– Athair уволил его с позором и внес в черный список, чтобы он не смог устроиться ни в одну уважаемую компанию на Восточном побережье. У Эрроусмита-старшего был талант к растрате.
Персефона положила ногу на ногу.
– Значит, этот судебный процесс носит личный характер?
Я ответил ей коротким кивком.
– Эрроусмит-старший недавно умер.
– Что разбередило старую рану и вынудило Эндрю устроиться на работу в «Зеленую жизнь».
Она быстро соображала. Цветочница оказалась гораздо умнее, чем я считал до того, как предложил ей выйти за меня замуж.
– Почему пресса об этом еще не просекла? – Она поправила мой галстук. На сей раз я не смахнул ее руку. – О его скрытых замыслах. Он ведь публичный человек.
– Я пока не слил эту информацию.
– Почему?
– Эрроусмит тоже кое-что обо мне знает. Мы грозим друг другу нашими грехами и ждем, кто спасует первым.
– Тогда давай заставим его отступить, муженек.
– В этом деле нет никаких «мы». Ты беспокойся о том, чтобы подарить мне наследников, а я буду беспокоиться об Эрроусмите.
Персефона изучала меня взглядом, ее голубые глаза были спокойны. Я видел, что она больше не боялась меня, но не понимал толком, радовало меня это или же раздражало.
– Я серьезно, Цветочница. Не лезь в мои дела.
Она все так же улыбалась.
– На что ты смотришь? – Я косо на нее глянул.
– Ты всю дорогу держал меня за руку. С того самого момента, когда забрал у меня контракт.
Опустив взгляд, я тут же убрал руку.
– Не заметил.
– Ты красивый, когда смущаешься.
– Персефона, клянусь, я переселю тебя в твою драгоценную Намибию, если не прекратишь действовать мне на нервы.
– Так значит, теперь я постоянно тебя раздражаю. – Ее голубые глаза сияли. – Уже одна стабильная эмоция. Осталось еще двадцать шесть!
Эмоций всего двадцать семь? Сдается мне, столько совершенно невозможно контролировать. Неудивительно, что большинство людей решительно бесполезны.
Водитель открыл заднюю дверь. Я вышел первым и взял нежную ладонь жены в свою, пока камеры щелкали, пожирая нас, желая получше рассмотреть женщину, которая решила связать свою судьбу со Злодеем.
Я прикрыл жену спиной и прошел мимо репортеров, телом загораживая ее от слепящих вспышек, чтобы она не споткнулась и не поставила меня в неловкое положение. Шоу начинается.
Благотворительный бал напомнил мне о том, почему я не вступал в близкий контакт с людьми.
Во всяком случае, за пределами спальни.
Над тщательно уложенными прическами витало едкое облако парфюма. Мраморный клетчатый пол отеля девятнадцатого века сверкал, а аристократы, увековеченные на портретах, обрамляющих бальный зал, с укором глядели на гостей.
На этом мероприятии все было фальшивым, начиная от разговоров и заканчивая винирами на зубах и крокодильими слезами по поводу того, ради чего мы собирали средства. Клоуны для котят? Храм для муравьев? Что бы это ни было, я понимал, что выделяюсь, как трезвый парень на студенческой вечеринке.
Я повел Персефону внутрь, не обращая внимания на нескольких человек, которые по глупости решили ко мне подойти.
В этом и заключалась вся прелесть титула самого ненавистного бизнесмена Бостона. Мне было незачем делать вид, будто мне не плевать. Я хотел поговорить наедине с человеком, подавшим в суд на мою компанию, поэтому пришел сюда с чеком, от которого организаторы не могли отказаться. Но моя готовность общаться с людьми или вести себя благородно была ниже нуля.
Я взял с подноса официантки бокал шампанского для Персефоны и коньяка – для себя, отмахнувшись от менеджера инвестиционного фонда, что подошел представиться вместе с унылой на вид женщиной, которую я принял за его жену.
Внезапно что-то быстрое и твердое врезалось мне в ногу. Оно отшатнулось и упало к ногам моей жены в ворохе пухлых конечностей.
Персефона выронила бокал и пролила шампанское на свое платье. Она громко выдохнула, а я схватил глупое существо и поднял в воздух. Оно брыкалось и кричало.
– Да что же…
– Отпусти его! – закричала моя жена, смахивая мою руку.
Она присела на корточки, открывая всем присутствующим вид на свое декольте, и помогла этому существу, – ладно, ребенку, – налетевшему на нас, подняться на ноги.
– С тобой все хорошо, милый? – Она погладила его по рукам.
Ребенок казался смутно знакомым, но, поскольку я не был знаком ни с какими детьми, то решил, что они все выглядят одинаково. Как белки или печенье «Орео».
Мальчик наморщил нос и потряс головой. Его правый глаз дернулся два… нет, шесть раз.
Тик. Тик. Тик, тик, тик, тик.
У меня свело нутро. Я отошел назад, щелкая костяшками одной за другой.
– Ты потерялся? – Моя жена прижала ладонь к щеке этого противного существа.
Да.
Мальчик потупил взгляд, вздрагивая и бубня.
– Д-да-да.
– Пойдем, найдем твоих родителей.
