Пакстон был идиотом. По бесчисленному количеству причин.
Я неохотно передал ей сигару. Она сомкнула вокруг нее свои розовые губы, глядя на меня из-под потяжелевших век. Персефона сделала вдох, едва не выкашляла легкое и отдала ее обратно, махая рукой перед лицом. Я не забрал сигару, все еще поглощенный тем, как ее губы обхватывали эту штуковину. Это была совершенно новая моя сторона (предположительно, четырнадцатилетняя), которую я не жаждал исследовать.
– На вкус как обгоревшие ноги.
– Не надо вдыхать. – Ироничная ухмылка скрасила мой тон. – И облизывать обгоревшие ноги тоже. А теперь пососи ее, как будто это член, а не сигара.
Она склонила голову набок и, прищурившись, посмотрела на меня с изумлением.
– Похоже на кастинг.
– Не кокетничай, – предупредил я. – Меня не интересует твоя симпатия.
Обычно мое желание не было направлено на какую-то конкретную женщину. Оно скорее напоминало досаждающее ощущение, которое мне нужно вытеснить. Женщины, которых я использовал, были просто сосудами.
Я не привык испытывать тягу к какому-то конкретному человеку.
Честно говоря, я вообще не знал, был ли способен желать женщину. Если и был, то не сомневался, что этому сопутствовали побочные эффекты, которые придутся мне не по душе.
Персефона попробовала снова, осторожно потягивая сигару, а потом вернула ее мне. Кончики наших пальцев соприкоснулись. По моей спине пронесся электрический разряд, вызвав ощущение, которое я мог описать только как ужасное и в то же время приятное.
Мне хотелось поцеловать ее и выбросить из машины, желательно одновременно.
К счастью для моего юридического отдела, я не сделал ни то, ни другое.
– Что еще повлечет за собой наш брак? – Персефона посмотрела на меня из-под ресниц и облизала нижнюю губу.
– Будешь посещать вместе со мной общественные мероприятия, выступать волонтером в одной из моих благотворительных организаций по моему усмотрению и играть роль добропорядочной жены.
– Хмм. – Она расслабилась в кресле, наслаждаясь роскошной кожей сиденья, словно избалованная кошка. – Что-то еще?
– Тебе придется подписать обязательное соглашение о неразглашении и чудовищный брачный договор. Но пока ты моя жена, ты будешь всем обеспечена. И очень щедро.
– А если ты решишь развестись со мной ради другой женщины?
Я и с одним браком с трудом могу смириться. Два было бы уже слишком.
– Я не допущу, чтобы ты не спала по ночам от такого беспокойства, – натянуто произнес я. – У меня нет чувств, Цветочница, а это значит, что я не могу ни подарить их тебе, ни забрать у тебя. И не начну испытывать их к кому-то другому.
– Кроме наших наследников, – последнее слово она произнесла с ужасным британским акцентом, заключив его пальцами в кавычки.
Я подозревал, что мое безразличие к людям распространится и на моих будущих детей. Но говорить ей об этом казалось мне неразумным с целью зачать с ней ребенка.
– Естественно. – Я перешел к следующему вопросу на повестке дня: – Как я уже говорил, секс в соглашение не входит. Я удовлетворю свои сексуальные потребности в другом месте. Встречи будут происходить скрытно и конфиденциально, но они будут, и я ожидаю, что обойдется без истерик с твоей стороны.
При всех моих недостатках (а их было адски много), повышенный сексуальный аппетит не был одним из них. Пары раз в месяц было достаточно, чтобы я оставался удовлетворен.
Персефона сморщила нос.
– Хочешь сказать, что будешь и дальше ходить к проституткам?
– В наше время они предпочитают, чтобы их называли работницами секс-индустрии.
– Почему?
– Полагаю, потому что слово «проститутка» имеет уничижительный оттенок и подразумевает, как преступную, так и безнравственную деятельность. Хотя я не завязываю глубоких разговоров с женщинами, которых нанимаю сосать мой член.
– Нет, почему ты нанимаешь эскортниц? Ты можешь заполучить любую женщину, какую захочешь.
– Я могу заполучить любую женщину, какую захочу, благодаря моему банковскому счету. Что опять возвращает нас к началу: почему бы не заплатить за услуги и пропустить ужин и болтовню?
– А чем плохи ужин и болтовня? – наседала она.
– Тем, что подразумевают неформальное общение, а я решительно против него.
– Почему ты стал таким?
– Каким? – прорычал я.
– Холодным. Жестоким. Пресыщенным. – Персефона всматривалась в мое лицо, будто ответ был написан прямо на нем.
– Из-за разрушенных ожиданий, плохого опыта и посредственного воспитания.
Все в моей жизни было устроено так, чтобы я не сбивался с правильного пути. Таков был единственный способ править империей, возглавлять которую я и был рожден. Я пришел в этот мир с некоторым изъяном, зная, что моя семья порицала слабости. Я должен был бороться с тем, каким родился, чтобы выжить, и делал это изо дня в день.
Она пристально посмотрела мне в глаза.
– Я не куплюсь на твою историю.
– К счастью для меня, я не Джеймс Паттерсон[22].
