его предшественником...
Было бы странно, если бы процесс браунизации не затронул и нашу страну. Первым удачливым отечественным "браунитом" стал выпущенный издательством "Ad Marginem" Арсен Ревазов со своим "Одиночеством-12" и богатым опытом интернет-промоушна.
Издательство "ЭКСМО" запустило серию "Русский интеллектуальный роман-загадка", в рамках которой солировал Влад Доронин с "Кодом Наполеона" (герои ищут напоеоновский автограф с координатами некоей святыни) и "Печатью евангелиста" (темные силы охотятся за старинной иконой; под слоями краски - цитируем аннотацию - "таится древнее изображение, способное изменить привычное представление о ходе истории, а значит, повлиять на судьбы мира").
Издательство "АСТ", явившее нам "Код да Винчи" по-русски, доверило роль отечественных инкарнаций Брауна Василию Горлову, автору "Кода Маннергейма" (наши современники ищут запрятанную Маннергеймом тибетскую святыню, "способную пошатнуть основы христианского мира"), и Николаю Буянову, автору "Гобелена императора".
О книге Буянова - чуть подробнее. Действие разворачивается в двух временных пластах. В наши дни сыщики расследуют несколько таинственных убийств и одно похищение исторических реликвий. А в начале XIX века между тем раскладывается иной сюжетный пасьянс: благородный шевалье Анри Тюмирье, один из соратников герцога Энгиенского, мечтает отомстить Бонапарту за убийство сюзерена. Два временных пласта соединены не столько заглавным гобеленом, сколько золотым медальоном герцога. Вещица дошла из глубин минувшего до наших дней весьма извилистым и кровавым путем. Войны, революции, репрессии, блокадный Ленинград... Уже в новорусские годы медальон оказывается в эпицентре запутанных происшествий с участием видного олигарха, его бодигарда, прекрасной дамы и прочих привычных уже типажей современной российской pulp fiction.
Признаться, детективный сюжет сам по себе сделан Николаем Буяновым не очень чисто: многие обстоятельства опираются на роковые совпадения, а психологические мотивировки поступков ряда персонажей порой сомнительны (трудно например, поверить, что видный скрипач готов похоронить свою биографию и готов удариться в бега ради золотой вещицы - пусть даже большой ценности).
Однако Брауновский опыт плюс обращение к фигуре "корсиканского чудовища" спасает эту книгу российского автора от финансового провала - точно так же, как Наполеон помог выкарабкаться упомянутому выше Владу Доронину. И жизнь императора, и его смерть (естественная? насильственная?) уже стали и еще станут основой сотен литературных произведений. "Наполеон Бонапарт вообще был полон тайн - и тогда, и теперь, - рассуждает одна из современных героинь романа, загадочная француженка мадам Блонтэ. - Он был настоящим гением во всем: в любви, в политике, в войне..."
И еще о Наполеоне. В финале великой гоголевской поэмы помещики и чиновники, озабоченные идентификацией Чичикова, задумываются: а не Наполеон ли он? И не исключают такой возможности. Вслед за Бонапартом и сам Гоголь может стать объектом сочинения в брауновском духе - благо тайн в жизни писателя хватало.
Сюжет романа Николая Спасского "Проклятие Гоголя" (М., "ОЛМА") весьма экзотичен. 1953 год. Сталин только что умер, к власти рвется Берия. Ему в голову и приходит в голову интересная мысль: в качестве доказательства смягчения политического режима в СССР взять и канонизировать Николая Васильевича Гоголя - писателя, одинаково уважаемого и коммунистами, и антикоммунистами. Беда в том, что, по слухам, покойный классик был некрофилом. Более того, где-то в Риме вроде бы хранятся секретные документы, этот факт подтверждающие. А ну как эти бумаги добудет подлое ЦРУ, опубликует их и сорвет канонизацию?
Агент советской разведки в Италии, молодой человек с оперной фамилией Гремин, получает задание в кратчайшие сроки найти и изъять компромат на давно покойного писателя. По пятам Гремина следует еще один охотник за документами - бывший махновец, бывший уголовник, а ныне святой отец Федор. Но и ЦРУ не дремлет: американцы подозревают, что у Гремина совсем иное задание - подготовить покушение на главного итальянского коммуниста Пальмиро Тольятти. Правда, и сами янки не прочь уконтропупить Тольятти, но крайне обидно, если это сделают конкуренты.
Николай Спасский - разумеется, не писатель и с изящной словесностью связан по касательной. Он много лет прослужил нашим послом в Италии, он знает и любит эту страну - ее ландшафты, архитектуру, музеи; он хорошо разбирается в кулинарии и винах. Фон повествования вполне достоверен, да и сама безумная фабула, придуманная Спасским, могла бы стать основой лихой сатирико-детективной фантасмагории "Нашего человека в Гаване" Грэма Грина. Но убийственная и удушливая серьезность произведения экс-посла вкупе с его желанием непременно раздеть классика догола все портят категорически. Вместо изящного кунштюка нам представлено нечто плоское, в жанре бульварно-газетного "разоблачения": ах, Гоголь был некрофилом, вяжите его! Да какая нам разница, любил или не любил Гоголь мертвых? Главное, что он написал "Мертвые души"...
Впрочем, игра на поле Брауна может и не быть совсем провальной - если авторам удается избежать пафоса. Неплохой оказалась задумка "плутовского романа" Максима Чертанова и Дмитрия Быкова "Правда" (СПб., "Амфора"): два соотечественника воспользовались тем же кодом с развлекательно-издевательской целью. Роман предназначен той аудитории, что может оценить все пределы авторского глумления над историческими персонажами и знакомыми со школы фактами. Как и в романе Брауна, здесь возникает Лувр - правда, на мгновение, чтобы Надежда Константиновна Крупская могла застыдиться висящей в музее обнаженки и поспешно сбежать.