Персефона протянула ему руку. Он взял ее, как вдруг еще один такой же ребенок поспешил к нам, скользя по полу в кроссовках, и влетел в дерганого мальчишку. Вдвоем они сбили Персефону с ног. Но вместо того чтобы оттолкнуть их прочь, она разразилась своим гортанным смехом, который, по всей видимости, имел прямой скоростной контакт с моим пахом, а потом подхватила детей на руки, будто непоседливых щенков. Они совали свои липкие пальцы в ее светлые локоны и дергали за бриллиантовое ожерелье.
– Полегче, малыши, – рассмеялась она.
– Я не маленький. Я большой мальчик. Тиндер! – закричал второй мальчишка. – Мама с папой тебя ищут.
– Т-три. Смотри, кого я нашел. Настоящую принцессу. – Он указал на мою жену.
Тиндер?
Три?
Ох, да вашу ж…
– Фитцпатрик. Странно тебя здесь видеть. Зачем это ты привлекаешь деньги для фонда «Во имя любви к корове»? – Эндрю Эрроусмит шел за детьми вместе со своей женой, опустив ладонь ей на поясницу.
Я глянул на один из плакатов, висящих в зале, не сомневаясь, что Эндрю проверяет меня. И, конечно же, на нем виднелись слова «Во имя любви к корове». Судя по всему, я спустил чек на пятьдесят тысяч долларов, чтобы поддержать исследования способов уменьшить влияние метана на разрушение озонового слоя.
«Коровье дерьмо» только что обрело совершенно новое, буквальное значение.
Я бросил взгляд на Тиндера. Он дергался в объятиях моей жены, а из его горла вырывались дикие звуки, которые он вряд ли мог контролировать.
– Только не говори, что у тебя появилась совесть, – усмехнулся Эндрю. Должен признать, новообретенный аристократизм был ему к лицу.
– Какая еще совесть? – непринужденно спросил я. – Я услышал слово «корова» и решил, что здесь подадут стейк.
– Вот это уже больше похоже на тебя. – Эндрю перевел взгляд на Персефону, которая все еще сидела на полу, охая и ахая над тем, что рассказывали его дети.
– Она прелестна.
– Я не слепой.
– Ты нас не представишь?
– Нет, – невозмутимо ответил я.
К сожалению, одна из причин, почему я был слегка одержим Персефоной, крылась в ее безупречных манерах. Она выпрямилась, с теплой улыбкой протянула руку моему заклятому врагу и представилась.
– Персефона Фитцпатрик. Приятно с вами познакомиться.
– Эндрю Эрроусмит, а это моя жена, Жоэль. Полагаю, с моими сыновьями вы уже познакомились – Тиндер и Три.
– О, они устроили очень эффектный выход. – Персефона, смеясь, смахнула каштановые пряди с бледного лба Тиндера.
Не трогай его ребенка.
– М-м-мне с-с-скучно. П-поиграешь со мной, принцесса? – Тиндер потянул мою жену за платье, все еще мокрое от шампанского, которым она из-за него облилась.
Я не ревновал к пятилетнему ребенку.
Точно не ревновал.
Даже если мне действовало на нервы, с каким восторгом моя жена на него смотрела.
– Здесь скучно, да? – Она заговорщически ему подмигнула. – Давай поглядим, какие неприятности мы сможем здесь найти.
– Нет, спасибо. Нам еще нужно поприветствовать несколько человек. – Жоэль снова потянула детей к себе, пытаясь с ними управиться. Она выглядела прискорбно заурядной, особенно рядом с моей женой. Черты ее лица были невзрачными, волосы слишком жесткими.
Цветочница ответила ей многозначительным взглядом.
– Я думаю, Тиндеру нужно на свежий воздух. Мы побудем на балконе, у вас на виду. Приглашаем к нам присоединиться.
– Милая. – Я опустил ладонь на руку своей жены. – Ты не на работе. Пускай его родители с ним разбираются.
Она отпрянула от моего прикосновения.
– Не все вокруг изнурительная работа.
Я пригвоздил ее взглядом, но оставил свое мнение при себе. Да и что я мог сказать? Что этот ребенок травмирован и безнадежен, а любое проявление доброты с ее стороны только даст ему жестокую и неоправданную надежду на то, что однажды он сможет стать нормальным? Понятым? Любимым?
– Пожалуйста, мамочка. – Тиндер бросился на колени. – Пожалуйста, мы очень хотим наконец-то повеселиться.
– Ла-а-а-адно, – Жоэль взволнованно рассмеялась. – Мы с Три пойдем с вами.
– Ты никогда не разрешаешь нам играть на таких вечерах. – Три с подозрением посмотрел на мать. – Почему разрешила сейчас?
Жоэль издала смешок и отмахнулась:
– Конечно, разрешаю, милый.
Женщины ушли с детьми. Мы с Эндрю остались наблюдать за ними возле стойки бара. Несколько человек, прошедших мимо нас, пожимали ему руку или махали, не обращая на меня внимания.
– Она бесподобная женщина. – Эндрю почесал подбородок, наблюдая за изящными движениями моей жены и раздевая ее взглядом.
– От которой тебе стоит отвести взгляд, – процедил я. – Если не хочешь, чтобы я выковырил тебе глаза чайной ложкой.
– Не делай вид, будто ты способен испытывать привязанность к кому-то или чему-то, кроме денег, включая это восхитительное маленькое создание.
Он повернулся ко мне с довольной улыбкой.
– Она знает?
Не было никакого смысла прикидываться, будто я не понимаю, о чем он говорит.