– У нас хоть будет совместная опека над нашими несчастными детьми?
– Такое возможно, – спокойно ответил я, – если ты не возражаешь, что половину времени они будут расти с нянями. Я буду занят управлением «Королевскими трубопроводами» и расширением империи Фитцпатриков.
Недвижимость. Коммерческое банковское де-ло. Частный капитал. Я хотел захватить весь мир.
– Позволь прояснить. – Персефона нахмурилась и потерла лоб. – Ты хочешь детей, но не желаешь ни заботиться о них, ни зачать их со своей женой?
– Похоже, ты и сама все прекрасно понимаешь. – Я затянулся сигарой. – Именно об этом я и говорю.
– Тогда предлагаю тебе высадить меня прямо здесь, вернуться к Минке и продолжить с того, на чем вы остановились.
«Прямо здесь» – это посреди шоссе. Хотя выбросить ее из машины было весьма заманчиво, мне бы очень не хотелось объясняться за подобного рода заголовок.
– Я не могу воспитывать детей, – сказал я абсолютно спокойно.
– Ты не будешь папашей-тунеядцем. Будешь заботиться о них половину времени. И я имею в виду, в самом деле проводить с ними время. Менять подгузники, водить на занятия по бейсболу для детей и разыгрывать их любимые фильмы «Диснея». В полномасштабных костюмах.
Бейсбол для детей? «Дисней»? Очевидно, Цветочница собиралась вырастить стоматолога-гигиениста с высшим образованием, а не следующего генерального директора «Королевских трубопроводов». К счастью, я буду рядом, чтобы наставить своих отпрысков на верный путь.
– Конечно, – съязвил я. – Буду заниматься всей этой ерундой.
Дважды в год, поскольку они круглый год будут в Эвоне и других европейских учреждениях.
Она пожевала кончики волос, что, как ни странно, вовсе не показалось мне отвратительным.
– У меня есть и другие условия. Я смогу сохранить свою работу и свободу передвижения. Ты не станешь вести за мной наблюдение или приставлять ко мне охрану. Я хочу жить нормальной жизнью.
– Тебе не нужно будет работать ни дня в своей жизни.
Девчонка соображала медленнее, чем вайфай в аэропорту.
– И что? – Персефона бросила на меня странный взгляд, будто потеряла нить разговора. Ничего страшного. С моим IQ уровня членов «Менса»[23] и ее красотой, наши дети точно не будут бездарными. – Я работаю не потому, что должна. – Она прищурилась. – Я работаю потому, что люблю свое дело.
Опять это слово.
– Ладно. Оставайся на этой работе.
– Что насчет охраны?
– Никакой охраны. – Это было бы пустой тратой моих драгоценных ресурсов.
– И еще кое-что: раз уж другие мужчины под запретом, то и женщины тоже. – Она выставила палец вверх.
– Все обстоит отнюдь не так. – Я затушил сигару, начиная терять терпение. Мне потребовалось меньше времени, чтобы договориться о бурении дыр глубиной по сотне метров в чреве планеты Земля, чем завершить сделку с этой женщиной. – Это ты в моей власти. И я устанавливаю правила.
– Разве? – Персефона посмотрела на меня невинным взглядом. – Поправь меня, если я ошибаюсь, но, кажется, ты говорил, что у тебя есть еще одна жена на очереди и целый список потенциальных кандидаток, если с этой не сладится. Но все же ты здесь, со мной. По какой-то непостижимой причине мы хотим друг друга. Давай не будем делать вид, будто это не так, Килл.
Килл.
Так меня называли только друзья. Оба моих друга.
– Единственная причина, почему я предпочел тебя Минке, заключается в том, что, в случае твоей смерти, женщины в моем окружении будут огорчены, а единственное, что я недолюбливаю больше людей – это страдающие люди.
– Меня не волнует, какое оправдание ты придумал для того, чтобы жениться на мне, – прямо сказала она. – Если мы поженимся, то будем на равных. По крайней мере, ты будешь делать вид, будто это так.
Я поочередно хрустнул всеми костяшками пальцев.
Она выводила меня из себя. Это чувство, а я с ними не связывался.
– Позволь, скажу прямо. – Я вежливо улыбнулся. – Я не собираюсь практиковать воздержание на протяжении нескольких месяцев и даже недель.
– Тебе и не придется. У тебя будет жена.
Персефона уже так сильно покраснела, что я задумался, не взорвется ли она прямо у меня на заднем сиденье. Будет непросто соскрести ее с салона новенькой «Эскалейд». И тем более сложно все это потом объяснить.
– Нет. – Я почувствовал, как напряглись мышцы под тканью костюма.
– Что нет?
– Я не буду с тобой спать.
– Почему?
– Потому что не хочу.
– А это еще почему?
– Потому что ты меня не привлекаешь, – невозмутимо ответил я.
Я больше не злился. Теперь я тоже весь вспотел. И почему я не стал придерживаться плана с Минкой? Персефона воплощала мое представление об аде. Я не мог обращаться с ней так же резко, как с Сейлор и Эммабелль, потому что она была невинной малышкой, как моя сестра, но все равно должен был напомнить ей, кто здесь главный.