мело прятала свои лесбийские наклонности? А гангстеры Филле и Рулле, эти два голубка неразлей-вода? У них была только банда или нечто большее? И какое белье они воровали - мужское или женское?
Начинаешь вдумываться - и тут же понимаешь, что Карабасом-Барабасом явно двигала противоестественная тяга к крепкому деревянному человечку Буратино. И не за красивые же глаза дряхлая Тортилла, прах ее побери, отдала Буратино ключ? И была ведь наверняка тайная причина, по которой Мальвину всюду сопровождал пудель Артемон? Или вот Иван Царевич. ЧТО у него было с Серым Волком? С лягушкой? А у Емели - с печкой? (Не зря же он на ней все время лежал?) А у героя Ершова - с Коньком-Горбунком? А у Волка с престарелой бабушкой Красной Шапочки? (Почему он вот так оказался в бабкиной постели - да еще в женской одежде?) А у Багиры - с Маугли? А у Кота - с сапогами?..
Однако шутки в сторону. Мировая детская литература - в своем сказочном изводе - до сих пор не нуждалась в перверсивной тематике. Она, эта литература, упомянутую тематику мудро обходила и без нее прекрасно обходилась - без вреда для сюжетов. И ничего дурного в этом невинном умолчании не было. Нормальный педагогический такт. Да, политкорректность и толерантность к меньшинствам - вещь безусловно хорошая. Но для ее демонстрации мадам Ролинг выбрала, мягко говоря, не самый удачный повод. Солженицын прозорливо писал о том, что "одно слово правды весь мир перетянет". Именно поэтому фантасту так важно уметь фильтровать базар.
У Евгения Лукина был, если помните, такой фантастический рассказ - "Словесники". В нем описывался мир, где мысль изреченная сразу материализовалась, и это было бы хорошо, кабы не одно "но": достаточно было попасть в этот мир обычному нашему современнику и по привычке простодушно загнуть матерное коленце, как мир немедленно улетал туда-то и туда-то - откуда возврата нет... Перспектива безотрадная, что ни говори.
ОХОТА НА СТАРКА
Двадцать лет назад великий и ужасный Стивен Кинг начал работу над романом "Темная половина" (вышел в 1989 году), в котором решился в иносказательной форме свести счеты со своим alter ego - писателем Ричардом Бахманом, от имени которого уже успел написать немало книг (том числе "Ярость", "Бегущий человек", "Худеющий" и др.). Хотя Бахман в своем развитии претерпел заметную эволюцию, изначально он был рожден, чтобы стать отстойником: многопишущий Кинг отдавал ему то, что - как он считал сам - жалко было выбросить, не заработав на этом пару-другую долларов.
Как вы помните, в самом начале "Темной половины" писатель Тед Бомонт символически хоронил своего литературного фантома, мастера кровавого трэша Джорджа Старка, который до того успел заработать для чистоплюя Бомонта приличную сумму денег. Тут вроде бы и сказочке конец, но все только начиналось: фантом обретал плоть, самовыкапывался из условной могилы и убивать начинал по-настоящему - пока, наконец, в результате мучительного финального поединка Бомонта со своим темным двойником тот ни исчезал из этой реальности уже окончательно и бесповоротно.
Если Джорджа Старка удалось угомонить, то Ричард Бахман так просто не сдался: уже после своей кончины фантом вдруг напомнил о себе романом "Регуляторы" (1996, русский перевод - 1997), якобы обнаруженным фантомной же вдовой Бахмана в его архиве, а одиннадцатью годами позже Кинг опубликовал еще один бахмановский роман под названием "Блейз" (в 2008 году он вышел и по-русски).
По жанру "Блейз" - патопсихологический триллер с явственной мистической составляющей. Юного Клая Блейсделла по прозвищу Блейз папа-алкоголик однажды сбросил с лестницы: мальчик не умер, а попал в кому и вышел из нее с вмятиной во лбу и признаками умственной отсталости на лице. Однако Блейз - не сумасшедший, а просто слишком ме-е-е-е-е-едленно соображает и слишком часто ведет беседы со своим напарником Джорджем, физически мертвым, но ментально живым - то есть оставшимся в голове Блейза.
Кинг, по сути, использует тот же мотив двойничества, уже знакомый нам. Именно невидимый Джордж-из-головы и подстрекает Блейза реализовать заранее разработанный план и заняться киднеппингом. Герой-тугодум идет на поводу своей "темной половины", и чем дальше в текст, тем жальче Блейза - как старину Кинг-Конга, силою любви загнанного на верхотуру Эмпайр Стейт Билдинг и там расстрелянного. С первой страницы ясно, что и Блейза в финале ждет нечто подобное. Лучше бы он блондинку уволок, ей-богу...
Вернемся, однако, к "Темной половине". И до этого романа Кинг уже так или иначе затрагивал сходный сюжет в романе "Мизери" (где худшая половина Пола Шелдона конденсировалась в виде толстой жестокой и мстительной тетки) и повести "Потаенное окно, потаенный сад" (где у Мортона Райни наличествовал двойник-обманка Джон Шутер), и после не раз к нему возвращался - например, в романе "Мешок с костями". Но "Темная половина", при всех ее недостатках, была наиболее цельным и стройным воплощением замысла.
О да, Кинг был далеко не первым известным автором, который материализовал столкновение тьмы и света внутри одного человека, сепарировав добро и зло и наделив каждую из субстанций отдельной человеческой оболочкой или оболочкой, имитирующей человеческий облик (достаточно вспомнить хрестоматийных "Петера Шлемиля" Адальберта Шамиссо, "Странную историю доктора Джекила и мистера Хайда" Роберта Стивенсона или "Двойника" Федора Достоевского). Зато Кинг, похоже, был первым из писателей, кто сознательно сделал героем этого сюжета фантаста-интеллектуала - то есть разумное существо, самой своей профессией обреченное находиться "меж двух миров". И потому особенно уязвимое психологически.
Выбор персонажей из столь близкой сферы неудивителен. Удивительно, что приоритет принадлежит тут Кингу, а не кому-нибудь из отечественных авторов. Ведь история советской послевоенной фантастики - история нескончаемой борьбы бомонтов со старками.
В борьбе этой всякое бывало. Случалось, большой талант изнемогал во внутренней битве, и тогда умирали замыслы с размахом. (Читая, например, "Лезвие бритвы" Ивана Ефремова, хорошо видишь следы ежедневного и мучительного армреслинга Ивана Антоновича со своим навязчивым демоном.) Порою старки побеждали своих внутренних хиленьких бомонтов, практически не встречая сопротивления, - вспомним хотя бы А. Студитского, А. Колпакова, В. Щербакова, М. Пухова et cetera. В литературе один из старков, принадлежащих лично А. Казанцеву, мелькнет у братьев Стругацких в повести "Понедельник начинается в субботу" - в виде грозного кадавра-потребителя из лабораторного автоклава профессора Выбегаллы.
Успех самих Стругацких, уже с конца 50-х, был обусловлен не только большим писательским талантом обоих, но и четким пониманием братьев-фантастов, что в схватке со своим внутренним старком можно одержать убедительную победу, если ты не одинок и можешь отбиваться сообща. Аркадий держался за Бориса, Борис - за Аркадия, и вместе они боролись против субстанции, которую иногда называли Сытым Невоспитанным Человеком, иногда гостем из палеолита, а чаще предпочитали никак не называть, чтобы не дать подспудному доппельгангеру лишнего шанса укорениться в реальности.
Опыт Стругацких, не без пользы для литературы, брали на вооружение многие их коллеги. Любители фантастики старшего поколения хорошо помнят, что в 60-е годы прошлого века существовало немало нестыдных тандемов: Емцев - Парнов, Войскунский - Лукодьянов, Альтов - Журавлева, Громова - Нудельман и другие (даже фельетоны, созданные парой Зубков - Муслин, были не лишены остроумия). Эти книги и сейчас можно читать без раздражения. Лучшие дуэты предлагали читателям нечто вполне увлекательное и одновременно неглупое. Вроде бы и не диссидентское, но без серпасто-молоткастой идеологической накачки. Соавторы брали на вооружение стругацкую максиму "думать - не развлечение, а обязанность человека" и старались ей, насколько это возможно, соответствовать.
Не все произведения шли в печать без проблем, но бодания с редакторами и цензорами не отменяли внутреннего противостояния старков и бомонтов. Старки хотели тиражей, денег и престижа (на советском уровне, другого тогда не знали), бомонты желали создавать тексты, из-за которых потом не мучила бы совесть. Старки нападали со стороны желудка, бомонты отбивались, взяв в союзники сердечную мышцу (увы, царь-мозг далеко не всегда сочувствовал этой борьбе и не всегда был на стороне бомонтов).
Советская система, на словах сочувствуя бомонтам и клеймя их противников как порождение империализма, на самом деле тайком поддерживала старков: их, в случае победы, всегда можно было купить, а купив, переманить на свою сторону. Два массовых издательских проекта (один - конца 70-х и начала 80-х, другой - конца 80-х) были призваны подкормить старков. "Библиотека советской фантастики" позднебрежневских времен насаждала en masse унылую и хорошо оплачиваемую халтуру. Комсомольское детище ВТО МПФ, выпуская многочисленные "Румбы фантастики", пыталось наштамповать огромное количество лояльных графоманов, привечая старков и издеваясь над бомонтами.
Девяностые и тем паче нулевые годы знаменуют собой новый виток противостояния. Внешние факторы развития жанра - за старков и против бомонтов. Фантастика из литературы превращается в литературную продукцию, издатели сознательно занижают планку, аудитория смещается вниз по возрастной и интеллектуальной шкале, типографские машины торопят, хищные вещи стоят денег, за добрые намерения уже совсем ничего не платят, даже символически...
Что делать? Как и в прежние времена, спасают тандемы. Лучшие книги писателей Олди, Марины и Сергея Дяченко, Брайдера - Чадовича плюс успешный на самом первом этапе творческий союз Успенского - Лазарчука ("Посмотри в глаза чудовищ") несколько притормозили наступление старков по всему фронту.
Впрочем, стало очевидно, что сегодня и тандем - не спасение, а временами и, напротив, благоприятная среда для роста старков. Множество нынешних авторов, от очень популярных до практически безвестных, готовы вступить хоть в двойственный, хоть в тройственный союз с кем угодно и во имя чего угодно (Сергей Лукьяненко - показательный, но далеко не единственный пример торжества "технологий" над литературой). Нынешние соавторы все чаще перестают быть атлантами, которые поддерживают один и тот же небосвод или хотя бы карниз. Соавторство становится производственным приемом, самым кратким путем к исполнению срочного издательского заказа, способом механического сосуществования разнородных, кое-как притертых текстов... и тут уж - каждый автор за себя.